Путешествие.

Путешествие
– Вы видели?..
– Что?
– Женщину. Она сидела на дереве…
– ?!
Случайный попутчик, крепко прижимавший к себе портфель, вздрогнул. Незнакомец в очках, вошедший на предыдущей остановке и занявший освободившееся кресло, взглянул искоса.
Ночь за окном. Темень непроглядная. По невидимой дороге, рассекая дождь, мчится автобус. Август. Впереди осень.
– Она сидела на ветке. И была одета в непромокаемый плащ, слышите!..
– Вы сошли с ума… Отстаньте от меня!
Толстый человек с худым портфелем встал и вышел. В окно. В ночь. В дождь.
Куда мы едем? Куда еду я? Не помню. Только слышу слова: «Мы увидимся…» Кто их произнес? Когда?

* * *
Небо над головой. Высокое и светлое. И ни одного рисунка на нем. Ни одного. Скучно.
Вошла в дом. Хлопнула дверью. Вздрогнули стекла. Он проснулся. Закурил. Я села в кресло.
– Ты опять не спала? – тревожно спросил наутро муж.
– Я люблю тебя. – Подошла. Обняла. Поцеловала.
Нам было хорошо. Тепло. Уютно. Было ли ему так же хорошо с его покойной женой? Не знаю. Он никогда не говорил об этом. Но, разглядывая его семейные фотографии, я чувствовала, что – да, было. Отчего меня это волновало? Нельзя ревновать к человеку, которого нет.
Она погибла. Погибла давно, оставив после себя только память.
Войдя в его дом, я устроила все по-своему. Окрасила стены в другой цвет. Переставила мебель. Сняла старые бархатные шторы и повесила новые, шелковые. Убрала в чулан чужие женские вещи. Однако хозяйкой себя в этом доме так и не почувствовала.
Конечно, должно пройти еще какое-то время, и тогда придет осознание, что есть на этом чудном свете Я – живая и здоровая, пересекающая длинные комнаты обновленного дома. А ее нет. Просто нет.

* * *
Мягкий снег. Морозный день. Еще утром он не знал, что будет делать в этот бесконечный выходной день, а вот теперь бродит по шумной ярмарке. Толчея. Хорошо среди людей. Среди счастливых улыбающихся людей, радующихся незатейливым покупкам.
Белые снежинки лежат на воротнике сильно изношенного пальто. Пар изо рта. Снежный бисер на длиной всклокоченной бороде. Картины. Маслом. Акварелью. Уставший художник, с трудом продающий свои произведения, прилип замерзшими руками к большому полотну.
Ночь. Ливень. Старый автобус, двигающийся по мокрой узкой дороге. Грязевые брызги из-под колес. Автобус с людьми, мчась вперед, оставляет позади себя скучающие звезды. И застывшие деревья, окутанные тайной глубокой ночи.
Женщина за окном. Ее хорошо видно. Короткая челка касается высоких бровей. Вздернутый нос. Тонкие, чувственные губы. И тоскливый взгляд.
Она чем-то похожа на его жену. Овалом лица? Обреченностью?
– Сколько вы просите за картину? – спросил человек.
– Картина старая. И не моя. А прошу столько, сколько вам не жалко, – ответил старик.
И тощим пальцем прошелся по маслу, словно поправил что второпях. Поправил и добавил:
– Картина хорошая. Купите, не пожалеете.
– Что за птица сидит на ветке дерева?
– Какого дерева?
– Это же – дерево?.. А это – птица? Автобус проехал мимо дерева, на котором примостилась крупная птица. Так ведь?
Молодой мужчина ткнул пальцем в картину; старый художник, отпрянув от полотна, воскликнул:
– Вы разглядели?! Удивительно. Я не увидел ее сразу. Я заметил птицу через много лет. А вы сходу.
– Вы не ответили на вопрос…
Картина, поддерживаемая треножником, резко качнулась. Внезапный северный ветер. Он быстро нагнал кучевые облака. Погода испортилась. Сумерки накрыли город. Люди заторопились мимо. Толчея.
– Вы будете покупать картину? – прохрипел старик, перекрикивая свистящий ветер.

