«Ужасное здравомыслие идиота!»
Антонио Мачадо
Дурочка жила в соседнем обшарпанном доме. Крупная мосластая, то ли дама, то ли девица, в соломенной шляпке с искусственными маками и фруктами, странных одеждах-балахонах, бусах из дешёвых камней и браслетах из пластмассы — типичная «городская сумасшедшая» с маленькой собачкой на поводке, толстой, лоснящйся и жирненькой, как пирожок, на тонких спичечных лапках, пучившей глаза на всех окружающих и оглашавшей двор истерическим лаем. Таков был ее, дурочки, вызывающий одновременно интерес и отторжение окружающих, образ.
Пенсионерки, коротавшие время за разговорами у подъездов, смотрели на нее неодобрительно, крутили у виска и говорили: « Что поделаешь, ку-ку-ля-ля!»
Дурочка не жила в конфликте с окружающим ее миром. Он существовал параллельно и не влиял на неё также, как она на него. Она никак не могла взять в толк смысл теленовостей и газетных статей. Что же такого в этом интересного? Какой-такой супостат нашей стране все время угрожает? Зачем одна актриса «У» ушла к другому актёру «Х», а этому или тому надо столько денег? Зачем эти дворцы и яхты? — недоумевала она.
У Дурочки был дружок, Паша, Пашуля. И если Дурочка была идиоткой, то развитие Пашули было вообще на уровне инфузории туфельки. Он ходил в шапочке с пластмассовым козырьком « Олимпиада-80», бобочке и индийских джинсах, знания черпал исключительно из отрывного календаря на текущий год и раздела «Футбол» газеты «Советский спорт».
Рядом с ним Дурочка была просто Мари Кюри в живом воплощении, кладезем мудрости и талантов. Чтобы раскрасить непритязательный черно-белый мир Пашули необычными красками, она загадывала ему какую-нибудь загадку, глядя с нежностью прямо в глаза: « А и Б сидели на трубе. « А» упало, «Б» пропало. Что осталось на трубе?»
«Ну, где ты видела буквы-то на трубах? Такого не бывает…» ,- мычал Пашуля. Она смеялась, ласково трепала паклю его волос:
«Какой же ты у меня недотёпа!»
Пашуля навещал ее четко, по расписанию, когда футбола по телеку не было, три раза в неделю, приносил либо маленький тортик с жирными жёлтыми масляными розами, либо шоколадку, и тогда из квартиры, по заверению бдительных соседок, раздавались стоны и что-то похожее на чавканья болотной жижи-это, вероятно, Пашуля пробивался сложными тропами к заветной точке удовольствия «G», а может. просто раковина на кухне засорилась.
У Дурочки дома имелся телескоп на треноге, доставшийся по наследству. Когда смеркалось, она подолгу прилипала глазом к трубе и изучала звёздное небо, раскинутое черным плюшевым покрывалом над коробкой пятиэтажки, сверялась с атласами, определяя имя далекой мерцающей синей звезды и думала о бесконечности, которую никак не могла постичь.Эта мысль буравила ее сознание больше, чем все кошмары, окружавшей ее жизни вместе взятые.
Куда же она все-таки потом денется после смерти, что с ней станется, куда переместиться или во что переродится: в цветок, в камень, в какое-нибудь живое существо? И… никак не могла найти ответа на этот вопрос. Что с неё взять? Дурочка!
Однажды, в положенный день, Пашуля не явился. Это было неправдоподобно, невероятно, необычно. Он относился к той категории мужчин, которых, где оставишь, там и возьмёшь. Подавленная, озабоченная, грустная, Дурочка вышла из дома и направилась на рынок, чтобы купить свежей клубники для поднятия настроения и корректировки жизненных ориентиров.
Местные гопники, Сеня и Веня, увидев развевающиеся как паруса одежды садящейся в троллейбус Дурочки, понимающе переглянулись:
« Пойдём-ка, заскочим к мадам в гости — у неё замок на одном гвозде. Подрежем там что-нибудь!»
Стоял жуткий июльский всепоглощающий и приводящий в одурь сознание граждан зной. Казалось, даже пчёлам было лень свершать свой медоносный обход, а черви углубись во влагу чёрной земли подальше от трескавшейся от засухи почвы, с улиц исчезли люди, собаки, кошки.
В троллейбусе Дурочке вдруг стало так жарко, так томно и так все безразлично, что она сказала себе :
« Если он так безнравственен и циничен, чтобы просто не явиться без всяких объяснений, почему же это я должна погибнуть от удушья в этом ужасной консервной банке?», вышла на следующей остановке и поспешила домой.
Дверь была открыта, ей не понадобилось доставать ключ, но это совершенно ее не удивило-она часто забывала запереть дверь. Ну, одним словом,-идиотка!
Она разделась и погрузила своё нелепое
лошадиноподобное тело под холодные струи освежающей воды.
Дурочка наслаждалась и расслаблялась, когда вдруг послышались звуки в квартире, истерично задыхалась от лая собачка-это Сеня и Веня, приперев шваброй дверь в ванную, чистили ящики серванта и комода, извлекая оттуда жалкие украшения, колечки, бусы, брошки, какие-то ценности, все, что им представлялось пригодным для немедленной продажи..
« Пашуля, это ты там хулиганишь?», -вскричала весело Дурочка. На секунду мир преобразился и озарился нежно-розовым светом, окутался полутонами, обертонами биения ее нежного и простого сердца.
Через пол часа все стихло. Швабра, наконец, упала, и ей удалось выбраться из заточения.
Голая, безобразная, с всклокоченными волосами, она безразлично оглядела разгром в квартире, бросилась на пол и, захмелев от своей дурости, забредила, завыла, что есть мочи, так, что казалось, треснут и обваляться стекла в квартире, снесёт панамки у старушек на скамейках у подъезда, и упадет на землю, к ее ногам. та звезда, которую она так долго изучала ночью, растворенная в белом молоке одиночества, ещё не зачернённого вечером, бесконечного, бесстрастного и равнодушного неба, ни на что не дающего ответов :
« Нет, он больше никогда не придёт!»
Ох-хо-хо!
Ни-ког-да! ».
Ее маленькая безгрешная душа отправилась в неведомое путешествие, туда, где никто из нас не был, на мгновение осветив весь этот нелепый мир вокруг: пыльный шиповник во дворе, серый невзрачный железобетон строений, облезшие скамейки скверика, наполнив все розовым облаком, осыпав землю миллионами маленьких влажных пятицветников, источающих невинный вечный и прекрасный запах. Дурочка поцеловала собаку во влажный носик, раскрыла руки и покинула мир, который не любил ее, не понимал и не желал понимать, она пошла туда, дальше и дальше...Маленькая собачка, пирожок на спичечных ножках, пищала, всхлипывала, лизала ей глаза и целилась острым розовым язычком прямо в сухие губы Дурочки.
Cеня и Веня встретились с Пашулей, который все это время стоял у парадной за кустами на шухере и молча и бесстрастно пошли делить добычу.
