Выхода нет - Глава 1. Незнакомец и Время

1
Судьбоносные предназначения, мистические воздействия свыше, определяющее влияние извне - это всё, конечно, заманчиво.
Конечно.
НО не для меня.
И не тогда, когда единственное, на что мне стоило обратить внимание - выбор основного занятия в жизни (которое я, к слову, не знала даже толком, где искать). А между тем мне 26. И между тем, я уже ТАК ХОТЕЛА определиться.
Но сколько себя помню, мой жизненный статус всегда характеризовался упрямым «в поиске»: себя/играющего в прятки смысла жизни. Я перепробовала тысячу занятий: разнообразных, всегда приятных, порой пикантных, бывало даже интересных. Моя любовь была сиюминутной: я быстро загоралась, чтобы остыть. Писать я начала ещё в школе, но скоро бросила и не писала десять лет. Рисовать я начала ещё в "садике", но почти сразу же решительно с этим покончила, и не прикасалась к кисти все шестнадцать.
Да, выбор занятия был в приоритете (неплохим бонусом к этому могли бы стать попытки склеить воедино свой распадающийся брак) Но это не критично.
Главное самореализация.
А если пару слов о браке, то «Я и моя Свобода» звучит лучше. Порой мне кажется, что это скромное словосочетание звучит так сладко, что впору запивать его чаем. Вот мы и приближаемся к тому, с чем я успешно справляюсь. Чай я люблю, особенно Пуэр (уже упоминала в прологе), мужа своего я тоже люблю, но вот тут намечается странная тенденция: чем сильнее я люблю своего мужа, тем сильнее хочу от него освободиться.
Мы были вместе десять лет (восемь, если быть точной), шесть из которых я набиралась сил, ждала душевного подъема, взращивала в себе уверенность (или надежду?) сжать, наконец, волю в кулак и уйти от драгоценного супруга.
Поэтому да, все эти сумрачные ощущения, дежавю и прочее, могли спокойно идти лесом - я твердо решила их не замечать (как и того, кто их впервые вызвал).
Он же выбрал противоположную тактику. И принялся писать мне каждый день.

Теперь, открывая «контакт», я обнаруживала там по 250 новых сообщений, 100 из которых могли принадлежать ему. Десятки и десятки сообщений. От одного человека. От одного НЕЗНАКОМОГО человека. Каждый день.
(как бы можно подумать: «а о чем писать-то?»)
А он знал о чем:
Высокопарные поэмы, продолжительностью в несколько абзацев, в напыщенной манере восхвалявшие внешние данные адресата, т.е. меня/воздающие должное душевным качествам самого отправителя. Односложные однострочные сообщения, многосложность которым была и ни к чему, её им с избытком компенсировало раздутое эго владельца, едва помещавшееся в мой телефон. И каждое такое сообщение было настолько пропитано эмоционально, настолько заряжено его энергией, что иной раз по-настоящему казалось, что вот он здесь, сидит рядом со мной, рассказывая в своей причудливой манере в буквальном смысле ВСЁ ОБО ВСЁМ.
***
Так и повелось, что я стала получать от него словесные цепочки, увлекательные, где-то даже забавные своим содержанием. Я не уставала удивляться, что такой субъект существует во Вселенной! Я даже радовалась этому. «Вот это мы любим себя-я..» - в восхищении думала я. «Зачем ему, зачем ЕМУ ... я?» И до того бывало интересно наблюдать за ним, до того цепляла невозможность предугадать его дальнейшие действия, что иной раз я уже по-настоящему ждала, чем он сегодня может удивить.
Но это бывало редко, т.к. повторюсь - я предпочла его не замечать. Ты только не подумай, мой читатель, что я какая-то там высокомерная особа, просто «зачем оно мне надо»? Я читала его сообщения, не отвечала на них (нельзя сказать, что мне не хотелось), и, несмотря на вспыхивающий время от времени интерес к его витиеватому слогу, считала, что и ТАК сделала больше чем достаточно.
