Просыпаюсь от звука полной, всеобъемлющей, абсолютной тишины. Не знаю, как такое может быть, но это сильнее, чем грохот, гром или звон разбитой посуды. Обычно, где бы я ни спала: в своей комнате, на сундуке с золой или в сарае, я всегда слышала хоть что-то, пусть это даже потрескивание жуков в стенах или шорох спешащих мышей.
Здесь – ничего.
Если закрыть глаза, то через некоторое время начинает казаться, будто вокруг нет вообще ничего. Невероятная мягкость перины и подушки дают представление об облаке, на которое меня доставили ангелы и где я наслаждаюсь долгожданным покоем.
Казалось бы, после целой ночи танцев, мои ноги должны молить о пощаде, но я не ощущаю даже лёгкой боли, а тело наполняет пульсирующий огонь и кажется, взгляни на руку – увидишь свет под кожей. Я поднимаю руку и рассматриваю её. Света не видать, но кожа всё-таки выглядит как-то странно, напоминая материал, из которого делают скульптуры – такая же белая и гладкая: куда-то исчезли все волоски. Впрочем – это очевидно не та вещь, по которой я стану скучать.
Налюбовавшись рукой, опускаю её и приподняв голову, гляжу по сторонам. Всё, что я по большей части вижу – золотистый балдахин кровати, на которой я спала этой но…Ой, нет, этим днём. Когда экипаж доставил меня к дому феи, небо стало светло серым, а звёзды на нём исчезли полностью. Почему-то вид рассветного неба вызывал неприятные чувства, сродни тем, с которым ты смотришь на разлагающийся труп. От этого зудела кожа и к горлу подкатывала тошнота.
Я не стала сопротивляться, когда извозчик едва не силой втолкнул меня в дверь дома, но лишь оказавшись внутри, внезапно сообразила, куда именно меня привезли. Это был тот самый загадочный дом, куда привёл меня призрак старого Клауса. Кажется, я поняла, кто именно ржал за дверью конюшни – те самые вороные красавцы, которые возили меня на бал. Оставалось загадкой, где всё это время находился кучер. Быть может, в конюшне, вместе с подопечными? А впрочем, меня это не интересовало.
В памяти почти не сталось воспоминаний о том, как я добиралась до кровати – сплошной туман. Тем не менее, осмотрев себя, я сообразила, что одета в шикарную ночную рубашку из гладкого шёлка. Да, кажется, она лежала на кровати, словно дожидалась моего прихода.
Качусь по кровати, поражаясь её огромной величине и мягкости пуховой перины. Давненько я не спала на чём-то, столь удобном! Ну что же, девушка, которая встречается с принцем и является центром внимания на королевском балу, обязана жить в комфорте. Эта мысль заставляет меня хохотать, но внутри всё же остаётся нечто сияющее золотом и абсолютно холодное – уверенность в том, что это – истина.
Удивительно, в спальной комнате нет ни одного источника света, но я могу без ошибок описать убранство помещения. Большущая кровать под балдахином, пара меховых пуфиков, овальный столик и два глубоких кресла. Пол под ногами устлан длинноворсовым ковром, в котором путаются пальцы ног. В стене имеются два окна, но сейчас они плотно закрыты ставнями и ещё тёмными занавесками, точно защиты деревянной панелью кому-то показалось недостаточно.
Всё убранство спальной говорит о том, что мебель подбирала женщина, но есть одна вещь, обычно присутствующая в таких комнатах, которой здесь нет. Это – зеркало, не имея которого очень сложно понять: ты уже идеал, или что-то необходимо предпринять, чтобы стать такой. Странно.
На стенах висят картины с изображениями леса, реки, высоких холмов и побережья необыкновенно большого озера. Оно настолько велико, что не видно противоположного берега. Изображения выполнены великолепно, но рассматривая их, испытываю странное ощущение, будто художник рисовал пейзажи, не испытывая ровным счётом никаких чувств, не вкладывал в работу душу.
