«Shape of My Heart»

1.
У каждого есть свои увлечения, пристрастия, которые занимают нас в свободное время.
Я не исключение, каждую пятницу второй половины года стремлюсь вечером к телевизору, чтобы наблюдать за рождением новых завораживающих талантов. Они сражаются, пробиваются, проигрывают или побеждают, стремясь к признанию, ища своих слушателей, а я - простой телезритель - сижу дома в кресле и наслаждаюсь прослушиванием необычных интерпретаций известных песен. Но все когда-то заканчивается, в один из последних дней года проводится финал конкурса, а за ним шесть долгих месяцев ожидания следующего.
В этом же – две тысячи восемнадцатом – в начале января неожиданно любимое шоу получило продолжение всего на один пятничный вечер накануне Старого Нового Года – юбилейный концерт Сергея Жилина - где появились, естественно, и участники прошедших сезонов «Голос», и представители команды наставников, воспринявших, как честь, право спеть в сопровождении великолепного Джаз Бэнд «Фонограф».
Неспешно потягивая вино, я слушал как пальцы Сергея Сергеевича вытягивали из двухцветных клавиш волшебные звуки, сливавшиеся в неимоверные ассоциации, поднимая в душе бурные волны, или опуская на нее штиль ожидания, которое волновало много сильнее любой бури, предвещало что-то немыслимо сильное, и вот новый аккорд, а душа уже летит в такие дали, о существовании которых разум и не догадывался.
Какой чудесный был вечер!
На сцене по ту сторону экрана появился Билан с бородкой, значит концерт был записан еще несколько месяцев назад, и запел «Shape of My Heart».
Я не хочу сказать, что его трактовка мне понравилась, да и как мне может понравиться какая либо, кроме спетой ей.
Просто эта песня прозвучала неожиданно, влилась в уже растроганное предыдущей музыкой настроение.
Я слушал давно знакомые слова, в очередной раз осознавая, что не возьмусь дать им однозначное толкование, не смогу с ними согласиться, хотя и не имею оснований их оспорить.
Когда последние звуки композиции смолкли, я выключил телевизор, вставил в музыкальный центр флэшку с голосом моей Мишель, прибавил громкость, закурил, ушел на кухню, отодвинув бокал, налил вино в большую чайную кружку по самые края и замер, глядя сквозь тюль на припорошенный январским снегом Каменноостровский с беззвучно скользящими по нему редкими автомобилями.
Голос звучал и звучал, как обычно околдовывая меня.
На флэшке каждый третий трек был «Shape of My Heart» в ее исполнении, так уж я составил эту коллекцию любимого голоса.

2.
Был декабрь последнего года двадцатого века.
Впереди маячили новогодние праздники, а сегодня – двадцать второго декабря – мой тридцать третий день рождения, на который друзья, зная мою любовь к музыке, подарили мне пригласительный билет в Филармонию Джазовой Музыки.
Конечно, они не только мне купили такой билет, но и себе.
Нас было, как обычно, трое – я, Костя и Шурик – три давних друга, бывшие однокурсники, а теперь в чем-то конкуренты, в чем-то партнеры. Мы из поколения, которому очень повезло вовремя родиться и начать свою трудовую деятельность во времена, неожиданно свалившееся на голову нашей страны, времена огромных возможностей и грандиозных перспектив. Мы сразу после Университета влились в деловую жизнь не как наемные сотрудники, а в качестве собственников поначалу маленьких, микроскопических компаний, которые теперь уже распухли, накопили финансового жирка, накачали бугристые мускулы удачливого менеджмента, окрепли, стали уважаемы и известны, хотя бы в пределах Питера.
Мы выбрались из такси на Загородном у здания Филармонии.
Перед нами по ступенькам к входу поднималась стройная женщина очень маленького роста.
Она уже хотела взяться за ручку тяжелой двери главного входа, но я поспешил опередить ее:
- Позвольте поухаживать!
