Почти старик. Разглядываю снимки.
Глаза влажны: «Неужто, это я?»
…Ушла улыбка в горькие морщинки
От долгого на свете бытия.
Что остаётся мне? Листать былое,
Перебирать архив ушедших лет,
Где я, пацан смешной из Бологое,
Снимаю перед женщиной берет.
Она в ответ протягивает руку
И шепчет, улыбаясь: «Не робей.
Ты Воробьёв? Илья? Не будь же букой,
Теперь ты первоклассник,
Воробей!»
Кружила вальс за окнами позёмка,
А в классе затихали все «хи-хи»,
Когда она восторженно и звонко
Читала нам о Родине стихи.
…Потом война. Суровая блокада.
Но, как могла, утешив матерей,
Учительница, маленькая Ада
Григорьевна, встречала у дверей
Убитой школы ровно в восемь тридцать
Оставшихся своих учеников.
…И мы искали солнечную Ниццу
На развороте всех материков.
Толкались и, хватаясь за указку,
Всё спорили - где запад, где восток.
…Она дарила нам, увы, не сказку -
Возможность отогреться на часок.
Достав кулёк из порванной авоськи,
Нехитрую раскладывала снедь
Всем поровну, а для больного Оськи
Побольше, тем обманывая смерть.
…Она учила нас не мушкетёрству,
А мужеству и стойкости в те дни,
Когда за мыло и сухарик чёрствый
Убить любого нелюди могли.
И лампа керосиновая тлела.
Дыханье замерзало на лету.
Но до войны ей не было и дела,
Когда читала нам про Виннету!
…Спала она в ту ночь или корпела
Над нашими тетрадками без сна?
…Но без неё в снега шагнула смело
И в город мёртвый новая весна.
…Хватало в жизни радости и бреда!
Но в мороке декабрьского дня
Святынями остались – хлеб, Победа,
Учительница первая моя…
|