Я ступаю по мягкому ковру бесшумно, что вместе с окружающим безмолвием навевает странные мысли. Представляется, что я успела умереть и превратилась в призрака, вроде тех, что являлись мне последние дни. Да и то, я не отражаюсь в зеркале, у меня изменился внешний вид и чувствую себя я как-то странно.
- Глупости, - произношу это вслух, чтобы избавиться от дурацкого ощущения. Но слово глохнет, точно я говорю, ткнувшись лицом в подушку. – Глу-пос-ти.
Выхожу из комнаты и оказываюсь на длинной антресоли, откуда открывается вид на зал внизу. Здесь тоже темно, я но я вижу висящие на стенах масляные светильники и расставленные повсюду канделябры со свечами. Хоть темнота и не препятствует моим исследованиям, но всё же хочется, чтобы стало светло, так что нужно отыскать огниво или что-то в этом роде.
На втором этаже, кроме спальной комнаты, где я отдыхала, есть её одна, но кровать здесь меньше, столик с письменными принадлежностями, да и вообще, похоже, что этой комнатой пользовался один человек. Тот, чей портрет висит на стене. И это, несомненно Катрина. На столике лежит книжка в кожаной обложке с золотистым замочком, откуда торчит крохотный ключик.
Я открываю книжку и вижу уже знакомый почерк с буквами – драгоценными камнями. Кажется у меня в руках – дневник Катрины. Колеблюсь: читать – не читать и кладу книжку на стол. Позже. Да читать чужие дневники не очень хорошо, но этот лежит так, словно его специально приготовили для меня.
И ещё, мне так хочется узнать хоть что-то про таинственную фею. Однако же, чем дальше, тем всё больше мне начинает казаться, что Катрина – вовсе не фея. Едва ли феи живут в таких домах: склеп – куда больше подходящее место для сказочного существа. А место, где я оказалась, больше подошло бы…Ну, не знаю, королеве, возможно.
Вновь выхожу на антресоль и по изогнутой лестнице спускаюсь на первый этаж. Здесь имеется огромный камин, над которым скалит зубы волчья голова, кресла с высокими спинками и большой круглый стол в центре зала. На столе блестит огниво, рядом с которым я вижу лист бумаги. Очередное послание от Катрины. Крёстная уделяет мне столько внимания, что даже неловко становится.
Последний раз за мной так ухаживал только мой папа.
Ощущая тепло в груди, я беру огниво и развожу огонь в камине. Кто-то заранее подготовил сухие дрова и тонике ветви, так что это не занимает много времени. Очень скоро комната наполняется пляшущим жёлтым светом. Поджигаю свечи в двух канделябрах, и взяв записку Катрины с ногами забираюсь в кресло, которое стоит рядом.
«Милая Аннабель. – пишет Катрина. – Думаю, тебе понравилось моё скромное жилище, которое я рада предложить своей любимой крестнице в качестве убежища. Надеюсь, ты отдохнула так же хорошо, как повеселилась вчера. Думаю, силы обязательно пригодятся тебе сегодня на балу. На любом королевском торжестве полным-полно любопытствующих, готовых задавать самые бестактные вопросы, а Карл не всегда сможет быть рядом, чтобы оградить тебя. Поэтому запомни: ты – из рода английских дворян Суинфордов. Никто из тех, кто ныне присутствует при дворе не знаком с этой фамилией, поэтому проверить так это или нет не сможет никто. Объяснишь, что здесь ты – проездом в Кёльн, но решила задержаться, по определённым причинам. Этого покуда вполне достаточно.
Из дома сама не выходи. Когда придёт время, кучер откроет двери и подгонит экипаж. На первом этаже найдёшь комнату с бальными платьями, выберешь то, которое тебе понравится, но от себя рекомендую чёрное, шитое серебром.
Думаю, даже уверена в том, что у тебя возникли вопросы. Обязательно отвечу на каждый из них, но это произойдёт не сегодня и скорее всего – не завтра. Будь терпелива, наслаждайся жизнью и компанией твоего Карла.