Он же упорно вёл свою игру, медленно, но верно, двигался в направлении моей взаимности, прощупывал тропинку - камень за камнем - в зыбучих песках моей недоверчивости.
Он играл в игру с собой, но хотел сыграть со мной.
И я точно знаю, что ему это нравилось.

2
Любопытно было наблюдать за сменой тактик незнакомца. Да! Вот это делать было крайне приятно. Хотя и чувствовалось, что он меняет тактики интуитивно, не прибегая к помощи нейролингвистического программирования или чему-то подобному, делалось это мастерски.
Его сообщения были пафосными, амбициозными, самоуверенными донельзя, но вместе с тем они были глубокими, откровенными, наполненными какой-то возвышенной страстью, какой-то гипнотизирующей одержимостью. Некоторые из них светились добротой, тогда он ласково улыбался мне с экрана телефона словами, в некоторых звенел металл, а некоторые, ударами в колокол, били в самое сердце гремящим в них тожеством и триумфом. И все были разными, и все объединены одним: Его Категоричностью.
Иной раз, отвечая кому-то другому, я отмечала краем глаза, как долго и упорно он что-то «печатает...», с любопытством ждала сообщений, но он так и не отправлял. Сидел, наверное, педантично формулируя свои замысловатые фразы, и так и не решался их отправить. Или просто не хотел.
Мы проделали долгий путь, читая его сообщения, Я и мое Любопытство, Я и моя Любознательность, Я и моя Жажда новых открытий, но даже такие неразлучные друзья, какими были мы с раннего детства, не могли оказаться поглощены столь занимательной манерой письма, в той степени, в которой она заслуживала.
А посему, на протяжении целого долгого лета, последовавшего за той нежно-зеленой весной, в которую он впервые написал, не найдется ни одного сколько-нибудь достойного упоминания события относительно данного объекта моих будущих пристальных наблюдений. Я попросту о нем забыла, и даже редко теперь открывала Вк. Он и не думал забывать про меня. Однако отмечая, что на его обращения никто достойно не реагирует, он все же позволял себе краткосрочные перерывы - не больше одной-двух недель, после чего снова принимался за старое.
Но если весной его сообщения имели лавинообразный характер, то летом струились скорее водопадами - с редкими вкраплениями ледяных брызг.
Я почти не читала, а если и читала, то с плохо скрываемым недовольством. Почти не отвечала, ну разве что ограничивалась парочкой-другой колких ёмких фраз, поскольку, как человек добрый и крайне воспитанный, я искренне полагала: под сотней сообщений, ОБЯЗАНА поставить хотя бы одно.
Сто к одному.

3
Сообщения от незнакомца я любила читать перед сном, уютно утроившись на кровати и прислушиваясь к звукам улицы, засыпающей за окном.
Рядом привычно расположился муж, назовем его, пожалуй, буквой J. Читая книгу или просматривая почту за день, J время от времени отвлекался от своего занятия, чтобы вскинуть черную бровь и пустить надменную шуточку вслед новоиспеченному словесному сложению моего контактного «друга», которые я по своему обыкновению выразительно ему зачитывала.
Он швырял слова безжалостно, говорил крайне серьезно, отчего шутки его становились ещё беспощаднее, ещё остроумнее, тогда уже я не могла сдержаться и смеялась в голос, запрокидывая голову в порывах неистового веселья, каталась по кровати, путаясь ногами в одеяле, в то время, как единственное, на что оказывался способен J – это ленивая полуулыбка одним лишь уголком своих чувственных губ.
Пришло время познакомить тебя с J, мой читатель.
В такие моменты, как этот, я обожаю его даже больше, чем можно представить. Зачем же тогда уходить? Ответ у меня найдется, но мне не нравится этот ответ (а между тем, пока он единственный).
Любви не должно быть так много.
Когда между людьми так много любви, она ранит. Как яд. Думаю, все концентрированное вредно по умолчанию, я же стремлюсь к гармонии во всем. К равновесию сил. Между нами с J всегда было много любви. Слишком много любви.
