Мурсик.
Напротив насосной станции, где я работал, за забором под деревянными гаражами. Жило семейство бездомных котов: папа, мама и маленький котёнок. Если можно так сказать: обычная кошачья семья, с одним ребёнком, и со своими проблемами.
Люди для них никогда не были страшными врагами. И животные воспринимали это как основную истину, и детей своих тому же учили. Но сейчас, на подсознательном уровне, они стали чувствовать, что что-то произошло с их благодетелями. Те стали хуже собой, раздражительней, и угрюмей лицами. И никогда они себя так странно не вели, как сейчас. Но были тому, для них непонятные объяснения, и звучало это, как перестройка. Убийство целого народа.
Время тогда в стране было очень тяжёлое, и чем дальше от столицы все хуже и хуже жилось людям. Тут бедствие достигало самого пика, «самой высоты «ельцинского развала». Некогда могучая и великая держава потихоньку умирала, как недобитый монстр, в мучительных агониях. Постепенно останавливались заводы, фабрики, и разные мелкие предприятия. Так оно и было задумано заграницей, но люди ещё не могли это уяснить, надеялись на лучшее.
«Господа» перестали чувствовать себя людьми. Забыли, что «человек - это звучит гордо!» - Мудрое советское изречение, при новом строе уже звучало, как оскорбление человека. И иначе оно не воспринималось людьми, потому что, работы в городе нет: простой народ поголовно бедствует. И даже ту зарплату, что люди заработали раньше, не выдают бывшим рабочим даже через суд.
На фоне всего этого дикого капитализма, когда «различные деятели, и пройдохи всех мастей» сказочно обогащались. Безработные, и потому вечно голодные люди поели всех бродячих собак в городе, уже добрались до котов, и голубей. И хуже всего то, что они стали группироваться в «стаю хищников». И это становилось нормой жизни, не одного народа: где выживает сильнейшая особь, потерявшая облик человека - зверь.
Город потерял весь свой прежний, жилой и уютный вид. Все его когда-то красивые дома и цветущие улицы, постепенно превратились в свалки и каменные трущобы.
И когда-то ироническое слово «БИЧ»: «бывший интеллигентный человек». Стало главной достопримечательностью новой ельцинской страны. Такие «люди» заполнили сёла, города, и свалки. Это не было нашествием «извне». Это были «свои доморощенные» несчастные люди, теперь уже звери, воры, и убийцы.
На одного богатея «нового русского», приходились сотни несчастных, обездоленных - бедолаг. И это доводило многих хороших, и простых людей до самоубийства. Не могли они, нормальные люди с таким раскладом смириться.
- Ведь им ещё и семью кормить надо?
- А как это сделать, доброму и простому человеку? – Нет такой возможности!
- Обидно им! И котов они есть не могут. Вот и наложили они на себя руки.
Поделили безработные горожане свалки, и помойки в городе на свои трудовые участки. И посмей кто-нибудь из посторонних туда вторгнуться: нарушителю смерть, или увечье.
Но и тут парадокс. Они никому не нужные, и голодные, «что каждый день падалью питаются», вдруг обрели «настоящую, демократическую, как в Америке свободу». Им ельцинская власть сделала такой «безумно щедрый подарок». От всей своей «великой души» отвалила.
Поэтому и не трогает их наша милиция. По действующему законодательству, «если нет там у них криминала, - уголовного дела быть не может».
Что могут им сказать блюстители порядка, разве что в назидание, - этой дикой своре озверевших нелюдей:
- Пей скотина, хоть запейся!». А сдохнешь на помойке, то всем без исключения лучше будет». И тебе тоже!
Прихожу я кормить своих котов в обед, а их уже больше полдесятка собралось. Мои подопечные, меня хорошо знают, и оказывают мне заслуженный почёт и уважение. Трутся о мои ноги, преданно смотрят мне в глаза. И что-то ласковое напевают, своими неземными, из далёкого космоса голосами.
