По Москве гуляют слухи о том, что на каких-то интернет-сайтах опубликована так называемая «Таблица Есепкина». Предполагается следующее. Во время написания «Космополиса архаики» гениальный литератор вынужден был изобрести, вывести некое универсальное уравнение, создать «рамку», позволяющую проверять (всесторонне) текстовую гармонию. В итоге автора культовой книги о загробном мире постигло разочарование, ибо проверки на соответствие условно-абсолютному качеству не выдержала практически ни одна строфа русской классической поэзии. Говорят, проверке подлежала лишь оригинальная поэзия. Действительно, скверный анекдот. Прозаические тексты, разумеется, никто не рискнёт подвергнуть алгебраическому анализу, в них, безусловно, содержится лексическая какофония, переводы также выносятся за скобки, а вот поэтическую Музу, право, жаль. Не секрет, поэты глухи к своему слову, уж если нечто написали, любят это смертельною любовью. «Ай да Пушкин…» -- невинный тонкоголосый возглас скучающего повесы. Александр Сергеевич хотя право имел на восторги. За Барковым он в силу дара облагородил поэтическую словесность, правда, от скабрезностей и в стихотворных текстах, и в эпистолах не удержался. Если Пушкин сумбурен и слаб, он слаб в сравнении. Когда появился «Космополис архаики», возникла (после более чем полуторавековой паузы) уникальная возможность сравнить канонические тексты «солнца русской поэзии» с иным эталонным письмом. Выводы пусть делают лингвисты, литературоведы. Ныне они явно обременены догмой, её тяжести возможно избавиться разве новому Белинскому. Но где современный неистовый Виссарион? Его нет, как нет и великой литературы.
Вспомним, гениальная критика всегда существовала в эпоху бытования выдающихся художников. Яков Есепкин – исключение, его «Космополис архаики» -- исключение невозможное, поэтому ожидать приятия гениального поэтического эпоса либо собственно литераторами-современниками, либо критиками нельзя. К тому же в абсолютной степени не ясна природа самой книги, до Есепкина русская литература даже опосредованно не соотносилась с античной каноникой, «Космополис архаики» по сути уничтожил и эту догму. Читайте, кто не читал, убеждайтесь: литературный феномен реален, материален, исчезнет в одном из очарованных (им же) мест Интернета, явится в другом. «Космополис архаики» посвящён странствиям, скитаниям по мирам, городам и весям, давно не существующим. И сам Есепкин суть очарованный странникъ, его полисы чудеснее нынешних и покрытых пеплом великолепных мировых столиц. Пожалуй, единственная связующая нить с реальностью – неотрицание торжества всемирного зла, в «Космополисе архаики» можно избавиться всего, только не предательства. Совсем не случайно рядом с главным героем здесь всегда присутствуют великие исторические «продавцы» (ударение на втором слоге), многие из них выходят на свет впервые как раз в книге. Клио их маскировала, Есепкин аккуратно снимает исторические флеорные маски. Даже не так. Не снимает их, но понуждает величайших замаскированных злодеев к снятию розовых шелков и прекращению маскарада. Постфактум, когда узнавание состоялось, все вновь равны, однако такое страшное равенство делается возможным в загробном мире. Не исключено, перенос действия в мир иной понадобился Есепкину для решения простой задачи, чтобы не утруждать себя необходимостью доказывать невеждам реальность отсутствия времени. Хронос повержен, действие не имеет начала и завершения. Помимо неутруждения игрою в бисер с глупцами, Яков Есепкин открывает перед Музою немыслимые возможности, он не только создаёт новейший лексический словарь и, в качестве его торжественной части, скорбный всечувственный тезаурис, а и с математической точностью ломает урочную тонику, меняет за Тютчевым местоположение ударений, безударные слоги обретают реквиемную ударность, результатом становится невероятное по эмоциональной мощи звучание Слова.
Эстетика «Космополиса архаики» за гранью выученных вековых уроков, открытые уроки Есепкина возносят их участников к безвоздушным высотам. Воздуха и для лёгкого дыхания в полисах нет, воздух нужен живым, царство теней уберегает всякого странствующего, скитальца небесного от губительной среды, преображая и обращая в собственную тень, по возвращении назад чудодейственный озон будет посвящённых беречь вневременно. И главное. «Космополис архаики» не стал бы вершинным произведением русской поэзии ещё при непременном условии: когда б не имел безупречной формы. Ах, оспорить бы приоритетность (кому, ну не Акунину ж с Пелевиным, да хоть кому – стилистов несть), не получается, канон и форма не позволяют.
Мария ВИНОГРАДОВА
