Старый советский эсминец на швартовых канатах очумело, как в пьяном бреду, бился кранцами о деревянную причальную стенку разлохмаченного «нефтяного» пирса в бухте Разбойник. В открытый иллюминатор открывался чудесный вид на дальневосточную природу. Немного севернее был виден пост рейдовой службы залива Стрелок с его бело-черным полосатым створом.
На фоне бледнеющего вечернего неба с желтым закатом, стекающим с безоблачного неба, виднелись КПП - контрольно-пропускной пункт базы и убогий матросский клуб, бывшая конюшня. Рахитичная котельная с покосившейся и надкусанной жизнью и советской действительностью трубой с тоской смотрела на молодых мам с детскими колясками, стоящих у подъездов. Слышался радостный лай караульных собак..
Обшарпанные ДОСы - дома офицерского состава с веселыми чудными туземцами смотрели на деревянный сруб трехклассной «Начальной Разбойничьей школы» Министерства образования СССР. Школа была подобна избе, куда стремился Филиппок Льва Толстого.
В ней было три начальных класса на одну комнату с шестью партами и печка, с поддувалом, как в простой деревенской хате. На первых двух партах, образца сороковых годов двадцатого столетия, ближе к классной доске и учительнице сидели три первоклассника и писали чистописание, макая ручки с пером № 36 в чернильницы непроливайки. На второй паре парт сидели второклассники и читали «Родную речь». «Годки» этой школы, третьеклассники сидели на «камчатке» в третьем ряду от учительницы и изучали географию по глобусу Дальнего Востока.
Школа смотрела пыльными окнами на суровую дальневосточную действительность победившего в целом и окончательно социализма. Ощущение было такое, что столетие здесь замерло навечно. Выручала учительница, она же заведующая, влюбленная до забвения в дело и своих учеников, этих маленьких «разбоников» и не жалевшая времени, знаний и душевных сил для «вливания» в души своих детей светлого, доброго, вечного. Думаю её, Первую
Знаменитая на весь залив Стрелок поселковая помойка с запахом вчерашнего борща, гниющей рыбы перебивала тонкий аромат отцветшего багульника и смолянистых канатов. По огородам местных жителей спокойно бродили стада пестрых, чуть ли не ручных, яркохвостых фазанов, которые питались клубникой с местных огородов и объедками с поселковой помойки.
Это можно назвать описанием в конце двадцатого века бухты и одноименного с ней поселка Разбойник, названного в память о парусно-паровом клипере «Разбойник», экипаж которого под командованием капитана второго ранга Деливрона когда-то открыл эту бухту.
На память приходят описание клипера, сделанное известным маринистом, участником кругосветного плавания, лейтенантом флота Российского Константином Михайловичем Станюковичем: «Весь черный, с блестящей золотой полоской вокруг, необыкновенно стройный, изящный и красивый со своими чуть-чуть наклоненными назад тремя высокими мачтами военный четырех пушечный клипер одиноко стоял на двух якорях в пустынной бухте. Благодаря зыби клипер тихо и равномерно покачивался, то, поклевывая острым носом и купая штаги в воде, то, опускаясь подзором своей круглой кормы».
Карл Карлович Деливрон был удивительным морским офицером – потомок французских аристократов, которые спасались от гильотины в России. Внук роялиста, он сделал много для изучения неизведанных дальневосточных берегов новой Родины. Можно добавить, что в середине ХIХ века у нас на Востоке флота не было, а существовала лишь Сибирская военная флотилия – эта авантюристическая мать Тихоокеанского флота. Сюда помимо клипера «Разбойник» входили еще другие такие же парусно-винтовые клипера «Джигит», «Забияка», «Наездник», «Всадник», «Стрелок».
По их названиям этот отряд можно было бы назвать «Диким дивизионом», так же, как и в советские времена конца двадцатого века в этих краях существовал «Дивизион плохой погоды» - малые ракетные корабли с названиями «Муссон», «Ураган», «Смерч», «Вихрь».
