ШТОРМ

 
                                                                       Тихо на границе, 
                                                                        Но не верьте этой тишине.    
                                                                                        (Автор)
 
Сторожевой корабль, разрезая носом небольшие волны, шёл малым ходом под одним двигателем. Перед глазами командира, освещённая лучами восходящего солнца простиралась морская даль. Вокруг корабля, истошно крича, рассекали воздух чайки - они вылетели на утреннюю кормёжку.  
Вдоль далёкого, еле видного с мостика, берега, рыбаки ставили сети.
Богат когда-то был Каспий рыбой - в нём и белуги водились и осетры, а уж про мелкую рыбу и разговора нет. Но не то сейчас, хорошо, если белорыбицу и плотву поймаешь. Правда, чего уж тут, рыбакам иногда и повезёт - осетры в сетях запутываются.
Обнищал Каспий рыбой, совсем обнищал!
Ержан повернул голову к стоящему за штурвалом боцману:
- Иван Савельевич, как думаешь, долго ещё такая погода продержится?
Боцман, окинул небо взглядом, затем перевёл взор на море, и немного подумав, ответил:
- Командир, посмотри в западном направлении.
Ержан перевёл любопытствующий взгляд в сторону невидимого российского берега: вроде бы никаких изменений ни в небе, ни в море не видно, и он недоумевающе взглянул на боцмана:
- Ничего не вижу. Вроде бы всё нормально.
- А ты, Ержан Кадырович, приглядись по лучше.
 Командир корабля опять, уже более внимательно, окинул взглядом далёкий горизонт: над морем, почти у самой кромки, там, где небо соединяется с морем, начало быстро темнеть.
- И что? - повернулся он к боцману, - горизонт немного темноват, но это же ни о чём не говорит.
- Говорит, командир, говорит. Надвигается шторм.
Ержан, взяв трубку телефона, переключил один из тумблеров на панели, и поинтересовался:
- Радист, что говорят синоптики о погоде?
- Товарищ капитан-лейтенант, только что пришёл прогноз погоды - надвигается шторм!
- Ясно!
Закрепив трубку в держателе, Ержан приказал:
- Боцман - тревожную сирену!
 По громкой связи корабля разнёсся приказ командира: «Команде аврал - крепить всё по-штормовому! Старпом - подняться на мостик!»
В ответ на приказ по кораблю загремели матросские ботинки!
 
