Как я познакомился с Богом

    Было жаркое лето 1975 года. Наш полк перебазировался на грунтовый аэродром.
Это такое прямое издевательство над авиационной техникой, когда камни из под шасси при взлёте или посадке стучат в закрылки и, каким-то чудом не попадают в двигатели. А заруливание на стоянку превращает аэродром в пыльное облако.

  В парковые дни был такой ритуал – собирание камней. Это когда лётные экипажи распределялись цепью поперёк лётной полосы , перед цепью медленно ехала пара грузовых машин, мы собирали камни  с земли и кидали в кузов. Мы собирали камни, а они после каждой лётной смены вылезали наружу снова и снова. Ведь при взлёте многотонной машины натурально земля дрожит. Ходила такая байка: якобы местные жители, наблюдая эту нашу процедуру издалека, принимали её за похороны. Мол, два дня летают, а потом хоронят и хоронят.

  Полёты с грунтовой полосы дело не простое, особенное, и входит в планы боевой подготовки. Взлёт и посадка существенно отличаются от полётов с бетонки. Самолёт на взлёте разгоняется медленнее, шасси то и дело зарывается в песок то левой, то правой стойкой. «Суставы» стоек буквально стонут, скрежещут, самолёт бедный корёжит и он вздыхает облегчённо только оторвавшись от земли! Так мы пилоты чувствуем машину. Иначе никак.

 Свободного времени оказалось достаточно. Развлечений не много. Казарма с книгой, домино и картами, лес. Иногда походы в ближайшее село или городок пешком, та ещё забава. Или летом по жаре, или зимой в унтах и зимних куртках,  приходили одинаково измотанными.

   Вокруг стоял Белорусский лес. Как я любил его! Там было всё : дикая смородина, малина, молодые ещё орехи и грибы. Вспоминался  Бодлер: «Природа - некий храм ,где от живых колонн обрывки смутных фраз исходят временами.  Как в чаще символов, мы бродим в этом храме, и взглядом родственным глядит на смертных он». Так и мы бродили в этом храме и каждый находил что-то для себя .  Кто за ягодой, кто по грибы, кто на рыбалку.  Даже просто идти по лесу: вдыхать, видеть, слышать "обрывки смутных фраз" - это  замечательно!
 
  В этом рассказе я описываю свои первые лейтенантские впечатления, как самые яркие.  Я - правый лётчик, мой командир, капитан Решетников, с большим лётным опытом, переживший хрущёвское сокращение авиации, а потом, вдруг, востребованный вновь. Мы сошлись характерами, спелись, подружились семьями. Вместе потом переучивались на другой тип самолёта.

   Иногда меня брал к себе в экипаж командир эскадрильи подполковник Бахолдин. Был запланирован полет на предельно малой высоте над морем, уж проверил он меня на вшивость, вместо положенных 60 метров он снизился до 30 и за нами был бурун на воде. Этот человек во многом стал для меня образцом: вечный шутник, разыгрыватель всех и вся (ох, и мне от него досталось!), при этом непререкаемый  авторитет как лётчика. Про него в полку ходило много баек, и для нас молодых праваков он был пилотным богом.

   Это был активный, яркий,  необыкновенно живой, вникающий во всё, человек, - вот он и проверял нас , вчерашних курсантов, кто на что способен. Вспомнилось как однажды при полёте строем в группе, а я в экипаже Бахолдина сижу пучу глаза зелёный правак, он без всякого предупреждения  бросает штурвал, снимает шлемофон и начинает причёсываться, да ещё напевает какой-то мотивчик! Он просто кинул меня в ситуацию и наблюдал за мной – что я буду делать! В панику я не кинулся, а осторожно стал устранять отклонения. Я делал то, чему меня не учили, - вот что интересно.

  Такая метода потом повторялась с другими командирами. Когда тебя никто не учит, сиди и впитывай все действия командира экипажа, а не просто выполняй свои обязанности, изучай в инструкции чужие обязанности и жди случая помочь, потому как ты помощник командира корабля.

  Выруливаем на взлёт с командиром отряда майором Агаповым. Ту-16 с одной ракетой и полным весом на радиус. Ветер боковой.  Командир даёт мне команду – бери управление, взлетай! И я,  хоть и опешил сначала, и разбегался как бык полил, ( не подогнал педали по росту!), но взлетел правильно, потом заслужил похвалу перед всей эскадрильей от этого опытного  лётчика-инструктора, который меня не учил. А это дорого стоит. Или ещё пример: после долгого полёта на маршрут ночью, когда уже глаза закрываются, при подлёте к аэродрому командир даёт команду – бери управление, заходи на посадку.  А кто меня учил кроме Инструкции? Просыпайся, потей, получай пиндюлей!
   
