Ранее утро. Все еще спят. Я уже на кухне. Компанию мне составляют бутылка вина и стакан. Конечно нехорошо напиваться с утра. А я и не напиваюсь. Просто пытаюсь немного притупить острую боль в душе. У меня забрали Олю. Как так-то. А еще и близняшки мои женского полу вдруг путешествовать собрались. Вон уже билеты купили. Тур по Европе. Им вишь, оказывается тетя Оля денежек немного на личных счетах оставила вот они и не придумали ничего лучше как бросить родителей и покататься по Европе. Учебой бы вон лучше занялись. На платный куда-нибудь поступили хотя бы. Хотя учеба в университетах же сейчас вроде почти вся платная. Но это по слухам. Исключительно по слухам. Сам-то я в университетах не обучался. Неожиданно вспоминаю Шарикова из «Собачьего сердца» и смотрю на пустую уже бутылку.
Громко и горько всхлипываю и открываю новую бутылку. Большая и красивая как говорила Оля. Ну вот – опять. Снова всхлипываю и пытаюсь безуспешно поймать утекающую слезу. Вертящаяся пробка на новой бутылке хрупает как-то слишком уж громко. Как бы не разбудить кого. А то вот сердцем чувствую – скандала потом не оберешься. У меня жена-то будто тигрица прямо какая-то стала. Как мы эту Лидочку удочерили, так она прямо озверела натурально. Ну в хорошем смысле. Опекает ее прямо как родную. Всю шпану во дворе разогнала и всех алкоголиков. И мне соответственно тоже спуску не дает. Да уж. Поэтому пью тайком и с утра – пока все спят. Наливаю снова и еще выпиваю. Почти не закусываю почему-то. Сам уже как алкоголик. Съедаю бутерброд с сыром и наливаю следующий стакан. Вернее пол стакана. Но в данном случае это не очень принципиально. Неожиданно вижу в дверном поеме Ромку. Уже одетый, побритый, причесанный. Видно намылился уже куда-то. На свиданку, наверное. Спрашивает:
- Тебе помочь, пап?
- Чего помочь, сынуля, то пить или страдать?
машинально спрашиваю я и уже вижу как Ромка хватает стул и присаживается рядом со мной. Шутник. Так он же в мамочку весь. Алкоголь на дух не переносит.
- Конечно пить,- усмехается Ромка.
- Слушай, иди уже,- ворчу я,- Тоже мне – шутник нашелся. Очередной. Если я шутить начну знаешь чего тогда будет?
- Чего, папочка?
Я слышу вопрос, и до меня не сразу доходит, что тембр голоса поменялся. И этот голос уже не передо мной, а сзади и он детский. Да уж. Случаются же в жизни накладки. И я отвечаю будто Ромке:
- Ничего хорошего, сынуля, - почти ворчу я,- Потому что чувство юмора у меня хреновое. И с этим ничего уже поделать нельзя.
Говорю я как будто Ромке, на Ромку смотрю и только сейчас до меня доходит, что рот у Ромки закрыт и голос тот который я слышу идет из-за моей спины. И голос этот детский, а точнее видимо Лидочкин.
Быстро краснею, поворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и пытаюсь поймать свою младшенькую. Голова уже кружится и меня немного ведет в сторону.
- Хреновое, хреновое,- привычно и весело повторяет Лидочка.
- Эй, ребенок, это плохое слово. И его детям говорить нельзя.- я уже не ворчу, а пытаюсь спасти ситуацию.
- Почему? – слышу я Лидочку,- Мой первый папа тоже все время так говорил.
1
Надо же. Мой первый папа. Звучит почти как название мексиканского сериала. Неожиданно я даже трезвею. И пытаюсь объяснить девочке то, что, наверное, обязательно нужно объяснить. А как можно объяснить ребенку, что ругаться нельзя? Я в порыве раздумий даже бутылку затыкаю обратно пробкой и кидаю в мусорное ведро. А Ромка ржет сидит.
- Почему, почему.- пытаюсь придумать ответ и тяну время,- Да потому что с теми кто говорит плохие слова запрещают играть другим детям их родители.
Кажется, такой аргумент сразу убедил нашу Лиду. Она уже смотрит на меня почти испуганно и лепечет:
- Папочка, любимый, прости меня, пожалуйста – я больше не буду.