Папа и мама тоже возле меня крутятся, но котёнок боится появляться. Хотя он и вылез из-под гаража, и крутится возле забора, что нас разделяет. Сейчас это сжатая, живая пружинка готовая распрямиться в любой момент, лишь только чашка с едой опустится на землю.
Но он не успевает «к раздаче», взрослые коты занимают «удобные места», и к чашке ему не подступиться. Он пытается пробиться туда, но малышу мешают ноги животных. И он с ужасом понимает, что это у него не получится. В этой компании ему явно, нет места, здесь нужна сила, и только сила. Но где ему малышу взять такую силу?
Как поменялись его большие и изумрудные глаза, они разом стали гаснуть от обиды, и кажется мне, что сейчас на его чумазую мордашку выкатится «горькая слеза».
Ох, уж эти «детские глаза! Насколько они проницательны, до самой души достают:
- «как такое возможно» - человек»? Мне стыдно за вас!»
Но вот среди кошачьих тел образовалась щель, и малыш уже возле чашки с едой. Я невольно восхищаюсь им: уж, очень ловко, он может «лететь» в любую сторону, сохраняя максимум своей энергии?» И всё это делается осмысленно быстро. Но потом с жалостью понимаю:
Он лёгок, в нём весома только душа: он дитя космоса. И сейчас он просто хочет кушать, что бы жить.
-Хвать-хвать-хвать, - успевает малыш, что-то выхватить из чашки. И уже ему больше туда не пробиться, снова стена ног мешает. Снова он на обочине жизни.
Но и эта проблема была решена бичами быстрее, чем решало наше правительство, или вообще не решало. Всё тут делалось: стремительно, жестоко и безвозвратно, как ушедшее доброе время.
Я сам недавно устроился на государственную работу: повезло мне. А до этого четыре года работал на Китайском рынке грузчиком. Там всё было, как описано выше, и до серьёзных драк доходило. И ножи были.
Каждый грузчик дорожил своим рабочим местом, ему некуда было податься. Поэтому и конфликты там были неизбежны: много, что успел я там посмотреть, и прочувствовать на собственной шкуре.
Но тут, когда мне подкинули в полиэтиленовом мешке шкуры съеденных, наших котов. Всё это происходило в соседних гаражах, где у бичей всегда был «сходняк». То я не сомневаясь ни на минуту, перестрелял бы их всех из автомата. Стрелял бы, без всякой жалости, хотя там были бывшие рабочие нашего завода. Причём специалисты высокого разряда, а сейчас просто «горькие пьяницы».
Коты легко доверили им свои жизни, они были человечнее, чем эти люди-звери. Которым не хотелось сейчас бедствовать, а просто хотелось «хорошо жить». Там всё решалось демократично: сытно поесть, и крепко выпить, при этом ничего не делая. Американская технология вседозволенности. И они «хозяева нынешней жизни», мне с наглостью объясняют.
- Сидел зайчик на заборе, всего два раза «мявкнул», - анекдот такой знаешь? – Я его бац с ружья. – И на палку показывает.
- Очень вкусная зайчатина!
Смеётся главный «заводила» у них, они все пьяные, и грязные, эти свободные люди. Но сейчас бичи на высоте блаженства, от сытной еды и дешёвой выпивки.
- Стоит волк на палубе теплохода, и в своих зубах когтями ковыряется.
- А где заяц наш? - его спрашивают пассажиры!
- Волной смыло!
- Ха-ха-ха! – закатывается компания от своей безнаказанности.
Я один, а их, чуть не с десяток «отвратительных рож». И они пользуются сейчас своими нынешними благами времени: издеваются над простым человеком.
- В торпедном аппарате не бывали? – спрашиваю я серьёзно «заводилу». - Были у меня такие случаи раньше, учил я наглых людей.
Тот ничего не понимает, он в растерянности. Заметались по сторонам его поросячьи глазки, ища поддержки у своих друзей недобитков. Те тоже ничего не понимают.
