Святая равноапостольная 1. Две Ольги на Киевском престоле

                                                            5. СВЯТАЯ РАВНОАПОСТОЛЬНАЯ

                                                      5.1. ДВЕ ОЛЬГИ НА КИЕВСКОМ ПРЕСТОЛЕ

    Жизнеописание княгини Ольги содержит одну проблему, вызывающую недоумение у любого человека, знакомого с русской историей. В летописном тексте утверждается, что в 903 году князь Олег сам привёз будущую княгиню из Пскова и вручил её Игорю в жёны: “Въ лЪто 6411 (903). Игореви же възрастъшю, и хожаше по ОлзЪ и слушаше его, и приведоша ему жену отъ Пьскова, именемъ Олгу”. Это из Лаврентьевской летописи (РЛ, т. XII, с. 28, Рязань, 2001), а Новгородская I летопись ещё добавляет: “… бЪ мудра и смыслена” (ПСРЛ, т. III, с. 107, М., 2000), ей вторит летопись Густынская: “… велми красну и премудру” (ПСРЛ, т. XL, с. 30, С.-Петербург, 2003). Но вот первенец у Ольги (Святослав) почему-то родился аж в 942 году, почти сорок лет прошло. И как это “премудрая” Ольга, да за четыре десятка лет не сумела найти способ завести ребёнка? И почему это форменное безобразие терпел великий князь, и не поменял бесплодную жену на другую – более плодовитую? И что за неожиданное преображение случилось с Ольгой на склоне жизни? Верующий всё спишет на библейские чудеса, разумный человек постарается подыскать логическое объяснение.
    А логика подсказывает, что человек при необходимости может жениться и вторично. Такую мысль как-то высказал, хотя и мимоходом, С.А. Фомичёв, отвечая на экстравагантную версию Рапова о существовании двух разных Святославов: “По той же логике легче было бы уж выдвинуть версию о том, что было две Ольги, на одной из которых Игорь женился в 903 г., а вторая (после вторичной женитьбы князя) совершила все деяния, описанные в ПВЛ” (“Княгиня Ольга” // С.А. Фомичёв “Миф и словесность. Статьи разных лет”, С.-Петербург-Тверь, 2017). И в летописях найдено свидетельство о втором браке Игоря. Архимандрит Леонид (Кавелин) в журнале “Русская старина” за июль 1888 года опубликовал статью “Откуда родом была св. великая княгиня русская Ольга?” В одной из русских летописей (“Новый Владимирский летописец”, XV в.) он обнаружил сведения о болгарском происхождении княгини:

    “Игоря же жени въ БолгарЪхъ, поятъ за него княжну именемъ Олгу. И бысть мудра велми. Сей же Олегъ ходилъ къ Цариграду в кораблехъ; они же оубояшеся, и даша ему дани и оброки устави, и от тЪхъ мЪстъ прозвася Кiевское княженье. Той бЪ Олегъ великъ и страшенъ и грозенъ вельми былъ, понеже многи земли приведе ко граду Киевоу, и умре отъ коневы главы: изъ соухи кости выникъ змiа и оужали его въ ногоу”
                    (Архимандрит Леонид “Откуда родом была св. великая княгиня русская Ольга?” // “Русская старина”, т. LIX, июль, с. 223, С.-Петербург, 1988)