Она обернулась, внимательно осмотрела нас, будто пытаясь припомнить, знакомы ли мы. Женщина была из разряда, как говорили в нашем детстве – сзади пионерка, спереди пенсионерка. Немолодое лицо, маленькие темные глазки, тонкие губки, которые немного искривились, видимо, подразумевалась улыбка, низко надвинутая на лоб вязанная шапочка и торчащий из-под нее огромный, немного крючковатый нос.
Еще мгновение она рассматривала нас, потом хмыкнула, отвернулась и вошла в клуб.
За моей спиной раздались издевательские смешки.
- Тут тебе не ночной клуб, тут кладезь культуры! – хихикал Костя. – Ты бы еще в библиотеку пошел девочек клеить!
- Да, Вадик, - поддержал товарища Шурик, - что-то ты совсем нюх потерял. Точно холостяком помрешь, а как же со стаканом воды быть? Вдруг все же захочешь попить на смертном одре?!
- Завидуете просто, презренные женатики, - отмахнулся я.
Да, действительно, из нашей троицы я единственный был еще не женат, как-то не сложилось. Бывал разнообразный по составу участниц секс, но дальше постели дело не шло, становилось скучно, партнерши быстро забывались, терялись в закоулках памяти.
Я уже скоро стану приверженцем принципа одного своего приятеля – секс не повод для знакомства.
Жёны Кости и Сашки ни раз пытались сосватать меня своим подругам. Все было в них прекрасно: внешность, образование, хорошие собеседницы, веселые, но как только попытаешься понять человека, заглянуть поглубже, то со сразу слышишь звон пустоты в сфере ее сердца.
Я так за все эти годы не смог для себя точно определить, чего же я жду от человека, с которым готов буду разделить жизнь, каким она должна быть, только отчетливо понимал, что те, кто встречался, никак не отвечают этим несформулированным требованиям. Так и плыл по волнам жизни, не цепляясь ни за одну мель, не прибиваясь ни к одному берегу, наивно полагая, что, если вдруг, то сразу все станет ясно без заранее продуманных критериев.
Наши билеты позволяли занять один из отдельных столиков в небольшом зале клуба, где можно было немного закусить и выпить под звуки живого джаза.
Исполнители менялись, кого-то провожали, более или менее, стройными аплодисментами, кто-то уходил почти в тишине, провожаемый негромким гулом голосов за столиками.
Но вдруг, после небольшой паузы послышались одобрительные хлопки, которыми не провожали, а встречали кого-то, поднимающегося на небольшую сцену в глубине зала.
Я обернулся.
К роялю, за которым уже сидел пожилой мужчина, подошла невысокая женщина в длинном, до пят, достаточно узком черном платье. Она наклонилась, что-то обсуждая с аккомпаниатором, мне был виден только ее бритый затылок и ершик непослушных волос на макушке. Каково же было мое удивление, когда она наконец обернулась к залу – это была та женщина, с которой мы столкнулись при входе – ее нос ни с чем было не спутать. Без шапки она выглядела еще более нелепо – бритые затылок и виски, ершик на макушке, длинная челка наполовину седая почти до бровей, лицо бледное, ничего не выражающее, кроме усталости и, казалось, тоски.
Прозвучали первые аккорды уже известной, наверное, всем к концу девяностых песни. Если еще лет пять-шесть назад, она была знакома, как звуковое сопровождение кадров культового тогда фильма, в которых девочка пересаживала из горшка в газон цветок, доставшийся в наследство от приютившего ее, а потом погибшего наемного убийцы, то теперь каждая музыкальная радиостанция передавала эту композицию ежедневно, порой ни один раз за день. Кончено, она почти всегда звучала в исполнении Стинга, но порой проскальзывало и инструментальное исполнение второго ее соавтора Доминика Миллера.
