Искры из зева костра поднимаются вверх…
В нём, совершая едва ли не первое благо,
пламенем ада костра искупая свой грех,
пеплом рассыпавшись, корчится в муках бумага.
Искры возносит на небо невидимый лифт,
трупными пятнами в пламени сине – зелёном
сквозь черноту проступает кириллицы шрифт,
смысл отдавая поленьям, огнём опалённым.
В общем, бумаге со смыслом – то не повезло:
в глянцевом лоске – интриги бульварной газеты…
Как искупление, в дар принимаю тепло
в сопровождении свиты багряного цвета.
Далеко ещё до утра…
и полощут по ветру, как знамя,
в сердце ночи трескучие пульсы костра
и взрывается искрами пламя.
Истинно, мудр именуемый нами, как бог,
редкие знаки внимания нам посылая,
робкой душе, огрубевшей, как старый сапог,
кожу лягушечью сбросив на ночь, позволяя
видеть цветные, наивные детские сны
и, трепеща, словно малая птаха, крылами,
в небо уйти в ароматную полночь весны,
неопалимой купиной пройдя через пламя.
Хлопнуть, как шапкою, оземь, душой: «Черт возьми!»
Выйти из будничной комы: «А что? В самом деле:
мы ведь недавно, не верится, были детьми…
И повзрослели... Да что там, уже постарели….
Горести, радости нами испиты сполна…
Дети растут… и любви не дано повториться…
Ночь угасает… с рассветом уйдёт тишина,
в небо поднявшись таёжной испуганной птицей.
Но далеко ещё до утра…
и полощут по ветру, как знамя,
в сердце ночи трескучие пульсы костра
и взрывается искрами пламя.
|