* * *
…Новое утро. Я широко раскрываю глаза. Я не сплю. Мне не снится этот удивительный мир. Он зрим – я на него смотрю. Я его вижу.
Предметы в доме. Чашки. Стол. Стулья. Прохожу мимо. Рядом с кухней ванная. Умывальник. Крючки для халатов. Полка. Свежие полотенца. Белые. Мягкие. Их можно переложить с места на место.
Что в этом неестественного? Что со мной происходит? Странное, навязчивое ощущение, что стоит повернуться к этим вещам спиной – они исчезнут. Словно их никогда и не было. Будто и не должно быть…
– Милый… Мне как-то не по себе, – прижимаюсь к его плечу.
– Все хорошо… Все хорошо.
Обнял, поцеловал. Я верю ему. Опять. Снова.
Потом говорю тихо, боясь расстроить:
– Мой мир такой маленький… Знаешь, я мечтаю… просто попасть в магазин. Большой. Красивый. Блестящий и манящий.
– Хорошо. Как скажешь. Как захочешь.
Он уехал. Уже давно. Уже покатилась розовая россыпь по синему небу. Яркие, сочные краски, засыпая, становятся тусклыми, блеклыми.
Машина въехала во двор. Мой любимый, увешенный тюками и пакетами, пробирается сквозь высокую некошеную траву. Трава уже не та. Не зеленая, жухлая. Не трава – колючие прутья. Никому до нее нет дела.
Он привез краски. И мольберт. Никогда не думала, что мой муж хорошо рисует. Наверное, я многого еще не знаю. Наши отношения развивались слишком быстро.
– Ты рисуешь?
– Да.
– Что?
– Магазин для тебя. Не такой большой, как тебе хотелось, но праздничный.
Я рассмеялась. Я так его люблю. Смешной мой. Родной мой.
Почему я сразу не догадалась? Отчего не разглядела. Я похожа на нее. На его жену. Она смотрит на меня с большого портрета в гостиной – где никто не живет – и улыбается. Ненавижу!
– Зачем ты сделала это? Зачем?
Он рассердился. В какой-то момент мне показалось, что он вот-вот ударит меня. Но он заплакал. Горько. Слезы, такие теплые, текут по моим рукам. Мне не унять его печаль. Не в моих это силах.
– Обними меня, – простонал.
– Прости меня. Пожалуйста, прости меня.
Мы лежим на мягком ковре. Нам хорошо.
– Ночь за окном, – говорит он.
– Знаешь, я не помню, что было до тебя. Совсем не помню. Это так странно.
Закрываю глаза.

* * *
Я положила его руку себе на грудь и уснула. В коротком сне увидела молодую женщину, садившуюся в автобус. На ней было красное вязаное пальто, подпоясанное широким кушаком. В руках она держала аккуратный маленький саквояж. Войдя в автобус, женщина юркнула в кресло и быстро раскрыла саквояж. Она торопилась увидеть. Булавки. Заколки. Пуговицы: разные – крупные и мелкие, дорогие и дешевые. Кажется, они имели для нее большое значение…
Осторожно взяла в руки старинную пуговицу. Поднесла ее близко к глазам. Стала сосредоточенно изучать дорогое напыление на перламутре. Нахмурилась.
– Ты спишь?
Он разбудил меня.
Новый день начался странно. Нет, ничего не случилось. Я проснулась, лежа на мягкой подушке, укутанная теплым пледом. Только с ощущением, что в эту постель я не ложилась вовсе.
Вспоминая прошедший вечер, я видела себя распростертой на мягком ковре. Потом… Его прощальный поцелуй перед дальней дорогой. Мой муж меня куда-то провожал? Тогда почему я не уехала?
Вышла на порог дома. Холодное влажное дерево под босыми ногами. Высокое безжизненное небо над головой. Странное ощущение нереальности происходящего. Искусственности приближающихся событий. Природа замерла, и в ней затаилась я.
– Где ты? – позвал он. – Завтрак готов. К столу!
Голос живой, настоящий.
– Чем мы будем заниматься сегодня? Устроим восхождение на Олимп? – спросила я.
Нахмурился.
– Когда ты услышала эту фразу? И что ты под ней подразумеваешь?
Мой муж решил попытать меня с пристрастием? Эта интонация… Тон! Возмутительно. Я разбила пару-тройку тарелок. Самых лучших. Его любимых. Так, чтобы он понял, что я рассердилась. По-настоящему рассердилась! Хотя в глубине души родилось ощущение, что это – представление, которое ставилось уже тысячу раз. Хороший режиссер давно отшлифовал все мизансцены, мне оставалось лишь лихо их отыграть.
Выдохлась. Рухнула на стул.
– Ненавижу. Тебя ненавижу!
Зачем я это сказала? Я искренне любила этого стареющего человека.