Женщина на сцене подошла к микрофону, вздохнула и запела. Все в одночасье изменилось – она исчезла из действительности, она растворилась в словах, которые звучали в зале, благодаря ей, которые пронизывали, лишали возможности двигаться, даже дышать, ее лицо сияло, казалось, не свет пары прожекторов выхватывает ее из полумрака зала, а она создает в зале световые всполохи, глаза… ах, какими стали эти глаза! Грудной с легкой хрипотцой голос вибрировал, придавая знакомой мелодии джазовый оттенок…
Это было потрясающе. От того романтичного налета, который песне придавал тихий ровный голос Стинга, не осталось и следа, перестала музыка быть лирической, песня в ее исполнении обрела воистину мистический смысл, который, если верить автору, он и хотел в нее вложить.
Голос стих, исполнительница поклонилась, вышла из зала, а я так и сидел, не в силах пошевелиться.
- Обалдеть! – только и смог я в конце концов выговорить.
Друзья переглянулись, очевидно я имел безумный вид.
- Кто это?
- Вадик, понятия не имею, - ответил Шурик, - пойду у местных узнаю.
Вскоре он вернулся:
- Ее зовут Екатерина Мишина, сценическое имя – Мишель. Поет здесь давно и часто, говорят нравится публике, есть даже, типа, фанаты. Кстати, ей за пятьдесят, это так, на всякий случай.

3.
Всякий случай произошел через месяц, когда я пришел на презентацию нового грандиозного проекта одного из клиентов моей фирмы. Все было очень богато и солидно, пожалуй, не хватало только фраков.
Изысканные напитки и закуски, шикарные женщины, как жены приглашенных, так и присутствующие для массовки.
В какой-то момент я увидел идущую сквозь жующую и пьющую толпу Мишель. Она была опять в том же длинном, обтягивающем черном платье, что и в Филармонии, на лице маска скуки и тоски.
Я начал крутить головой, пытаясь понять, куда она направляется, и заметил рояль около панорамного окна зала, смотрящего на лед Невы.
В этот раз она исполнила несколько композиций, это были блюзы, я опять растворился в этом прекрасном, околдовывающем голосе, с восхищением вглядываясь в одухотворенное, прекрасное лицо, с которого мгновенно слетели скука и тоска, как только оно приблизилось к микрофону.
Исчезла она также внезапно, как и появилась, еще не стихли восторженные аплодисменты, расслабленной шампанским публики.
Я бросился ее искать, нашел внизу, в гардеробе, где она курила.
Я подошел.
Мишель обернулась, прищурилась, что-то вспомнила:
- А, это вы. Опять будете просить позволения поухаживать?
- Здравствуйте. Нет, я хотел сказать, что вы прекрасно поете.
- Спасибо, я знаю. Вас как зовут-то?
- Вадим.
- Екатерина, но можно и Мишель. Как вам удобнее.
За левым ухом у нее была искусная татуировка, змея, обхватив хвостом ухо, свесилась, как с ветки дерева, глядя на меня из-под мочки недобрым, предостерегающим взглядом.
- Может выпьем? – отчаянно предложил я.
- Вообще-то нанятым артистам нельзя, но если вы пригласите, то я уже стану не совсем нанятой артисткой. Так что, с удовольствием.
Мы вернулись в зал.
- Что вы предпочитаете? – спросил я.
- Странный вопрос, конечно, водку. Я не люблю газировку за три копейки, - она кивнула на ряды бутылок французского шампанского, гордо выставленного на столах.
- Тогда лучше в бар пойти, тут вряд ли есть.
Мы переместились в соседнее помещение, где в полумраке и клубах табачного дыма, казалось, плавала барная стойка.
Бармен вопросительно взглянул на нас.
- Водки, - ответила Мишель. – Только не в это, - она презрительно отодвинула поставленную перед ней рюмку и указала на стакан для виски. - По сих пор, - Мишель приложила ноготь указательного пальца к середине стакана, - лей, не пропадет.
Мы долго сидели в баре. Ряд пустых стаканов перед нами все увеличивался, количество заполненных и сменённых