                                                           *     *     *
Небо затягивало чёрными, быстро несущимися тучами.
Подул ветер, и море зашевелилось, завздыхало.
Вскоре на многочисленных, небольших ещё морских волнах, окружавших корабль, появились белые барашки-гребни, и ветер, срывая их, горстями стал бросать на корабль.  
Ветер резко усилился. Он перешёл из «ровного», в какое-то скачкообразное состояние. Под его порывами запели снасти и леера ограждения, корабль начало заваливать то на один борт, то на другой.
Он, проваливаясь в очередную впадину между волнами, начал клевать носом встречную волну, и брызги, долетая до ходовой рубки, заливали иллюминаторы. 
Качка всё усиливалась.
Корабль, погружаясь в очередную волну, вновь, словно огромное морское животное, всплывал на поверхность, чтобы опять окунуться.  
Но несмотря на огромные волны Каспийского моря, он продолжал своё движение вперёд!
Для Ержана и его команды это был не первый шторм, но такого сильного он ещё не встречал.
Ветер, неожиданно переменив своё направление, на мгновение стих, а затем вновь заметался, зарычал с удвоенной силой.
Корабль, словно это была не многотонная стальная махина, а лёгкая скорлупка, закидало из стороны в сторону.
- Старпом! - Ержан повернул голову к стоящему рядом с ним офицеру, - как ты думаешь, сколько балов?
Ещё не получив ответа, приказал боцману:   
- Боцман, оба  двигателя перевести на  средние обороты!
- Есть, оба двигателя на средние обороты! - отрепетовал приказ Иван Савельевич, и перевёл рычаги управления на середину.
- Боцман! - опять приказал Ержан, - вправо десять градусов!
- Есть, вправо десять градусов! - опять отрепетовал Иван Савельевич.
Старший помощник удивлённо посмотрел на командира, а тот, словно предвидя вопрос старпома, сказал:
- Подальше от берега, целее будем.
Затем, позвонил в штурманскую рубку:
- Штурман, где мы находимся?
- По левому борту на траверзе Тюленьих островов, командир.
На мостике воцарилось на некоторое время молчание, лишь шторм вздымал огромные волны, да ветер завывал в снастях.
- Талгат, - обратился командир к старпому, - узнай у акустика глубину.
Старпом, переговорив с акустиком, ответил:
- Ержан, под килем двадцать пять метров.
- Иван Савельевич, ещё пять градусов вправо.
- Есть, пять градусов вправо!
Командир, - забеспокоился старпом, - мы уходим в открытое море!
- Я знаю. Надо уйти подальше от берега - там волны положе, и не такие крутые.
Ержан о чём-то размышляя, ещё понаблюдал за поведением корабля, затем поднял трубку внутренней связи:
- Радист, есть что-нибудь для меня?
- Нет, командир!
Сторожевой корабль,  подчиняясь воле командира, продолжал пробиваться сквозь бушующее море.
Ержан вёл корабль в родную бухту, после недельного дежурства в приграничных водах. Он знал, его матросы и офицеры хотят по быстрее увидеться со своими родными - обнять жён и прижать к сердцу детей.
Только вот его никто не ждёт, не будет радостно встречать - жена, помыкавшись в военном городке, так и не смогла привыкнуть к его образу жизни, и, вероятно, поэтому она так не хотела заводить детей.
Она уже в начале  их совместной жизни решила вернуться в Алма-Ату, понял он. Она, надув губы, или плача, часто говорила ему: «Зачем ты меня сюда привёз? Что я песчаные бураны приехала сюда смотреть? Так они мне совершенно не нужны, я хочу нормальной жизни.
Он любил её, и поэтому всё ей прощал. Он как-то даже предложил ей устроится на работу, но она отказалась, объяснив тем, что она, мол, не для того заканчивала консерваторию, чтобы сопливых детсадовских ребятишек учить музыке. Ержан побился, побился, а потом плюнул.
Он всё понял! Его жена не выдержала гарнизонной жизни, и поздно или рано уедет.
А ведь как хорошо начиналось.
 