* * *
Ярко и радостно засветило солнце. Теплый ветер разогнал облака и очистил небо. Быстрый дождь закончился. Она выглянула в окно и произнесла:
– Ну что, устроим восхождение на Олимп?
– Сыро. Скользко. Мокро.
– Я ненавижу тебя. Ненавижу. Ты все всегда испортишь.
Он поцеловал ее в шею, согласительно шепнул: «Ладно».
Она радостно захлопала в ладоши и принялась собираться.
Они любили выходные дни. Настоящие выходные дни, в которых нет места соседям, друзьям, родителям.
Тихие места. Безлюдные. Суровые. Неяркие. Северная природа скупа на краски и эмоции. Но они боготворили свой маленький мир, со всех сторон окруженный голыми скалами.

* * *
Тихий вечер за моим окном серой паутиной нежно окутывает черную скалу, выступающую из холодных вод Янисьярви.
– Я никогда не говорил тебе, как она погибла, – произнес мой муж.
– Никогда.
– Все думают, что она оступилась и сорвалась.
– А как было на самом деле?
– Если я расскажу, ты возненавидишь меня.
– Если ты расскажешь, тебе станет легче.
Где-то в глубине души я всегда знала, что он убил ее. Когда мужчина сильно любит женщину, он способен на разные поступки, в том числе и убийство. Продуманное. Изощренное. Недоказуемое.
Я открыла ключом дверь кладовой. Я не заглядывала в этот темный чулан несколько лет. Осыпалась пыль. Разбежались пауки. Звякнули старые коньки. Она любила заниматься спортом. Она была умная и властная. Энергичная и честолюбивая. Он никогда не поспевал за ней. И злился.
Я нашла ее пальто. Красное, вязанное. Срезала ножницами крупную пуговицу. Перламутровую. Гладкую. Зажала ее в руке. И услышала его шаги. Мой муж искал меня. Я ринулась к нему навстречу. Крепко обняла его, как в последний раз. А он сказал тихо:
– Я приобрел картину. Не сегодня. Но ты не видела ее раньше.
Большое полотно. Такое большое, что мне оно показалось громоздким. Неуклюжим. Не хотела бы я, чтобы такая вещь украшала стены моего дома.
– Зачем ты купил ее?
– Женщина в автобусе похожа на тебя.
– Правда?
Я присмотрелась. Есть что-то общее, неуловимое с первого взгляда. Но если вглядеться…
– Нехорошая картина, – сказала я.
– Почему?
– Мрачная. Тяжелая. Эти брызги грязи из-под колес… Так все реалистично. У художника было плохое настроение. Наверное, у него была даже депрессия.
– Разве?
– Конечно. Иначе зачем ему было изображать вестницу несчастий? Предвестницу начала конца.
– Что?
– Большая птица, сидящая на ветке дерева. Ее не видно сразу. Не разглядишь в ночи. Но я знаю ее. И всех, кого она унесла с собой.
– Уходи! Уезжай! Сейчас же. Садись в свой автобус и уезжай! Я больше так не могу!
Мой муж кричал. Метался по квартире. Топал ногами. А я не понимала, о чем он говорит. Что я сделала не так? Чем не угодила? Эта птица с мужским именем Кронос… Зачем я о ней?..
Я обняла его за шею:
– Не прогоняй меня.
Ночь. Ливень. Автобус мчится вперед без остановок. Все остановки остались позади. Куда я еду? Если бы я вспомнила… Если бы… Я забыла. Все забыла. Забыла того, кого любила.
Что-то крупное, круглое зажато в руке. Пуговица. Большая. Красная. Перламутровая. Отшлифованные края. Красавица! Мне ее так не хватало в своей коллекции.

* * *
В городе низких облаков моросил неспокойный, нервный дождь. Он шумно шлепал по деревянной мостовой, кованым перилам, уличному фонарю, понуро кланявшемуся властному северному ветру.
– Купите картину. Хорошую картину. Купите, не пожалеете.
Старый художник, вымокший под холодным осенним дожем, одернул прохожего за влажный рукав плаща.
Молодой мужчина приостановился. И замер перед полотном. Женщина, смотрящая в