    В старое время Псков называли – Плесков, из чего архимандрит Леонид сделал заключение “… что подъ Плесковымъ первоначальнаго лЪтописца онъ имЪлъ причины разумЪть не Псковъ, а тот древнiй болгарскiй городъ Плесковъ, который былъ основанъ, как упоминается выше, Константиномъ Великимъ” (Там же, с. 217). Теперь болгарский двойник русского Пскова-Плескова называется Плиска. Версия про Ольгу из Плиски и сейчас очень популярна в Болгарии (В.М. Рычка “Была ли святая равноапостольная княгиня Ольга уроженкой Пскова?” // “Псков в российской и европейской истории”, т. I, с. 121, М., 2003). Из русских историков её поддержали Д.И. Иловайский: “Возможно, что эти отношения были скреплены брачным союзом Олегова родственника и наследника Игоря с болгарской княжной Ольгой, может быть родственницей Симеона <…> Трудно тут разуметь наш Псков, тогда не только не игравший никакой политической роли, но едва ли и существовавший” (“Вероятное происхождение св. княгини Ольги” // Д.И. Иловайский “Рязанское княжество”, АИР, с. 254-255, М., 1997) и советский археолог А.Л. Никитин: “И то, и другое заставляет видеть в Ольге если и не племянницу царя Сименона, то, безусловно, представительницу боковой ветви его рода…” (“Старый” Игорь, Ольга, Святослав и Свенельд” // А.Л. Никитин “Основания русской истории. Мифологемы и факты”, с. 232-233, М., 2001). Но прежде всего, болгарская версия соответствует логике последующих событий. Князь Олег готовил военный поход на Константинополь, который и осуществил в 907 году. Конечно, он нуждался в помощи или хотя бы благожелательном нейтралитете болгарского царя Симеона. Ситуация таким намерениям благоприятствовала, так как Симеон и сам враждовал с Византией (“История Болгарии”, т. I, с. 81-82, АН СССР, М., 1954). В сложившихся условиях вполне естественно выглядел династический брак между Игорем и какой-либо родственницей болгарского царя. Характерно, что князь Олег самолично доставил (“и приведоша”) невесту в Киев, а не посылал за ней своих дружинников.
    Примерно к этому же времени относится невнятное сообщение византийского автора X века Псевдо-Симеона о каких-то рос-дромитах (быстрых русах), замеченных поблизости от пределов империи (А. Карпозилос “Рос-Дромиты и проблема похода Олега против Константинополя” // “Византийский Временник”, 1988, т. 49, с. 117). Так может, византийцы тогда случайно заприметили корабли, везущие в Болгарию русское посольство во главе с самим великим князем? Дело-то важное и секретное, его не доверишь послам, нужно всё решать самому, разговаривая с царём Симеоном с глазу на глаз. Ну и заодно осмотреть местность, оценить обстановку, решить, как следует организовать поход, чтобы не случилось накладок. Чужим словам не всегда можно доверять.
    И вот ещё какое наблюдение. Игоря женили по полянскому обычаю. Именно у летописных полян, построивших Киев, жениху привозили невесту, и он видел её только на свадьбе, но не раньше:

    “Поляне бо своихъ отець обычай имуть <…> не хожаше зять по невЪсту, но привожаху вечеръ, а заутра приношаху по ней что вдадуче”
                    (Лаврентьевская летопись, РЛ, т. XII, с. 12, Рязань, 2001)

    Обычай этот по-прежнему надлежало неукоснительно соблюдать (особенно князьям, ведь на них люди смотрят), потому что: “Поляне в КиевЪ и до сего дне” (Там же, с. 9).
    Ну, вот привезли невесту в Киев, и не одну, понятно, а вместе с её болгарским окружением – слугами, стражниками, подружками. И общались все они между собой, естественно, по-болгарски. А как эти болгары называли свою княжну? В 1898 году в Болгарии была обнаружена надпись на колонне, содержащая словосочетание “ΟΛΓΟΥ ΤΡΑΚΑΝ”, то есть – великий князь (Ф.И. Успенский “Пограничный столб между Византией и Болгарией при Симеоне” // “Известия Русского Археологического Института в Константинополе”, т. III, София, 1898, с. 184-194). И вот какое совпадение: в Летописце XVII в. Q. XVII. 72. Отд. II № 282 из библиотеки гр. О.А. Толстова Ольга названа дочерью половецкого хана Торакана (М.Г. Халанский “К истории поэтических сказаний об Олеге Вещем”, гл. 3 // ЖМНП, С.-Петербург, 1902, июль, с. 303). То есть болгарский титул знавали и на Руси, только плохо понимали – отсюда и путаница. И когда русские слышали, как болгары называли свою госпожу “Олгу”, то первая же ассоциация приводила к русскому имени “Ольга”. Титул приняли за имя, из-за чего впоследствии летописцы и спутали двух разных женщин. Звали-то болгарку, конечно, как-то иначе, только уже не узнать как.
    Люди смертны и однажды князь Игорь лишился жены. Причины могут быть самые разные – болезнь, несчастный случай, интриги, да и жили люди тогда недолго. Но правителю требуется наследник, он обязан подготовить преемника ради блага страны. Вдовый князь женился вторично и его вторую жену уже действительно звали Ольгой. Летописи её родиной дружно называют Псков, только В.Н. Татищев указывал на Изборск: “Егда Игорь возмужа, ожени его Олег, поят за него жену от Изборска, рода Гостомыслова, иже Прекраса нарицашеся, а Олег преименова ю и нарече во свое имя Ольга” (В.Н. Татищев “История Российская”, т. I, с. 111, М., 1994). Но Изборск недалеко от Пскова, а может В.Н. Татищев ориентировался на предание о Труворе, княжившем в Изборске, когда Псков даже не упоминался в летописях. Степенная книга предлагала село Выбутово в 12 км от Пскова, хотя этот вариант не противоречит псковской версии – округа та же самая:

    “... юже произведе Плесковская страна, иже отъ области царствiя великiя Рускiя земли, отъ веси, именуемыя Выбутцкая близъ предЪлъ Немеческiя власти жителей, от языка Варяжска, отъ рода же не княжеска, ни вельможеска, но отъ простыхъ людей”
                    (Книга Степенная царского родословия, ч. I, ПСРЛ, т. XXI, с. 6, С.-Петербург, 1908)

    А дальше в Степенной книге излагается абсолютно неправдоподобная, по-детски наивная история, взятая из какой-то местной псковской сказочки:

    “Игорю же юну сущу еще и бывшу ему во Псковской области <…> утЪшающуся нЪкими ловитвами и узрЪ объ ону страну реки ловъ желанный; и не бЪ ему возможно преити, понеже не бяше ладьици, и узрЪ нЪкоего по рецЪ пловуща въ лодейцы <…> и возрЪ на гребца оного и позна, яко дЪвица бЪ сiя блаженная Ольга, вельми юна сущи”. Нежданное возвышение русской Золушки случилось по причине того, что девушка очаровала молодого князя Игоря своей мудростью: “…яко удивитися Игорю мужеумному смыслу ея и благоразумнымъ словесемъ ея”
                    (Там же, с. 7-8)

    Почти полностью повторяется эта любовная история в чешском сказании об Ольдржихе и Божене:

    “У князя Ольдржиха не было потомства от законного брака, так как его жена была бесплодна, но он имел прекрасного сына от другой женщины по имени Божена из рода Кржесины, которого он назвал Бржетиславом. Возвращаясь однажды с охоты через одну деревню, [Ольдржих] увидел у колодца женщину, стиравшую белье. Окинув ее взглядом с головы до ног, Ольдржих почувствовал в груди сильный любовный жар. Женщина эта отличалась своей осанкой, была яснее снега, нежнее лебедя, белее слоновой кости, прекраснее сапфира. Князь тотчас послал за нею и взял ее в жены. Но старый брак он не расторг, ибо в те времена, если кто желал, мог иметь и двух и трех жен”
                  (Козьма Пражский “Чешская хроника”, ПСИНЦВЕ, с. 83, М., 1962)

    Общее содержание в обоих вариантах (русском и чешском) остаётся неизменным: здесь и молодой князь, возвращающийся с охоты, и девица либо у реки, либо у колодца, но всё равно у воды, и женитьба князя на простолюдинке, и рождение сына – виден устойчивый сюжет, выглядящий, как реликт стародавнего язычества. Бытовавшие параллельно сходные варианты сказания должны восходить к общеславянскому фольклорному источнику непременно догосударственных времён. Потому что в государственный период подобные вольности для высшей знати немыслимы. Забавляться с простолюдинками не возбранялось, но жениться полагалось только на девицах своего круга.
    Сюжет выглядит, как ранний вариант “Повести о Петре и Февронии”: основа та же, а различия – просто внешняя шелуха. В общем, откровенный фольклор. Но ведь в той же “Повести о Петре и Февронии” показано, с какой яростью бояре встречали попытки князя жениться на простолюдинке:

    “Хощем вси, княже, праведно служити тебе и самодержцем имети тя, но княгини Февронии не хощем, да господьствует женами нашими. Аще хощеши самодержцем бытии, да будет ти ина княгини. Феврония же, взем богатество, доволно себе,