С любовью, твоя крёстная фея – Катрина».
Откладываю письмо в сторону и некоторое время сижу, глядя на пламя в камине. Вопросы? О да, у меня есть вопросы и почему-то кажется, что чем дальше, тем их будет больше. Ну что же, моё милое любопытство, хоть в чём-то я могу тебя удовлетворить.
Забираю дневник из маленькой спальни, возвращаюсь на первый этаж и вновь занимаю место в кресле. Сейчас, при свете, понимаю, что часть страниц в дневнике отсутствует, как если бы их вынули из книги перед тем, как оставить её на столе. Теперь я уже не предполагаю, а абсолютно уверена в том, что хозяйка дневника желала, чтобы я его нашла и прочитала. Это снимает камень с души, и я начинаю читать, не испытывая особого неудобства.
В дневнике отсутствуют даты и разделение на дни недели. Просто одна запись отделяется от другой, чтобы стало понятно: они сделаны в разное время. По большей части книжка написана тем самым красивым почерком, который я уж безошибочно узнаю. Однако в некоторых местах автор или очень взволнован, или торопится, поэтому буквы наползают одна на другую и прыгают вверх-вниз.
Записи в дневники начинаются именно с такой, нервной.
«Сегодня я нашла у себя на лице морщину. Она небольшая и, если бы свет лёг под другим углом, я бы могла её и не обнаружить.
Сегодня.
Но пришло бы завтра, послезавтра и этот признак неминуемо приближающегося старения неотвратимо настиг бы меня. Каюсь, находка вызвала у меня приступ настоящей паники. Некоторое время я ни о чём не могла думать, а лишь тёрла пальцем эту мерзость в напрасной надежде на то, что она исчезнет.
Понятное дело, морщина никуда не исчезла, а я в расстроенных чувствах и с больной головой легла отдохнуть. Сон не принёс спокойствия. Напротив, мне привиделось, что я начала стремительно стареть, превращаясь в уродливую седую старуху.
Диане пришлось долго успокаивать меня, делать компрессы на лоб и поить Бордо Моэльё. Но даже любимое вино не улучшило настроения и признаюсь, я допустила слабость и разрыдалась. Диана была в полной растерянности и тоже расплакалась. Но ей-то хорошо, она не так боится старости и смерти, как её госпожа.
По-прежнему нахожусь в дурном расположении духа. Ещё и Генрих уехал в Париж на целых две недели, надо же было так совпасть! Прогулялась в парке и наткнулась там на Холдуна. Архитектор что-то рисовал, н заметив меня отложил работу в сторону и вежливо поприветствовал. Не знаю почему, но этот смуглый черноволосый чужеземец всегда вызывает у меня некое неприятное чувство, точно я вижу не человека, а ядовитую змею. При этом, не отрицаю, что он – красив, как только может быть красив мужчина. Говорят, у него в постели побывали многие из моих фрейлин и служанок.
Холдун извинился и спросил, отчего королева так опечалена? Думала отругать его за наглость и пойти дальше, а после подумала: почему бы и нет? Едва ли он поведает кому-то о моих страхах, так что, в отсутствии Генриха – это идеальный вариант, чтобы выговориться.
Холдун внимательно выслушал меня, и к огромному моему удивлению, вместо стандартного утешения, которое я слышала от супруга, вроде такова жизнь или всё в руках Бога, заявил, что ситуация небезнадежна. Честное слово, когда он это сказал, я ощутила оторопь. От архитектора не укрылось моё удивление, он улыбнулся и положил свою ладонь на мою. И если прежде я бы вырвала руку и отругала наглеца, то теперь внимательно слушала каждое его слово.
И то, что Холдун мне поведал, воистину шокировало. Да, если рассказанное правда, то все мои страхи могли остаться в прошлом. Но…Что-то во всём этом было настолько чуждо человеку, то после некоторого раздумья, когда одна моя часть требовала согласиться, а другая – наотрез