Итак, J.
Красив, умён (порой даже слишком). Когда мы встретились, я свято верила, что он гениален (весь первый год). Считала своим учителем; впитывала каждое слово, которое он ронял. Училась всему, чему он мог бы научить. Вбирала знания. Стремилась к большему. Он старше на год, а разница, кажется, идет в столетиях. Любуюсь им, теряю счет времени. Смотрю на него, и ловлю себя на мысли, что он, должно быть, сделан из воска (люди ведь не куклы, не могут быть так правильно слеплены). Но он именно такой.
Смугл, атлетически сложен, с уверенной походкой и гордо поднятой головой, глазами карими, такими темными, что, кажется, утянут в концентрированный за ними мрак - ты только продолжай смотреть.
И эта невероятная улыбка.
Улыбка - именно то, во что я влюбилась вначале. Сначала в улыбку, потом только в ум. Весь первый год совместной жизни я очаровывалась каждый раз, когда он улыбался мне, и просила ещё. НИЧЕГО не могла с этим поделать. Эта улыбка могла свести с ума, и она сводила. Сложный, тяжелый, сотканный из тысяч оттенков эмоций и чувств, испытываемых этим человеком, взгляд его насмешливых глаз ещё надо было суметь как-то выдержать, не говоря уже о том, чтобы достойно ответить на иронические замечания, слетающие с губ. Он - король своей жизни. Вот, пожалуй, и есть та самая единственная фраза, которая охарактеризовала бы его по-настоящему и полно. Он сам создает свою реальность, он лепит из неё, и как это цепляет. Вот даже сейчас, описывая то, какой он, я просто не могу быть объективна, и думаю, это чувствуется. Мне и самой это не нравится, не нравится, как я привычно, как податливо лечу на его Огонь.
Для полноценной жизни, для того, чтобы вдыхать свой СОБСТВЕННЫЙ воздух, я и хочу освободиться.
Пока же, чтобы чувствовать себя чуть более свободной, мне необходимо наполнять свою жизнь всё большим безумием.
Но мы не будем об этом.
***
И вернемся к Незнакомцу.
Я не смотрела его профиль. Не задавалась вопросом, пытаясь понять, каким человеком он мог бы оказаться. По большей части он был мне неприятен (несмотря на то, что нравилась манера письма). Я считала его занудой, который горазд лишь на словах. И он отталкивал; а если уж быть честной до конца, я искренне полагала, что им запросто может оказаться какой-нибудь сумасбродный старик, прозябающий своё жалкое существование и ненавидящий всё живое только за то, что он свою жизнь уже прожил, в то время как кто-то другой еще нет.
Я встречала подобных людей. Мне их жаль. Хотя слово жалость не вполне передает то, что я чувствую. Скорее уж сострадание. Я искренне хотела бы, чтобы такие люди впустили в свою жизнь побольше добра. Открыли бы глаза, чтобы в одну прекрасную секунду вдруг отметить - а мир не так уж плох, как они привыкли этого не замечать.
«Ген бога» - выражение, которое я ему дала.
Его короткие «Я впечатлен», его величественные «Вы могли бы написать что-нибудь особенное, и только для меня. Меня бы это увлекло», его снисходительные «Ну что ж; очевидно, что писать Вы не умеете; возможно, Вам стоит постараться и передать свои чувства картинами?» как нельзя лучше подтверждали это.
Но всё это пустяки в сравнении с тем, что я чувствовала, когда он отправлял мне комплименты.
В них просачивалось столько его ранимости, что мне было стыдно перед собой. За него. Стыдно за то, что я увидела, а он допустил. Почти неловко. Тогда я отказывалась понимать себя. Что вообще происходит? Его комплименты были настолько изящны и грамотно составлены, что запросто могли бы понравиться, я же испытывала одну только жалость.
Я отвечала молчанием на каждую его «приятность», но в