Вы сейчас просто умрёте!
Точно вам говорю!!
Умрёте, как только узнаете, что человек думает – «жиром»!!!
Оказывается, наш с вами мозг – это разновидность одной из жировых тканей. Представляете?..
А мы-то тут – о высоком, а мы-то – о важном и вечном!..
Всё оказывается таким, в сущности, прозаичным. Если свернуть все логизмы и силогизмы, стянуть их в единую точку, то: чем человек жирнее, тем он умнее.
Одним словом, - ешь, сидит и жди. Жди, когда накопятся жир и мудрость…
Тогда что же получается?!.
Всякие так там супермодели феерически глупы? То есть, ну, просто вот – зашкаливать должна глупость. В их маленьких хорошеньких головках, увенчивающих «верёвочные» тела, мозг нужно буквально ложечкой соскребать с внутренних стенок черепной коробки?
Сейчас прямо вижу расплывшиеся от удовольствия лица тех самых олигархов, которых эти супер девочки покинули. Сидят себе такие вот олигархи и похмыкивают в двойные, а то и тройные подбородки:
- Была бы умною, не ушла от счастия своего безмерного и несказанного…
… А она… ну, какая-то там баба, - ушла. И не оглянулась. И не задумалась даже, кажется. Оно и понятно: мозг-то – отсутствует, напрочь. А потому - задумываться нечем.
А тут ещё и статистика на руку олигархам, да и просто мужчинам!
На нашей с вами родине разведёнок можно отлавливать и штабелями складывать, даже не прибегая к специальной экспертизе. Это потому, что глаза у них – иконописные: грустные и одинокие, почти дикие. Видно, ушли, «переступили» не подумавши, а потом только и пришло осознание того, от чего же отказались, дурынды. И не потому что «жиреть» стали. Совсем наоборот: похудели и осунулись от переживаний великих и от элементарного отсутствия качественного корма и должного ухода, который мы с вами, мужчины, то есть, им предоставляли.
Оно ведь как было?..
Тряпок – куча, рестораны – хоть каждый день. На море – да ради бога, хоть ежемесячно. А в промежутках между пляжем и рестораном, хочешь, - Гауди рассматривай, хочешь, - Вивальди в Ла Скала слушай.
Мы же с вами какие? Ещё издревле приметили, что женщины наши должны жить, подобно птицам в «узорно украшенных» клетках. Ещё в древней величавой Москве убирали их покои бухарскими и персидскими коврами да византийскими эмалями. Вдоль стен выставляли циклопических размеров сундуки, синего или красного цвета, с серебряными, а часто и позлащёнными, замками. Сундуки эти были многофункциональны (конечно, мы с вами, мужики, были всегда практичными): служили они и скамьями, и кроватями, и шкафами одёжными. В них царицы сердец наших держали меха соболиные и песцовые, одежды из золотой персидской парчи, длинные кисейные накидки, что к косам, русым и тёмным, крепились и ниспадали складками с плеч. Тут же хранились собольи шапки, изукрашенные драгоценными каменьями, и диковинные кокошники, надеваемые при особо торжественных выходах нашими царевнами и королевишнами.
Ещё древние иностранцы, приезжавшие в принадлежавшие нам заповедные места, дивились. Какую стать и прелесть нашим женщинам те кокошники придавали. А глаза их под головными уборами сияли под стать речному жемчугу, что в русских северных реках добывали ещё задолго до того, как Япония объявили себя родиной «холодных» пресноводных жемчугов.
И не было тогда наших женщин и жемчугов краше во всём мире.
Одинокий француз, более двух месяцев ехавших к нам в Россию, не удержался-таки и украл нашу девушку. Прямо как стояла, в жемчугах, с насурмленными бровями, с одного из царских приёмов в Кремле.
Когда он со своею драгоценною вновь объявился в Париже, спросили его, видел ли русского царя. Незадачливый почесал темя под напудренным париком и ответил кратко:
- Не успел. Другим был занят.
Но после того как показал всем то самое диво-дивное, чудо-чудное, что привёз из снежной Руси, про царя забыли и спрашивать больше не стали. Когда же она за всю жизнь родила своему «Ромео» французскому восемнадцать детей и всех лично выкормила грудью щедрой славянскою, то стала одной из самых знаменитых… француженок – Анной–Марией Полье.
Это хорошо ещё, что он до севера Руси тогда не добрался. А то бы там таких дев увидел, которые мужей своих, после многомесячных походов в холодные моря за рыбой, грудным молоком отпаивали и в «вид пригожий и потребный» приводили.
А столетия спустя те самые наши «дуры» добровольно отказывались от всех титулов и прав состояния, когда за своими мужьями, так красиво названными в истории «декабристами», следовали на каторгу и устами великого Некрасова причитали:
Нет! я не жалкая раба,
Я женщина, жена!
Пускай, горька моя судьба -
Я буду ей верна.
О, если б он меня забыл
Для женщины другой,
В моей душе достало б сил
Не быть его рабой!
И ехали, ни на секунду не задумываясь с своей правоте или неправде. А после себя оставляли столбики на могилах, где значились имя и даты жизни:
«Екатерина Ивановна Трубецкая, 1800 – 1854»
Она два года не дожила до амнистии, скончавшись от рака лёгких.
А на могиле её мужа Сергея Петровича Трубецкого читаем:
« … 1790 – 1860…» И далее следует перечисление всех его заслуг. И муж сей вполне достоин того, что похоронен на кладбище Новодевичьего монастыря.
Останки же супруги его, Екатерины, урождённой Лаваль, нашли вечное успокоение на кладбище Знаменского монастыря в Иркутске. А на могиле её ни слова не сказано о том, что толстушка Катрин – дочь французских эмигрантов, которая, выйдя замуж за Сергея Трубецкого по любви, долго не могла осчастливить его детьми. И только будучи уже в ссылке с мужем, одарила его потомками: она родила восемь детей и до последней минуты считала себя «счастливейшей из женщин, когда–либо живших на Земле»…
Ну, мужчины, современники мои дорогие! Как? До сих пор будем с вами дивиться «отсутствию мозга» у наших любимых? И до сих пор будем думать, что это не они нас, а мы их почтили счастьем быть рядом?..
Или вам ещё про Алёну Затулину напомнить, которая под Дебальцево погибла вместе с мужем? Когда же их нашли, то она сверху лежала, прикрывая тело своего уже умершего любимого от осколков снарядов, пышным фейерверком разлетавшихся в стороны от их не успевшей ещё пожить семьи, потому что в браке они были всего лишь неделю?..