                                                              *     *     *
Он познакомился с ней, когда после окончания училища приехал домой на несколько дней повидаться с родителями.
Прогуливаясь в городском парке имени «Двадцати восьми Панфиловцев», он нечаянно толкнул идущую навстречу девушку.
Извинившись, нагнулся, чтобы поднять выпавшее из её руки мороженое, но услышал: «Вы всегда подаёте девушкам мороженое с тротуара?»
Сконфузившись, он начал оправдываться, а в конце оправдания ляпнул: «Пойдёмте, я вам куплю чистое в замен грязного».
Она пристально, словно на идиота, посмотрела на него, и ответила: «Нет уж, обойдусь без вашего мороженого», и пошла дальше.
Ержан вначале растерялся, а потом, догнав её, предложил проводить до дома.
Она ничего не ответила, но и не запретила идти почти рядом.
Пока они добирались до дома её родителей, он успел рассказать о себе почти всё: о том, что он тоже алмаатинец, что он лейтенант, и окончил Высшее Военно-морское училище в Санкт-Петербурге, и что он на несколько дней заехал к родителям повидаться.
А в конце своего несколько сумбурного повествования сказал, что после побывки он уедет к месту службы в пограничные войска…, на Каспийское море.
Так они начали встречаться.
Встречи их были ежедневными, он ещё тогда, сразу после столкновения в парке, влюбился в неё безоглядно. И уже при третьей встрече предложил ей выйти замуж за него.
Она в ту встречу ничего конкретно не пообещала, она лишь сказала, что такой серьёзный шаг, как замужество, надо делать хорошенько подумав.
Ержан не обиделся на её «Да и, нет», он понимал, Гульмире ещё учиться целый год, и она вполне может подумать о будущей своей судьбе, и принять решение. Но где-то в глубине души, у него появился червячок сомнения в своевременности его предложения, но он мгновенно был задавлен любовью.
Через несколько дней он прощался с ней, заручившись обещанием обязательно писать письма.
Стоя у подножки вагона и целуя девушку последним прощальным поцелуем, он вырвал у неё обещание, что она сразу после завершения учёбы приедет к нему.
Окрылённый любовью, он уехал на границу.
Дни шли за днями, месяц за месяцем - служба отнимала всё время у молодого пограничника. Но он постоянно чувствовал поддержку от Гульмиры.
Она писала ему каждую неделю, и даже пару раз присылала посылки с фруктами, хотя он и писал ей, что у них этого «добра» завались.
И почти в каждом письме он находил слова любви и желания поскорее увидеться с ним. А однажды Ержан увидел в её очередном письме строки - «То ли луковичка, то ли репка, толь забыл ты меня, то ли любишь крепко?» Эти неприхотливые слова из какой-то, то ли частушки, то ли песни, так умилили его, что он раз двадцать, наверное, поцеловал письмо.
Все её письма, скреплённые резинкой, он хранил в походном чемодане, и часто, в минуты грусти, перечитывал их.
Пролетел год его службы на границе, и он приехал в Алма-Ату на побывку.
 Встреча была жаркой!
На второй день они подали заявление в ЗАГС.
Вернулся  Ержан к месту службы уже с молодой женой.
 
                                                           *     *     * 
В рубку вбежал радист - в руке был зажат бланк радиограммы.
Ержан, увидев старшину, почувствовал - для него, и для его корабля, вместе с радиограммой пришла какая-то срочная работа, и конечно же, трудновыполнимая.
- Командир, передают «SOS» с какого-то сейнера.
- Дай сюда!
Взяв радиограмму, капитан-лейтенант вгляделся в текст, затем, произнёс:
- Можешь возвращаться.
И подав радиограмму штурману, приказал.
- Посмотри на карте координаты, и проложи кратчайший путь до сейнера. - Старпом, есть поблизости от сейнера другие корабли?
- Есть два сейнера в трёх-четырёх часах хода.
- Штурман, мы далеко от точки?
- Приблизительно…, при таком волнении…, два часа хода.
Взгляды находящихся в рубке моряков, не отрываясь, смотрели на командира, и в них читалось - командир, надо помочь терпящим бедствие, мы должны их спасти!
Ержан всё это видел, и понимал их чувства, но он командир! Надо всё хорошенько продумать…. Но ведь там люди! Они взывают о помощи!
У меня тоже люди и… корабль, проносились мысли в голове, я за их жизни несу ответственность. Если бы не шторм! Если бы не шторм!
Напряжённое молчание длилось около минуты, и всё это время Ержан прикидывал, обсчитывал и, наконец, принял решение!
- Мичман! Право на борт! Разворот на 180 градусов! - приказал он моряку, сменившему на вахте боцмана.
- Есть! Разворот на 180 градусов.  
И вновь последовала команда командира:
- Оба двигателя на три четверти мощности!
В рубке послышался чуть слышный вздох облегчения. И старпом, и штурман, и даже стоявший у штурвала мичман, ожидали решения командира затаив дыхание. И когда он приказал развернуть корабль, напряжение покинуло их.
Корабль послушно начал разворачиваться в обратном направлении.
А море продолжало бушевать!
Особенно сильные удары волн почувствовали они при развороте. В какое-то мгновение корабль даже перестал слушаться руля, но молодой капитан-лейтенант, следя за