Клуб любителей книги

НЕМНОГО О НАС.
Клару Федоровну Петрову в Емске знали все.
Во-первых, потому что городок маленький - так, среднерусский районный центр, с десятком тысяч человек, где каждый на виду.
Таких селений полно по всей Руси Великой. Тенистые от множества деревьев улицы сбегают с холмов прямо к узенькой, но чистой речушке Броне. Есть заросший деревьями глубокий овраг, парк, собор, вокруг которого сверкает православными крестами городское кладбище.
Во-вторых, муж Клары Федоровны был единственным в Емске зубным протезистом. А так как русский человек всегда мается либо с похмелья, либо зубами, Николай Викторович был очень востребованным в районе человеком.
Ну и в-третьих, сама Клара Федоровна была дамой не из последних. Она работала методистом в местном отделе культуры, по совместительству ещё и заведуя местным хором ветеранов.  Когда проводились  праздники или торжества районного значения,  её энергичная  с большим бюстом  фигурка появлялась на сцене в роли неизменного конферансье.  
Роль ведущей, вообще-то, подходила  Кларе Федоровне мало, потому что она не выговаривала половину букв. Зато радостный энтузиазм буквально захлестывал: большие серые глаза светились неподдельным  воодушевлением, а улыбка покоряла ликующим радушием.  Вот и прощала ей непритязательная провинциальная публика и рост в полтора метра, и шепелявость.
Женщина она была добродушная, щедрая, хотя и излишне шумная и самоуверенная.
О Петровых всегда много говорили.
Клара Федоровна была лет на шесть старше мужа и, по слухам, вышла замуж вторым браком, поэтому детей родила далеко за тридцать.
— Тяжело,— как-то пожаловалась она мне,— нам уже пятый десяток, а дети маленькие. Мои сверстницы  внукам радуются, а я всё  уроки делаю да по родительским собраниям хожу.
Теперь несколько слов обо мне: работаю местным библиотекарем, да ещё и разведенка, воспитывающая в одиночку дочь Аллу.
Вообще-то, я - геолог по образованию,  но мой муженек в своё время не дал мне работать по специальности. Он был военным, и его перевели в местную воинскую часть с повышением. В Емске геологам делать нечего, и по большому многоступенчатому блату меня устроили в одну из районных библиотек.
Вскоре мой муж влюбился в местную «мадам Баттерфляй». Галина — восемнадцатилетняя, тонконогая, с мордочкой настороженного мопса девица уже имела прижитого неизвестно от кого ребенка и часто терлась в поисках заработков возле воинской части.  Вот где-то там - в казарме за работой и застал её мой благоверный. Чтобы дядя не сдал её в милицию, путана так лихо отработала свою свободу, что у того искры из глаз посыпались.
—  Прости, Людмила,— грустно сказал он мне месяц спустя,— хорошая ты баба, но…
Жестом оскорбленной королевы я указала изменщику на дверь, и после того, как весь городок, тщательно обмуслякав эту пикантную историю, угомонился, живу в гордом одиночестве.
Знакомые мне посочувствовали как пострадавшей от наглой проститутки порядочной женщине. Таких неудачниц жаловали  всегда, поэтому моя библиотека вскоре стала  чем-то вроде местного женского клуба, куда на посиделки по заранее обговоренным дням приходили некоторые из высокопоставленных дамочек нашего городка.  Они обсуждали кулинарные рецепты, делились выкройками и образцами вязания, а то и просто чесали языки, обсуждая местные сплетни.  
Их организовала и собрала вместе Клара Федоровна и, будучи моим непосредственным начальником, даже пробила мне в отделе культуры кружок  «Клуб любителей книги», поэтому  я заседала с дамами ещё и не бесплатно. Хоть и маленькое, но все же подспорье к зарплате.