- Я тоже больше не буду,- горько вздыхаю я, беру бутылку и ставлю ее в мусорный контейнер.- Только давай маме ничего рассказывать не будем? А то она расстроится.
Оглядываюсь на Ромку, а он сначала глаза удивленно выпучил, а теперь одобрительно улыбается сидит. А Лидочка уже ко мне на колени уселась и почти требует:
- Папочка, поиграй со мной. А то мама спит и мне скучно.
- С тобой вон сейчас брат поиграет,- пытаюсь отвязаться я.
- Мне вообще некогда, я опаздываю. – слышу я сына.
Ромка быстро вскакивает и устремляется к двери. Он уже опаздывает! Подумаешь, какой деловой. Неожиданно на его пути возникает Инга. Они избегают столкновения с каким-то странным звериным изяществом. Все-таки две вещи нельзя ни пропить, ни потерять – мастерство и рефлексы. А талант? Я же писатель? Может действительно бросить пить? И еще серьезно начать заниматься Лидочкой. Хотя Инга вон проснулась уже. Пока я думаю она уже как-то незаметно уселась между мной и Лидочкой. Интересно мы сидим – в три этажа. Сначала я , потом Инга у меня на коленях , а потом Лидочка. Сейчас Ромка конечно что-нибудь схохмит по этому поводу. Возвращаю взгляд к сынуле, а того уже и след простыл. И дверь входная хлопнула. Да уж, ну и помошничек растет. Уже пропал. И куда он действительно в такую рань побежал? Сегодня же воскресение.
- И что мы теперь будем делать? – слышу я Ингу. Она снова похрипывает немного, словно курить начала. Опять звериный голос ломается. Но это наверное повторно потом пройдет.
- Играть! – слышу я Лидочку. И интонации соответствующие. Это называется – требуем, а не просим.
Оглядываю моментально обеих сидящих на мне красавиц и пытаюсь быстро придумать как мне сейчас выкрутиться из этой ситуации. Пытаюсь так же ловко выскользнуть сейчас из под них как сделала до этого Инга. А у меня плохо получается. Вернее хорошо, но долго. С переменным успехом.
- Вот мамочка пусть с тобой и поиграет,- весело ворчу я.
- А ты то куда, муженек?
- Как куда, как куда,- я уже пародирую Олю машинально и по привычке,- Книгу писать новую.
Инга удивленно смотрит на меня. У нее на глазах выступают слезы, и голос начинает дрожать:
- Про умную, красивую, добрую и нахальную девочку Олю?
- Точно,- отвечаю я и у меня на глазах тоже выступают слезы,- А еще про ее красивую рыжую подружку.
Кажется теперь мы уже оба ревем в голос. А Лидочка пытается понять , что с нами не так.
2
Наконец-то я добираюсь до компьютера. Перед этим мы ревели уже все втроем. И я пытался сначала всех успокоить. С переменным успехом – только дочь успокоишь – жена реветь начинает, а жену успокоишь и тут же дочь в слезы. Хоть вешайся. Хотя тоже не вариант. Анечка сказала, что у меня теперь тоже все обнулилось. Я теперь обычный человек и все только в моих руках. И это даже вроде как награда. Ничего себе награда – обычный человек без суперспособностей – обычный смертный. Если не считать моей буйной фантазии. Кажется я отвлекся немного. Короче эти две моих красавицы ревут по очереди, и я не знаю уже, что с этим делать. Не могу придумать ничего лучше, чем забрать с кухни Лидочку потому что это уже похоже на какой-то групповой психоз. Я конечно не психолог, но именно так я говорю Инге. Причем говорю это как можно уверенней:
- Я Лидочку с собой возьму. Пусть лучше поиграет там пока я пишу чем вы тут вместе тут реветь будете, глядя друг на дружку.
- А она тебе мешать будет,- неуверенно протестует Инга.
Не знаю, что ответить. Просто пытаюсь переспорить, потому что чувствую сейчас, что я прав. И отвечаю:
- Не будет. Потому что мы вместе с ней попробуем вместе написать сказку про тетю Олю.
- Сказку про Ольгу?
