Тридцать шесть.

Тридцать шесть
Я мозаику сложу из разбившихся сердец.

Обрывки мелких фраз, крутящиеся в одурманенной голове. Юная трепетная душа, дрожащая в тисках недоразвитого тела. Пятнадцать лет. Возраст, не знающий основательного анализа событий, осмысления настоящего. Происходящего. Острая пронизывающая боль. И минуты забытья.
Мужчина, вошедший в распахнутые двери, был красив, как ангел. Он был одет в белоснежный халат.
– Доктор?
– Ступай за мной, – мягко приказал он.
Я вышла на улицу. Весна запестрела красными маками. Ярким солнцем и мягким светом. Теплый ветер, нежным порывом лаская открытую спину, подталкивал меня в сторону желтой дороги, проглядывавшей из-за деревянных ворот старой больницы.
– Твоя жизнь будет удивительной, – восторженно произнес мужчина, – а дорога – сказочной. Я подведу тебя к началу странствий.
Мы вышли за ворота, я вступила на новую дорогу, вымощенную шершавым желтым камнем, а он улетел.
Я проснулась. Или очнулась. Или пришла в себя после наркоза. Надо мной склонилась старая нянечка. Приложив к моим горячим губам холодный лед, она спросила:
– Кто это тебя так?
Не успев удивиться, я тут же забыла о ней. Морщинистой и любопытной. Меня больше волновал мужчина, приходивший не так давно. О какой такой дороге он говорил? О каком еще сказочном пути рассказывал? Тоже мне, сказочник.
В родной дом я больше не вернулась. Пусть живут себе, как знают, я им не судья.

* * *
…Мягкая ткань, струящаяся по телу. Шелк, укрывший и укутавший его. Мудрый восток, оставивший мужчине призрак надежды. Паранджа, сковав женщин юга защитным коконом, скрыв их добродетель и пороки, подарила им взамен власть обжигающего взора.
Женщина севера, одетая в декольтированное платье, прятала потухший взгляд. Еще не время смотреть на мир.
Соблазн, выглянув из декольте двумя крупными приманками-обманками (хороший бюстгальтер), подхватил его сальный взгляд и увлек за собой.
Так мы и поженились.
Люби меня. Только люби меня! Пожалуйста.
На животе, кругом пупка, проросли грибы. Проснулась. Раскрыла сонник. Ничего хорошего. Не к деньгам. Сказано: «Неудовлетворенность реальной жизнью вчерашнего дня является во снах шляпками белых грибов».

* * *
Обреченные, грязные и уставшие, они тяжело шли. Скоро деревня. И еда. И сон. Еще несколько часов пути по скользкому снегу. Дождь и ветер в лицо. Глаза слезятся и закрываются.
– Вставай! Разлеглась тут!
Пинок. Хлюпающий, дырявый башмак по лицу. Им тоже нелегко. Они также давно в пути. Господи, прости людям их ошибки.
– Вставай, ведьма!
Грязный амбар. Сырая солома. Худая крыша над головой. Кусок плесневелого хлеба в израненных руках.
– Разъелась тут. Смотри, какая жирная! – Грубый смех, прерываемый пьяной икотой. – Ну что, ведьма, что меня ждет? Скажешь? Про будущее…
– Вот твое будущее! – грязная тряпка, укрывавшая живот, расползлась в разные стороны, обнажив большой живот женщины.
– Ты ее обрюхатил! – Животный гогот и смачная брань. – Ты обрюхатил ведьму!
…Две косы по пояс. Горящие глаза. Неподатливое тело. Упругое, юное. Обжигающая боль, беспамятство. Звенящие кандалы на стертой коже ног. Мужской хохот, звонко бьющий по барабанным перепонкам. Начало пути.
Она родила в поле, на холодном снегу. Гнилыми зубами перегрызя пуповину, увидела: дочь. Ее дочь будет свободной!

