Клизма

      В старших классах нас всех учили какой-нибудь профессии. Чтобы с аттестатом каждый выпускник получил ещё и востребованную специальность. Все мальчики стремились учиться на водителей, и никто из них не хотел идти на повара.
      У девочек тоже был выбор небогатый: швея, воспитательница детского сада или секретарь-машинистка. В машинистки брали только с пятёрками или четвёрками по русскому.
      Для обучения профессии был выделен целый день в расписании. Те, кто учился на машинистку, ездили в специальный Учебно-производственный комбинат, сокращённо – УПК.
      Когда мы только начали учиться машинописи в УПК, у нас была молодая преподавательница. Она учила нас печатать десятипальцевым слепым методом: включала музыку, чтоб мы отрабатывали ритмичность ударов. Нам на уроках она говорила:
      — Делайте опечатки, они потом уйдут. Это не страшно. Главное - не подсматривайте!
      А потом наша молодая преподавательница уволилась. И пришла очень старая старушка. Она сразу же нам похвасталась:
      — Я была секретарём ещё в Совнаркоме при Луначарском!
      Мы так её и называли за глаза: секретарша Луначарского.
      И повеяли у нас совсем другие ветры.
      — Только не делайте ошибок. Подсматривайте, печатайте двумя пальцами - только без опечаток!
      Меня такие перемены совершенно сбили с толку. Получалось, что если я печатала быстро  десятью пальцами вслепую, то делала массу опечаток. А если подсматривала - печатала без ошибок, но медленно…
      Чтобы сдать экзамен на диплом машинистки, нужно было показать скорость печати не менее девяноста ударов в минуту и допустить не более одной опечатки на лист. Мы тренировались все занятия.
      Утром в день экзамена я неожиданно проспала: в слезах и истерике я бегала по квартире, заламывая руки. Пока мама и бабушка метались вокруг меня, подавая одежду, папа быстро сбегал и поймал такси.
      Зарёванная, с распухшим носом, я влетела на экзамен за секунду до звонка. Руки тряслись, перед глазами всё расплывалось. Не удивительно, что я печатала вслепую.
      Наши листы собрали и отправили на проверку, а мы пошли сдавать «Основы делопроизводства». Теорию я сдала легко и быстро: на пятёрку.
      И вот, наконец, началась раздача работ по машинописи. Всем раздали, а мне - нет. Наша «секретарша Луначарского» вызвала меня, и мы вышли из класса. В коридоре она показала мою работу, всю исчёрканную красным, и сказала:
      — Я знаю: в школе ты отличница. И теорию сдала на пятёрку. Скорость печати у тебя получилась хорошая. Но с такими опечатками мы не сможем тебе присвоить квалификацию машинистки. Поэтому предлагаю один выход, только ты меня не выдавай!
      После этого она повела меня в кабинет секретаря директора, где мы и заперлись. Я медленно перепечатала всю работу без ошибок, сделав для вида одну опечатку.
      Нас собрали в общем зале и торжественно объявили:
      — Поздравляем! Вы все сдали экзамен. Дипломы получите после успешного прохождения практики.
      Нужно было отработать месяц машинисткой. Нас стали распределять на практику.
      Почему-то никто из троих моих подруг не стал учиться на машинистку. У Оксаны был по русскому трояк. Марина хотела поступать в педагогический институт, поэтому пошла учиться на воспитателя. А Таня вдруг решила научиться шить… Вот так и получилось, что я была в группе обучения машинописи из нашего класса одна.
      Остальные же девочки были стайками. По две или три-четыре подружки. Так что все места, где требовались две или более машинисток, они сразу разобрали. Осталось два места по одному человеку: овощная база и ГАИ Союза.
      Не дожидаясь, пока меня направят на овощную базу, я подняла руку:
      — Я в ГАИ Союза, запишите это место за мной!