   Перед перелётом на грунт все, конечно, запаслись водкой и сигаретами. Не пьянства ради, а как антистресс.  Но, почему-то, стресса всегда больше, чем водки. Сто грамм перед ужином никто не запрещал, но явное подпитие каралось жёстко. Итак, командировочная водка и сигареты закончились. Пришлось идти в деревню в магазин.

Всё бы хорошо, но скоро и деньги стали кончаться. Вместо запланированного командировочного месяца нам дали два, а зарплату не дали. Официантки в столовой сразу стали королевами красоты!

    Мы с командиром идём по деревне, жара и духота, а добыть крепенького на вечер надо.  Постучались в одну избу, другую, самогона нет. В третьей нам посоветовали обратиться к дьякону – служке местного костёла. Он оказался дома и принял нас радушно. Бойкий сухонький старичок с бородкой понял проблему и принёс бутыль с мутной жидкостью и два не прозрачных стакана. Мы с командиром приняли по стакану на пробу и капитан сказал – не то. Дьяк понял и принёс другую посудину литров в пять. Ещё попробовали по стакану, и дальше договорились о цене за бутылку, - здорово, да?

   Меня поразила  отчаянная бедность жилища дьяка, ветхость его хаты.  Да не только его – вся Белорусская глубинка бедно жила и живёт. Есть там поляки католики, которые  по-русски вообще не говорят. Но их мало, местный костёл бедствует как и люди. Какие там колхозы? – там просто нет людей; каждый четвёртый белорус погиб на войне, а их и до войны было не густо.

    Говорили о том о сём, я расспрашивал его об иконах и дьяк сделал мне подарок -  карточка с изображением Девы Марии в тиаре  из лучей. Это было удивительно красиво и долгое время потом я использовал карточку как закладку при чтении книг. При переезде в другой гарнизон карточка затерялась. Но я её вспоминал, она словно врезалась в память.

   Наши мучения подходили к концу. Полоса уверенно приходила в негодность. Взлетали уже только по краям полосы, где она ещё не окончательно  была разбита. И вот настало время перелёта домой, конец холостяцкой жизни.

  У нашего комэски опять причуда: свой правак у него есть, но он забирает к себе на перелёт почему-то меня. Заняли места в кабине и тут подполковник говорит старшему технику – полетишь с нами на борту, я тебе заначил парашют! Тот сначала остолбенел, а потом  начал махать руками, отказываясь. Штурмана покатились со смеху, а я просто обомлел глядя на всё это. Седьмой член  в экипаже не предусмотрен, кислородную маску для него подключить некуда.  Стартех согласился лететь, но наотрез отказывался снимать контрольные чеки с катапультных сидений. Опять взрыв хохота!  Я уж было подумал, что это очередной розыгрыш,  но люк закрыли и мы порулили на взлёт.

   Сцена выглядела как семейная, и я должен пояснить: командир и тот техник были закадычными друзьями по жизни.  В их перепалке были и такие слова: - "ты не хочешь со мной лететь, ты что, своему самолёту не доверяешь? А мне ты доверяешь? Довезу я тебя, будешь самолёт чехлить!" Это было что-то! Мы летели, а стартех стоял между нашими креслами с тенью тихого ужаса на лице и следил  за  двигателями, - другие приборы его не интересовали! .Командир регулярно давал ему свою кислородную маску, на люке лежал парашют.
  Удивительно ещё то, что нас никто не заложил. Или просто Бахолдину, как богу, многое прощалось. Или просто Бог был с нами на борту?

    Мы приземлились и после двухмесячной командировки пошли доказывать нашим жёнам какие они счастливые.

  Прошли годы. Уже на пенсии, вспоминая годы службы, часто всплывал эпизод где мы с командиром у дьяка, и та карточка. Почему? - потом было столько разных случаев и ситуаций на много серьёзней и, казалось бы, важней этой!
Как-то проходил мимо храма и увидел открытую дверь. Ноги сами повернули туда. Я вошёл в храм и встал у иконы Божьей Матери, посмотрел ей в глаза...

  Через какое-то время я очнулся, передо мной раскачивалось кадило, а по щекам ручьём текли слёзы. Что это было? Может быть я познакомился с Богом.
Через несколько дней я был крещён в храме Покрова Пресвятой Богородицы.

P.S.
Неожиданное письмо в одноклассниках получил от внучки моего командира Бахолдина Анатолия Григорьевича.
Инесса Сергеева пишет:
"Спасибо Вам большое! Читали с мамой и плакали, Вы Его очень точно описали. Дед именно таким и был - требовательный и веселый. Непростой характер, конечно, зато какая любовь к небу, ведь он, наверно, только небо любил больше своей семьи".