* * *
Инквизиция, ворвавшаяся в уютный и теплый дом целительницы, разрушила простой, степенный быт. Искали – и нашли. Древние книги сгорели в быстром пламени костра. Проклятие повисло в воздухе.
Мелкий снег быстро засыпал мертвое тело. От холода и голода тихо запищал ребенок, укрытый тряпкой.
Раздался вой. Голодные волки учуяли запах еще не одеревеневшего трупа. Чистильщики. Они приближались. Замерзнув, ребенок уснул.
Люди нашли девочку в лесу. Она лежала под кипой опавших осенних листьев и смеялась. Здоровый, сытый ребенок. Как он оказался в лесу?
Не прошли мимо, забрали ребенка с собой.
Она выросла среди артистов цирка. Жизнь в дороге. Вокруг – разные города и страны. Быстро меняющиеся картинки за окнами старой повозки. Кочевники, ищущие счастья. Странники, бегущие за мечтой.
Она научилась летать. Свободно и легко. Быстрой птицей парила под натянутым куполом.
Раскачивающиеся качели. Вытянутые руки. Сосредоточенные мысли. Умело, просчитывая мелкие детали обстоятельств и доли секунды прыжков, она контролировала свою жизнь.
Перелетая с места на место, чувствовала, что сегодня не разобьется, не умрет. Под восторженные крики зрителей, стрелой бросаясь вниз и делая несколько сальто в воздухе, крепко становилась на ноги.
Молодая циркачка знала много и о многих, но боялась говорить. Страх перед кандалами и костром жил в ней, будто она впитала его с первыми каплями материнского молока. Сладкого и сытного.

* * *
Дорогой он прибился к цирку. Потрепанный пес, которого пожалели и накормили. Пес-поводырь, ведущий своего хозяина. Молодого, красивого, голодного и – слепого. Еще один странник бесконечного пути. Беглец, нуждающийся в человеческом тепле. Никто не спрашивал, откуда он родом и куда направляется. Своих забот и мыслей предостаточно. Цирк долго, утомительно долго шел на юг, где солнце стоит высоко и греет тепло.
Люди, живущие в достатке щедрого юга, любят зрелищные представления и ждут их. Впереди – богатая и счастливая страна. В городе яркого солнца цирк разобьет лагерь и переждет зиму.
Они вошли в город и увидели смерть, гулявшую по его улицам. Бубонная чума загаживала воздух сукровичной мокротой. Они все были обречены.
Цирковой шатер, высокий купол и полет раненой птицы. Он может стать последним. Внизу люди – алчно ждущие красоты полета. Орущие и улюлюкающие. Беснующиеся. Пытающиеся вспугнуть подкрадывающуюся смерть.
Прыжок, сальто и… зеленая трава под ногами. Не упала, не разбилась – чьи-то крепкие руки подхватили.
Слепой. Он сказал, что она сможет спасти своих людей. Сказал и исчез.
Сон? Ей привиделся сон? Короткий сон, плотно насыщенный днями, часами, мгновениями и чужими судьбами.
Цирк не ушел на юг. Теплый и надежный юг, в сердце которого можно переждать суровость северной зимы. Она уговорила людей не ходить в те края, где их всех ждет неминуемая гибель.
Смерть подкралась с другой стороны. Той суровой, голодной зимой она унесла многих. Детей и взрослых. Выжила лишь горстка здоровых и крепких мужчин. А по весне ее сожгли на костре, обвинив в колдовстве. Потом циркачи долго глумились над обугленным телом, протыкая его ветками можжевельника.
Проклятье умирающей женщины висело в смердящем дымном воздухе.

* * *
– Доктор?
– Аппендицит. К черту его! Наркоз! Быстро.
Проснувшись, я увидела его глаза. И прикоснулась к его красивой руке. Он не вздрогнул, не испугался, не возмутился. Он нежно погладил мои пальцы.
Незабываемая терпкость первых поцелуев. Вопросы о нем и рассказы о себе. До утра. За чашками обжигающего кофе. А на рассвете, передав дежурство, он уходил домой.
В его незатейливом маленьком мире существовала молодая и красивая женщина, ждущая и любящая. Они не так давно отыграли свадьбу.
Я почти полюбила его – умного, красивого, всем и всеми неудовлетворенного. Правда: он мне понравился.
Выписалась. И вступила в новую эру взаимоотношений. С мужем, любовником и большим коллективом. (Вела бизнес по-женски: эмоционально, даже, наверное, истерично, с перерывами на менопаузы, но на зависть многим – успешно.)
Осень, угасая, шуршала под ногами облетевшей листвой. Уставший парк готовился к долгой зиме. Голые деревья. Темные аллеи. Сырые дни.
У порога родильного отделения он обмяк. (Мы скоро не увидимся, а он – такой ручной, привык к ласкам). Расставшись с ним, я облегченно выдохнула. Щелкнув его зубами и расколов, проглотила вкусное. Осталась скорлупа.
Встреча с ними не была для меня неожиданностью. Я все сделала для того, чтобы мы пересеклись в нужном месте и в удачное время; он не противился натиску и сам пустил меня на свою территорию.
А далее я нашла умелую, добрую няню для маленького ребенка и хорошую (высокооплачиваемую) работу для трудоспособной мамы. Через год его жена ушла от него.
– Ты – ведьма, – задыхаясь, скулил он в трубку.
Слабый человек.