      Секретарь, на чьё место меня взяли, вышла замуж и ушла в декрет. И не удивительно: всё бесчисленное множество кабинетов было заполнено симпатичными мужчинами в милицейской форме. Они приходили на работу в гражданской одежде, а потом переодевались.
      Моего начальника звали Тимуром. Он со мной хихикал пред работой, угощал чаем и печеньем. Но к документам относился строго и требовательно: внимательно перечитывал, если находил опечатки — просил переделать.
      Поскольку я была несовершеннолетней, то работала сокращенный рабочий день: до трёх часов. И уходила в самый разгар работы под завистливые взгляды начальника.
      Однажды Тимур вбежал в кабинет очень взволнованный, с пачкой рукописных листов:
      — Срочно, срочно! Ты должна мне помочь! Нужно быстро перепечатать речь нашему начальнику большими буквами!
      Референт руководителя ГАИ Союза заболел. И речь поручили составить Тимуру. Пока он сочинял, времени совсем не осталось: вот-вот должно было начаться какое-то важное собрание, где генерал выступал с речью. Напечатать речь нужно было большими буквами, иначе ему было сложно читать.
      Мне вскоре нужно было уже уходить, но Тимур попросил меня:
      — Пожалуйста, задержись! Нужно напечатать доклад! Я тебя подвезу домой на машине.
      Оказалось, что он доклад ещё не дописал. Пока я печатала первые листы, Тимур судорожно дописывал следующие. Пока мы быстро работали, постоянно кто-то вбегал в кабинет:
      — Где доклад! Уже начинается совещание!!!
     Тогда Тимур перечитал первые листы, ошибок не нашёл и отдал их вбегавшим:
      — Остальное по ходу будем передавать!
      Из зала послышались аплодисменты: совещание началось.
      Тимур закончил, а я всё ещё допечатывала. Он вычитывал, что я уже напечатала и складывал листы. Тут опять ворвались из зала:
      — Продолжение срочно давай!!!
      Тимур торопил меня:
      — Быстрее, быстрее, умоляю!!!
      Наконец был напечатан последний лист, он выдернул его из машинки:
      — А, была не была!
      Тимур отдал оставшиеся листы, не читая, и мы побежали в зал.
      Осторожно прокравшись через полуоткрытые двери, мы сели на свободные места у самого выхода. Генерал в парадной форме читал с кафедры доклад, присутствующие слегка дремали, но иногда, как по команде, зал вдруг взрывался аплодисментами.
      Монотонный голос с трибуны убаюкивал, я почувствовала, что меня тоже клонит в сон.
      И вдруг, как гром с ясного неба, слух мне резанула фраза:
      — Леонид Ильич Брежнев, пропуская через клизму марксистско-ленинского мировоззрения…
      Зал проснулся, по рядам пробежал смех.
      Генерал оторвался от бумаги и строго посмотрел в зал:
      — Что за смешки в зале! Итак, продолжим. Пропуская через клизму марксистско-ленинского…
     Дальнейшие слова доклада потонули в неудержимом хохоте зала…
     Мы с Тимуром неслись по коридору, а за спиной у нас бушевал хохот.
     — Ты что специально, специально, да?!
     Тимур тряс меня за плечи.
      — Это опечатка, я торопилась, я не нарочно!!!
      Потом, конечно, он успокоился и отвёз меня домой, как и обещал. Всю ночь я ворочалась, представляя страшную расплату за свою опечатку.
      На следующий день я шла по коридору на работу, а из всех кабинетов высовывались сотрудники. Они хихикали и перешёптывались:
      — Через клизму, через клизму…
      Эти слова явственно долетали до меня между их смешками.
      Удивительно, но Тимура даже не лишили премии. И характеристику мне написали прекрасную:
      — Успешно прошла практику, оценка: отлично.
      «Секретарь — машинистка со знанием делопроизводства». До сих пор храню этот диплом, хотя давно уже никто не печатает на машинках…