В ожидании

Если бы  хоть кто-то представлял себе, как он ждал весну…

Вообще ему почти всю жизнь приходилось ждать чего-то или кого-то.

Когда был маленьким, ждал, когда мама наконец-то придёт домой и принесёт  кусок хлеба или несколько холодных картофелин, сваренных "в мундирах".

После войны долго-долго ждал отца. Скрывал от матери, что снова увидел её слёзы, стараясь как можно быстрее перевести свой взгляд то на лампу, висевшую под потолком, то на стену в старых выцветших обоях.
Даже когда среди книг нашёл «похоронку», всё равно продолжал ждать.

Потом молодость словно перевела жизнь на другие рельсы.
Он поступил в институт, влюбился и… ждал на ступенях главного корпуса свою любовь, пряча за спиной скромный букетик ромашек или каких-нибудь других незатейливых цветов.

После ждал рождения сына. И назвал первенца в честь своего Юрием.
Потом ждал второго, но родилась дочка, и он, даже сам не зная - почему, обрадовался ей ещё больше, чем если бы ему сказали, что у него родился мальчик. При этом он почему-то так разволновался, что схватил уборщицу, которая мыла полы на лестнице в охапку и закрутил её, держа в сильных объятиях своих.
- Отпусти, шальной, совсем, что ли с ума сошёл?  - вопрошала  меж тем пожилая воительница за чистоту, безуспешно пытаясь вырваться из его рук.

Потом ждал возврата сына из «горячей точки». Долго ждал. И когда надежда уже стала гаснуть, как старый светильник, у которого одна за другой постепенно перегорали  лампочки, сын неожиданно вернулся. И он вдруг почувствовал, как в доме поселился совсем другой человек. Не тот весёлый, который уходил в армию под гармошку и рукопожатия друзей, а какой-то совсем чужой. Словно из другого мира.

А сын и вправду словно жил теперь в своём, одному ему понятном мире. Уединялся на кухне, чаще с бутылкой, бесконечно слушая магнитофонную запись Михаила Муромова с песней «Афганистан», словно кроме этой песни других просто не существовало. 

Он не надоедал словами, не брюзжал, не задавал лишних вопросов, надеясь, что в один прекрасный день его Юрка сам всё расскажет.
Не дождался…

Буквально нескольких шагов не дошёл в тот вечер его сын до подъезда. Поскользнулся и ударился головой об лёд. И тогда ему показалось, что ожиданиям пришёл конец. Как пришёл конец всей его жизни, в которой вместо Юрки поселилась пустота.

Но он ошибся.
Не зря, знать, так дочке в своё время радовался. Теперь она его стала радовать. Вышла замуж, народились один за другим внуки, и жизнь опять стала казаться цветной, а не чёрно-белой, как это было после внезапной гибели Юры.

Стали малыши расти, а он опять ждал. Ждал их из школы, чтобы накормить супом (жены тогда уже не было в живых). Даже на родительское собрание умудрился несколько раз сходить в школу. Ждал, когда один закончит занятия в музыкальной, а другой – в художественной школе, куда он ухитрялся водить и того, и другого. Где только время находил…
Потом один внук поступил в университет. Затем другой. Кажется, уж и ожиданиям черёд кончился, можно было обойтись и без них.

И он ошибся второй раз.
Когда врачи-онкологи  поставили ему страшный диагноз, он какое-то время ещё боролся. Лекарства всякие пил, травки…  Химиотерапию, правда, наотрез отказался проходить. Думал, без неё обойдётся.
Долго так думал, пока один раз не увидел себя в зеркале. Изможденного, небритого и страшно худого.
И внезапно понял: это – конец.

И ещё понял: ждать в этой жизни больше нечего. А он уже и не хотел ждать. Устал. Всю жизнь ждал и ждал, и, кажется, что в нескончаемом этом слове «ждать»  вся она и пронеслась мимо него.

Так бы его ожидания и закончились, если бы вдруг в один прекрасный день не услышал он, как доктор, прощаясь, с дочерью в коридоре, не заявил: 
- Если до весны доживёт – считайте, что Вам очень повезло.

И он опять стал ждать. Стал ждать весну. Вырезал из газеты календарь и втайне ото всех зачёркивал красным фломастером одну  клеточку, обозначающую день.

В зеркало больше не гляделся. Не то, чтобы боялся – не хотел просто. Даже бриться на ощупь вновь научился, как  когда-то в армии. Но тогда он ещё был молодым, и наука бриться «вслепую» далась легко. Теперь после пользования бритвой на щеках и подбородке у него часто оставались порезы, но зеркалом пользоваться он упорно отказывался. Потихоньку вытирал ваткой, смоченной спиртом, места, из которых сочилась кровь, и только иногда, когда жечь начинало слишком уж сильно, морщился, словно в рот ему попала целая горсть калины.

И когда внезапно увидел, что ему предстоит зачеркнуть клеточку, в которой стояло первое марта, он сначала  не поверил своим глазам, затем аккуратно, медленно поставил крестик и… стал опять ждать. Ждать прихода следующего дня.
Всю ночь не спал. Насилу утра дождался. А как оно пришло, и солнечные лучи несмело закрались на подоконник, засобирался на улицу.

Слава Богу, жил он на втором этаже. Хоть и с трудом, но спустился вниз. Встал около подъезда, постоял несколько минут и осторожно сделал несколько шагов вперёд.
И тут же почувствовал на лице холодную воду. Будто душем его окатили. А это, проезжавший мимо мальчишка на велосипеде, не потрудился затормозить и обрызгал его с ног до головы водой из вешней лужи.

Но вместо того, чтобы обидеться и закричать, он только посмотрел вслед озорнику, а потом поднял голову вверх. Синее-синее небо глядело на него. Может, оно и вчера было таким же синим, да только он сквозь окно не видел?
Наверное, не видел. А теперь увидел, стоял и тихонько улыбался, словно небо было лучшим его другом. С его синевой. С солнцем. И лёгкими пушинками перистых облаков, раскиданных почти по всему небесному пространству.

Со стороны нельзя было понять, чему улыбается этот странный на вид худощавый старик. А он точно знал: он опять дождался. Ему даже немного стало жаль того молодого доктора, который сказал дочери, что если, мол, отец доживёт до весны…
А он дожил!
С рядом стоящего дерева на него смотрела какая-то невиданная  птица. Она склонила голову и словно спрашивала: «Ну, а до лета доживёшь теперь?»
Он долго-долго смотрел на эту птицу с ярким хохолком на голове. Потом опять посмотрел на синее небо, которое было таким большим, что казалось, что  окружало всё вокруг, вздохнул, но не горестно, а с какой-то надеждой.
И с такой же надеждой в голосе произнёс:
- Надо жить. Доживу.
Птица, посмотрев на него в последний раз, пискнула что-то и, быстро-быстро замахав крыльями, полетела, словно понесла его слова с собой.

А он, постояв во дворе, медленным шагом вернулся к подъезду, потом зашёл внутрь и стал подниматься к себе на второй этаж, припоминая, куда он положил вырезку из газеты, на которой был  календарь.
То, что там через три месяца был напечатан июнь, он помнил точно…