- Там глухо, как в бочке! Можешь проверить.
Тяжёлый удар в челюсть, «вписал бича» в стенку металлического гаража. Набатом загудел металл, и тот тяжело оседает на пол. Сейчас он верит мне, что там, в торпедном аппарате «невесело», но уже поздно, что-то изменить. Второй летит на первого, третий туда же.
- Мы с тебя шкуру снимем! – движется пьяная компания на меня. У одного в руке окровавленный нож.
Но меня уже трудно остановить, вся флотская жизнь перед глазами крутится. А там есть, что вспомнить.
- А чай с мусингами пили? – они не знают, что это всё флотская шутка.
- Нет, не пили!
- А зря?!
Свободно выкинул руку вперёд к лицу, и тут же молниеносный удар ногой в пах. Нож падает на пол, рядом корчится хозяин.
- И теперь не понятно? - Так я могу ещё и про буйреп рассказать!
- Оч-чень полезная штука на море! И вам наука будет!
- Он контуженый!
- Все подводники такие: «я его знаю!» - слышен панический голос. – Хорошо, что трезвый он, а то убить может…
«Выгребаются» все бичи из гаража, иначе тут не скажешь: друг за друга держатся.
- И до тебя доберёмся: «грузило».
Меня уже трудно остановить.
- Ещё раз здесь появитесь, то мухи. Вашими, вонючими, «кильками в масле», будут долго угощаться».
- Спалю я ваш «гадюшник», солярки хватает - бесплатная она. И людям легче без вас будет! – Поняли меня?!
Сидит сиротинка котёнок под своим гаражом, и размышляет.
- Если ещё и этого доброго дядьку убьют, то тогда, я круглый сирота буду: «и мамы нет, и папы нет»…
Не даётся котёнок мне в руки, а в глазах его, похоже, слезинки таятся. Не может он себя пересилить, страх его одолел. Натерпелся малыш несправедливости за свою маленькую жизнь, а тут ещё запах от окровавленных шкур на земле держится.
- Мурка, Мурка! – зову я котёнка, но всё тщетно боится тот людей.
Долго я его так называл, не одну неделю, пока котёнок не привык ко мне. И тут я узнаю, что это совсем не Мурка. Стал он уже ко мне на руки идти, и я разобрался, кто есть кто.
- Извини брат, теперь у меня новая задача: «как тебя теперь величать?» Ты только привык к Мурке, а тут что-то другое надо придумать. Ошибку надо исправить, непорядок это!
Смотрит котёнок на меня ласково своими красивыми, изумрудными глазами. Он и так счастлив, от моего тепла, что от меня исходит, ему больше ничего в этой жизни не надо.
Я же ничего лучшего не придумал, как назвать сироту – Мурсик. Хоть и турецкое имя получилось, зато мужская честь восстановлена полностью. И звучит оно почти одинаково, не надо «ребёнку» переучиваться.
До самых сильных морозов Мурсик жил под гаражами, никак не хотел менять свою «прописку», и на станцию ни ногой. Но потом мороз помог котёнку передумать, и он за мной следом, вошёл на эту «страшную станцию где «злобно рычат моторы». Он сразу лёг возле дверей, и весь сжался в пружину. Только моё присутствие помогло ему преодолеть свой панический страх перед железом.
Я погладил его, и он благодарно поглядел на меня: «теперь это твой дом, привыкай малыш». Мурсик согласен со мной, и ползком перебрался ближе к моим ногам. Но постепенно он освоился и занялся обследованием своей территории.
Коты привыкают к месту, больше чем к хозяину. Кот пожизненный собственник, и даже смерть не заставит его изменить своим жизненным принципам. Он будет погибать, но не бросит свой дом: умереть ему легче. Хотя надо сказать ради справедливости, что охотиться кот будет до последнего вздоха, а охотники они знатные. Так что о его смерти говорить можно бесконечно долго.
Все
|