На дворе стояли страшные 90-е, и выживать скромной, лишенной всякой поддержки  библиотекарше было крайне сложно. Даже  скудненькие деньги собственного оклада и то задерживали по три месяца, чтобы Ельцин и его компания смогли построить «ультрарусский капитализм». Впрочем, этот рассказ к политике никакого отношения не имеет, хотя совсем без неё в реалиях русской жизни не обойтись. Чтобы хоть как-то удержаться на плаву, я вязала местным дамам кофточки, шарфы,  платки, и пока местные любители книг рылись в шкафах свободного доступа в поисках интересных книжек,  осваивала сложные узоры.
Конечно, мне помогали: и картошку давали, и помидоры,  и лук приносили, и баночки с медом и вареньем перепадали, хотя ехидная Алка всегда подкалывала мать, когда я вытаскивала дома из сумки очередное подношение:
— Ты бы лучше с плакатом «Спасите наши души!» на базар выходила. Там хоть просроченную, но колбасу дадут. А вот зачем нам варенье из тыквы? Чтобы в шкафу пылиться? А пастила из свеклы?
— Всё что дается с желанием помочь, — резонно возражала я, — надо с благодарностью принимать. К тому же есть, что дать более неимущим.  Розе Сергеевне, например.
Роза Сергеевна Широкова — пример ходячего недоразумения, у которого и руки не из того места, да и с головой что-то Создатель перемудрил. Вроде бы и не совсем дурочка, но самые дикие идеи, осенявшие её тщательно причесанную головку, выливались в увольнения практически изо всех мест, куда её пристраивали родители и сердобольные соседи. Она могла выйти из дому, посмотреть, что на улице холодно или идет дождь, и вернуться назад.
Работая почтальоном, Розочка, устав ходить по дворам, просто выкидывала газеты в кусты и с чистой совестью шла домой. Работая в регистратуре больницы, распихивала карточки больных не по участкам, а по ближайшим к ней шкафам и т.д. В общем,  катастрофа.
Больше всего на свете она любила читать,  поэтому и попала в моё окружение.
Пока были живы родители Розы Сергеевны, они  кое-как держали её на плаву. Но как не тужились старики даже безмерное чувство ответственности за свое неудавшееся чадо не могло сделать их бессмертными, и когда они тихо почили, к тому времени сама уже пожилая Розочка осталась без средств к существованию. Трудовую пенсию она так и не заработала, а до социальной ещё предстояло дожить.
Очевидно, в её голове все-таки крутилась мысль, что с ней что-то не так, потому что она часто рассказывала мне прочувствованную  историю о своем якобы княжеском происхождении, не позволявшем ей мыть посуду и заниматься другой грязной работой.  Не знаю, насколько это соответствовало истине, но я с присущей мне черствостью отказывалась на веру воспринимать историю о чудесном  спасении Розочки из вагона с репрессированными.  Её отец всю жизнь  проработал бухгалтером в местном отделении сельхозтехники, не выказывая склонности к подвигам и ссорам с законом, да и в городе ещё были живы люди, которые помнили Розу Сергеевну  маленькой девочкой.
Свет у неё отрезали за неуплату.  Всё, что имелось ценного в её маленьком домике, она продала, и положение бедолаги было критическим. Я оказалась чуть ли не единственным человеком, с кем она общалась, поэтому подкармливала бедняжку, чем самой Бог послал.  Со временем Роза превратилась в городскую сумасшедшую — таких достаточно много проживает на просторах нашей страны.
К юродивым на Руси всегда относились хорошо, хотя иногда и посмеивались за спиной, но кормили и не обижали почем зря. Однако безжалостные девяностые годы внесли в этот привычный, веками устоявшийся уклад свои коррективы. Появилось непривычное для русского менталитета оскорбление «неудачник», и людей подобных Розе Сергеевне стали презирать, что указывало на общую деградацию нашего всегда терпимого к чудакам общества. Но тогда мы настолько были заняты проблемой выживания, что исчезновение этой исконно русской черты характера прошло для нас незамеченным.
Вот так мы и жили, когда приключилась эта не совсем обычная история.