не будет ли не по чину пышным сравнение этих кусков рафинада в сахарнице с глыбами каррары?
тогда уж кофе в чашке следует уподобить египетскому мрамору, мерцающему паутиной оранжевых сосудов, его черное мясо одевало некогда гробницу Аполлона в Кумах, еще в незапамятные века разрушенную варварами-аварами – не без содействия колдовских песнопений их слепого короля по имени Боян, впрочем, пожалуй, куски эти, скорее, похожи на мышиный гипс
на столе, кроме чашки – острые, как диалоги на испанском, карандаши в стакане и оккультные таблицы Брадиса, луна в окне
что ж, начну воссоздавать жизнь; смею предположить, что родился я у большого и глубокого водоема, вероятнее всего, у моря, иначе – откуда столь насыщенный, эйдетически горячий воск глянцевито-текучих фресок визионерства, подплавленных безумием, что обусловлено именно редкими сизигиями элементов воды и огня, и это при том, что в натальной карте планеты выстроились на удивление дисгармонично, взять хотя бы пустые коридоры и противостояния, да еще и не в единственном числе, как будто шарики светил магнетически стянуло к оси оппозиционных полюсов
и вот, лишнее подтверждение силы видений, выпукло-свинцовое мужское бедро соткалось в поле зрения и растворилось – бог знает, отчего и зачем
но – пора ложиться, хрипло-зернистый, как у волка-оборотня, голос соседа снизу, он внушает что-то кому-то на своем балконе, воскуривая демонам ночи табачный фимиам, я распялен на кровати совсем нагой, перпендикулярно окну, луна купает мое тело в густом лимонном соку, целуя и щекоча промежность, пятки и хрусталики глаз, а в стекле книжных полок за моей спиной, где противоположная балкону стена – отраженная, еще более яркая вторая луна
запиши, как ты погружался в сон, чтобы суметь пробудиться
записывать я буду пером ворона, обмакивая его в сладкие алые чернила, заточённые в граненую чернильницу