* * *
Капельки утренней росы на маленьких ладошках. Сырые колготки. Промокшие кеды.
– Бегом домой! Быстро! – окрик из раскрытого окна.
– Сейчас.
Пустые детские качели, подхваченные игривым ветром, еще долго маячили в холодном дачном воздухе.
– Пора укладывать вещи. Скоро приедет дядя Володя. Принеси свои игрушки, – стоя перед зеркалом, мама подкрашивала губы.
– Ты такая красотка! Я бы залюбила тебя до смерти!
– Где ты набралась таких слов? – Мама громко рассмеялась.
Нам было хорошо вдвоем.
Дядя Володя приехал на настоящей машине! «Волга», фырча и урча, с трудом подобралась по грунтовой дороге к маленькой даче.
Соседи высыпали на улицу. Кто-то завистливо охнул: «Какой жених у нашей Маруськи!..»
Мою маму звали Мария, но дачники ее называли «Маруська». Я обижалась и возмущалась: «Мама, ну что они тебя как кошку зовут?»
Я надеялась, что дядя Володя пришел в нашу жизнь на какое-то совсем короткое время. Как дядя Семен или дядя Толя. Но он задержался и остался.
Он работал шофером и домой приезжал поздно. В то время я уже крепко спала. Мы почти не виделись и не общались, пока я – вдруг – не подросла.
В воскресное утро, привычно пришлепав на кухню в одной сорочке, я расслышала: «Марусь, дочка-то твоя выросла как!»
Начало июня. Солнце в окно. Слезы в маминых глазах. Меня провожают в деревню, к бабушке. Мама сильно нервничает.
На первое сентября дядя Володя подарил мне новые туфли и заколку для волос. Раньше он никогда и ничего мне не покупал, а просто отдавал маме деньги, и та тратила их по необходимости. Видимо, необходимости в новых туфлях и заколке не было. И мама устроила моему отчиму грандиозный разнос. Шумный, громкий. А потом она плакала. Очень долго.
Странно, но тот день я провела в ожидании счастья. Я почему-то решила, что после того, что произошло между ними – моей мамой и дядей Володей, – отчим сложит свои вещи и уйдет к себе. Ничего подобного. Вечером того же дня они помирились, и отправили меня спать к подружке.

* * *
Если бы дождливой осенью его не уволили с работы…
Он разбил машину. Любимую «Волгу» хозяина. Вернулся домой злой. Выпивший. Раньше обычного. Я никогда с ним не сталкивалась в узком тесном коридоре. Тупя глаза, я всегда пропускала его. Молча. Не спрашивая ни о чем. Не расспрашивая. Не знаю, что на меня нашло в тот вечер. Наверное, я сама во всем виновата. В том, что случилось…
В больницу меня привезла мама. В такси я была еще в сознании.
Пока я лежала в реанимации, она ни разу не пришла ко мне, но когда меня перевели на терапевтическое отделение, мама появилась и попросила, чтобы я никому и ни о чем не рассказывала. Иначе будет плохо всем – ей, ее мужу.
Заплатив пошлину за право оставаться жить, я уверовала в одну истину. Между мужчиной и женщиной идет война, война не на жизнь. И есть тысяча способов сделать мир мужчины удивительным и незабываемым. (Ненавижу!)
Ветхая память сохранила для меня горькие обрывки. Короткие воспоминания. Чужие. Свои. Далекие. Они не отпускают. Догоняют. Настигают. Застают врасплох. Заставляют скулить, проклиная.
Жизнь. Не сложилась.
Время,