Инга почему-то хмыкает. Будто бы даже насмешливо немного. Странно. Лично мне не смешно. Она же ангелом стала.ну Оленька-то. И ее забрали туда в рай почти насильно. Уже слышу голос ангела Анечки: «Дядя Костя, представляете себе рай?» Кажется я что-то нагрубил тогда ей в ответ. Произнес таким же обиженным тоном как и Инга сейчас. Может она ревнует? Меня? К своей единственной подруге Оленьке? Да не может быть. Кажется пауза затянулась и я тороплюсь ответить:
- Да про Ольгу, и еще про ее единственную подругу Ингу.
- Очень надо. Можно подумать я ревную. Лучше просто про Ольгу напиши. Как она умерла и маленьким чертенком стала – а в рай ее не пустили.
Ничего себе. Мне кажется или моя любимая в первый раз разоткровенничалась. Пытаться додавить или просто спокойно сидеть и слушать? Кину пробный камень:
- В рай не пустили? Это как так –то?
- Так Оленька наша не младенец же уже была. Красивая, стройная, парням нравилась, повеселиться любила. Ну вот и довеселилась. Это только до полового созревания все крещенные после смерти автоматом в рай попадают.
Мне кажется или моя любимая язык прикусила. Снова пытаюсь разговорить:
- Ну а вы-то как с ней познакомились?
- Как-как? Так же как с Лидочкой. Я тогда уже собакой была, ну волчонком – то есть оборотнем. И вот – ее тогда еще первый раз на землю послали. Она меня тоже нашла, пожалела, обогрела и накормила.
3
Ничего не понимаю. Уже тогда Инга была собакой? То есть – волчонком. Как так-то? Сейчас узнаю наверное.
- Так ты уже тогда собакой была?
- Не собакой, а волчонком.
- Очень принципиально,- уже ворчу я,- И почему это случилось интересно?
Вижу как Инга всхлипывает. И слышу короткий рассказ:
- У меня когда-то кошечка была маленькая, но очень красивая. И как-то раз из дома она убежала. Искала я ее искала, а потом вижу как стая собак бездомных ее терзает. Мертвую уже.
- И потом?
Вижу как Инга почти ревет снова уже и Лидочка вместе с ней тоже. Я уже и забыл, что она рядом со мной стоит. Нагибаюсь и щепчу ей в ушко:
- Доченька, Лидочка, иди поиграй пока с куклами, а мы с мамой договорим и я к тебе приду.
- Ага,- слышу я и уже вижу как Лидочка убегает.
Вот теперь Инга и в правду начинает реветь взахлеб, а я прикрываю дверь. Потом возвращаюсь к Инге, снова крепко обнимаю ее, потом приподнимаю со стула, сажусь сам и уже потом снова усаживаю жену к себе на колени.
- А потом…- сначала Инга начинает почти выть, я кое-как снова ее успокаиваю и слышу окончание рассказа:
- Я поклялась над телом Муськи, что обязательно отомщу за нее. Я выследила эту стаю бродячих собак. И убила всех до единой. Не всю стаю сразу конечно. Отманивала в сторону по одной, заманивала подальше, а потом убивала. И каждую разными способами. И каждый раз собачьей кровью рядом на заборе или стене писала «Муся». По городу даже слухи пошли про маньяка который собак убивает. А я восприняла это как популярность и вошла во вкус. Скоро в нашем городе не осталось ни одной бродячей собаки. А потом я познакомилась с одним мальчиком.
Инга видит мой непонимающий взгляд. И уже снова начинает тараторить, торопится объяснить.
- Я же рассказывала, что любила погулять с мальчиками. Ну и вот – этот оказался последним. Как-то раз мы выпили – тогда я еще спиртное пила, и он рассказал, что кто-то недавно жестоко убил его случайно убежавшую без ошейника собаку. Я разоткровенничалась и все ему рассказала. Вроде как похвасталась даже, но его реакция меня удивила. Вернее убила. В прямом смысле этого слова. Он просто нагнулся, поднял камень и ударил меня им в висок. А я попала сразу умерла и попала в ад. А потом вернулась на землю в теле собаки.
- И каждое полнолунье ты стала превращаться в девушку.
4
Видимо я сказал это каким-то не таким тоном. Или голос мой дрогнул. А может быть еще что. Только я увидел странный и грустный взгляд Инги. А потом услышал:
- Теперь ты меня презираешь? Я точно