Если посмотреть на бухту Разбойник глазами молодого гардемаринина Ивана Исакова, будущего одного из трех Адмиралов Флота Советского Союза, который в начале двадцатого века, в 1916 году проходил здесь учебную практику на корабле царского флота «Ксении», то можно было бы увидеть: «В бухте Разбойник «Ксения» наведывалась особенно часто. Это было очень красивое, загадочное место. Обилие маленьких пещер и причудливых образований скал, покрытых редкими кустиками, наводило на мысль, что здесь действительно могли обосноваться разбойники или морские пираты. Эта бухта была бы очень удобной гаванью для контрабандистов, если бы сюда так часто не заходили военные корабли. Что и говорить, бухта Разбойник издревле наводила людей на мрачные размышления и пугала их своей красотой».
Углубляясь еще дальше в историю, то можно узнать, что в XYIII веке, во времена морских открытий в этих местах был легендарный французский мореплаватель капитан Жан Франсуа де Гало Лаперуз, который на двух своих сорокапушечных фрегатах «Компас» и «Астролябия» пришел с юга в Японское море. Он искал и нашел здесь вместе со своими сотоварищами загадочный и неведомый западный берег страны Тартарии - от слова Тартар.
Вспомним народное выражение – «улететь в тартарары». В древне-греческой мифологии оно означало бездну в недрах земли, куда Зевс заключил низвергнутых им титанов или, проще говоря – царство мертвых. Европейцы знали эту землю только по этому названию. Даже китайцы и японцы имели об этой загадочной земле самые смутные понятия.
Как пишут некоторые историографы 11 июня 1787 года фрегаты Лаперуза подошли к берегу Тартарии, а точнее немного севернее того места, где впоследствии возник русский военный пост Владивосток (читай – в районе бухты Разбойник), и увидели: «Берег был покрыт дремучим лесом, за которым подымались высокие горы. Но из-за густых древесных вершин не вырывалось ни одного дымка. Ни одной просеки, ни одной тропинки, ни одного возделанного клочка земли нельзя было заметить в этом краю. И, к довершению всего, вдоль берега тянулись мели, преграждающие путь кораблям».
В честь загадочной страны Тартарии Жан Лаперуз назвал открытый им пролив соединяющий Японское море с Охотским между материковой Азии и островом Сахалин Тартарским, но со временем буковка «ры» в названии этого пролива улетучилась и пролив стал просто Татарским.
Продолжая описывать современный вид этих прекрасных мест, которым беззаветно отдал одиннадцать лет своей молодой жизни и службы, отмечу, что напротив старинной бухты через широкий и глубокий фарватер степенно и с достоинством «плыл» в Японском море остров Путятин. Жемчужина Приморья, весь изрезанный невысокими сопками в богатом разноцветье, по которому паслись в естественных условиях стада диких оленей.
Здесь было все, разве что только не летали и не курлыкали розовые фламинго. Если посмотреть на остров с материка, то можно было увидеть, что он был похож по силуэту на динозавра, который как бы опустил свою «головку» к соленой водичке залива Петра Великого и «утолял» свою жажду.
Остров Путятин летом в хорошую погоду можно было бы назвать дальневосточной Аркадией – островом счастливой и беззаботной жизни, ну а в шторм или зимой – оторванным от всего мира куском земли, заколдованным местом. В невдалеке виднелся каменно-пушистый остров Аскольд, рифы которого, с одной стороны как бы с юга «охраняли» путятинский природный заповедник, а с другой - благодаря ему, славные наши подводники переодично раз в месяц садили грозные субмарины на камни его рифов, постоянно удивляясь - откуда здесь скалы взялись?
Красота острова, была, как бы противопоставлена хилости и убогости небольшого военного «разбойничьего» городка, состоящего из четырех «хрущевок» пятиэтажек и двух убогих деревянных бараков, рахитично расположившихся на берегу красивейшей бухты.
Море, одетое в голубую синь, и обрызганное, как бы пеной от шампуня, казалось бескрайним и прекрасным. Лучи заходящего в Москве солнца яркими пятнами ложились на вороненую сталь артиллерийских и ракетных установок корабля и отражались от антенн тарелок корабельных радиолокационных станций. Великолепие тихого летнего вечера представлялось чем-то сказочным. Вдали виднелась Земля Людей.
Описывая контрастность тех мест, где довелось служить, я ни на грамм не умаляю достоинств тех людей, с которыми меня там столкнула судьба. Люди были молодые, яркие, самобытные. Мы жили по принципу: красть - так миллионы, любить - до одури, но только королев!
