Подражание ОлГусу

  Бывший учитель истории Лев Валерьянович Заумный остался брошенным внезапно и бесповоротно.
Супружница его, отдыхающая на тёплых песках Азовского моря, решила не возвращаться в холодный Киев по причине 
внезапно возникшего, острого чувства любви к молодому и андрогенному инструктору плавания.
Лев Валерьянович не удивился. Он всегда ожидал от неё чего-то такого. И всё-таки, это происшествие вывело его из состояния
умиротворённого пенсионного времяпровождения.
Лев Валерьянович стал плохо спать, состриг хвостик а-ля Пресняков, и отрастил бородку а-ля Джонни Депп.
Переживающий за папку сынуля позвонил из солнечного Вегаса, и пробасил в трубку:

     - Ну что ты, батя? Ну что ты, убиваешься-то так? Вы ведь давно уже с мамкой, как-то, не очень...

Лев Валерьянович нахмурился зеркалу: - Блин, ну зачем я поторопился? Ведь, с хвостиком было лучше, -
и пробасил сынуле в ответ:
 
       - С мамкой твоей было не просто, сынок... А без неё будет ещё хуже.

  Шли дни, недели, и Лев Валерьянович радостно обнаружил, что его опасения были преждевременными.
Без брошенной супружницы хуже не стало, а даже, можно сказать, в какой-то степени, лучше.
Теперь у него появились многочисленные поклонницы в лице географички Людмилы Алексеевны, которая, кстати, была его
первой любовью в институте, математички Светланы Петровны, которая была его второй любовью между институтом
и женитьбой на бывшей коварной супружнице, химички Аллы Николаевны, которая тайно мечтала стать его третьей любовью,  но в силу определённых обстоятельств (она была давно и плотно замужем) не могла, 
директрисы школы Клавдии Сергеевны, которая никогда не значилась в списке прошлых любовей
Льва Валерьяновича,  а также школьной уборщицы Люськи. 

  Каждая дама нравилась Льву Валерьяновичу по-своему. Каждая была умна, эрудирована и компетентна во всех вопросах -
профессиональных. С каждой дамой Лев Валерьянович общался регулярно, плотно и конфеденциально, и каждая пребывала
в незыблемой уверенности, что она - единственная и неповторимая. Только Люська знала, что учитель истории - ещё тот...
Но это ей не мешало. Или мешало?
И тем не менее, Люська  готовила бывшему учителю вкусные обеды, убирала квартиру и гладила рубашки.
Но эрудированной не была, хотя - нет! была, но в не в профессиональных вопросах, а в других  - житейских.
С ней - единственной - Лев Валерьянович вдруг понял, что он ещё ого-го!
Люська прижималась к нему молодым тугим телом, и ворковала на ушко:

  - Ой, Лёва! Вот, увидел бы кто, что ты со мной вытворяешь, та знаешь, что тебе дали бы?

Лев Валерьянович уже знал ответ, но не уставал удивлённо раскрывать глаза: - Что, Люсенька?
Люська отрывалась от Льва Валерьяновича, бежала на кухню, одной рукой мешала овсянку,
а другой заваривала знаменитый украинский чай из липы,
который с одной стороны был полезен при коварной Киевской простуде, а с другой, держал потенциальный мужской  запас
Льва Валерьяновича в постоянной боевой готовности, и  кричала ему из кухни:

        - Оскара, милый, Оскара! 

Но, как говорится, "хороший язык и до Вегаса доведёт". Обеспокоенный сын, прослышал про непутёвую жизнь любимого
родителя, купил билет Нью Йорк - Киев, и приехал домой...