Тетка моя, Наталья, живет километрах в двадцати от МКАД, в деревне Жуковка, на берегу Десны. В восьмидесятых годах место было очень живописное. Река образует излучину, огибая заливной луг. Домик тетки стоит на склоне холма. Из окошек открывается вид на этот луг, окаймленный ветлами, растущими вдоль реки. Вода в реке чистая и холодная. На лугу паслись коровы, щипали травку гуси и утки. Изредка раздается щелчок пастушьего кнута. По осени по утрам на луг опускается туман, который усиливает звук шагов, идущего по бетонным плитам прохожего. Кажется, что он рядом, вот-вот покажется, но проходит еще полминуты и только тогда из тумана внезапно появляется человек. Тишина. Благодать.
С сыном Натальи, Виктором, мы вместе трудились на одном из предприятий Троицка. От деревни до работы, хорошим шагом, выходило не более получаса. В июне мое семейство переезжало из Москвы в Жуковку. Поближе к парному деревенскому молочку, огурцам и помидорам с грядки, сорванным с куста ягодам смородины и клубничке. Отличная закуска. Иногда, выпросив у тетки бутылку самогона, мы с Виктором, прихватив шахматы, часы, шли на задворки теткиного участка. Там, нами, был сооружен столик со скамейками.
Тетка гнала самогонку. Не на продажу, а для собственного употребления, ну и нас изредка угощала. Самогонку она гнала из пшеницы. Отличный был самогон. Тетка использовала его для изготовления настоек. Трехлитровая банка заполнялась ягодами и заливалась первачом. Через две-три недели настойка считалась готовой. Жидкость разливалась по бутылкам, а ягоды выбрасывались или в огород или в канаву. Любимой теткиной и ее подружек настойкой была вишневовка. В небольших количествах тетка делала настойку, которую мы называли «на бис». Для изготовление ее использовались хрен и острый красный перец. Отлично прочищает мозги.
На теткин день рождения, седьмого сентября к ней приходили подружки-соседки, распивали бутылочку вишневовки, пели песни, вспоминали молодые годы, плакали – из жалости к самим себе. Расходились поздно.
Надо сказать, что Наталья была повитухой. До самой пенсии она работала акушеркой в роддоме, а после ухода на пенсию занялась «частной практикой». И однажды, седьмого сентября, часа в два пополудни, к теткиной калитке подкатила «Волга». Тетка быстро собралась, взяла свою акушерскую сумку и, уходя из дома, наказала мне слить готовую вишневую настойку, разлить по бутылкам и поставить в холодильник. Что я с удовольствием и сделал. Использованные ягоды высыпал из банки в кастрюлю, и чтобы не воняли в доме, вынес на ступеньки крыльца.
Пришли теткины подружки, накрыли стол, а тут и тетушка вернулась. Настроение у всех было хорошее, роды прошли превосходно. Подружки уселись за стол, а я, чтобы им не мешать, ушел в свою комнату. Прилег на кушетку и заснул. Проснулся я от причитаний тетушки.
Когда она успокоилась, я выспросил у нее о причинах плача. «Птичек жалко», повторяла тетка , -«гусики сдохли». К тетушкиному фартуку пристало немного птичьего пуха, а на кухне я обнаружил эмалированный тазик с пухом. Напоив тетушку валерьянкой, я отправил ее спать, да и сам, чувствуя недосып, отправился на боковую. Проснулся рано, поставил чайник. Когда он закипел, заварил «цейлонский». Сели за стол, позавтракали, чем бог послал, и тетушка рассказала, что вечером произошло. Когда попировавшие подружки вышли на улицу, они к своему ужасу, обнаружили там дохлых тетушкиных гусей. А гусей было трое. Наскоро попрощавшись с гостями, тетушка попыталась ощипать гусиков. «Не пропадать же добру», - сказала тетушка. Сделала было попытку, но поняла, что выпитая настойка не позволяет. У тетушки хватило сил только на то, чтобы оттащить дохлятину в овражек и вернувшись домой поплакать и помолиться за души свежепреставленных.
Позавтракав, я вышел на крыльцо покурить. Было довольно прохладно. Увидел, как зашевелилась трава в овражке. Показалась одна гусиная голова, а затем на дороге появилась вся троица. Ну и видок же у них был. Расщеперив крылья, с головами, с трудом удерживаемыми на гнущихся шеях, с полуоткрытыми клювами, молча (видно, что головы болят так, что гоготать не могут и вообще любое движение причиняет огромное мучения), троица направилась в сарай.
Впереди вышагивал гусак с ощипанной грудью.
Покурив, я взял пустую кастрюлю из-под пьяной вишни, стоявшую на ступеньках, налил воды и отнес ее в сарай.
Вышла тетушка, посмотрела на бедолаг. Я объяснил ей, что произошло. «ПЬЯНЬ», - единственно, что она сказала. Вид у тетушки и у гусей был несчастный и виноватый.
|
С уважением, Анатолий.