Очерк I
- Тяжело это вспоминать, передо мной сидит немолодой мужчина, который встречал меня пятнадцать минут назад, широко и радостно улыбаясь, а сейчас не может сдержать слез. Сначала предательски дрожит голос, потом сами собой при каменном выражении лица текут слезы. Рядом плачет жена. Я мысленно ругаю себя за то, что происходит, что невольно всколыхнула то, о чем люди хотели бы забыть. Ругаю себя… хотя договаривались о встрече заранее.
Сильные мужчины не плачут – это дежурные, успокоительные слова. Плачут сильные мужчины, но только по очень трагическим поводам. На то они и люди, хотя и сильные. Я раздумываю, что мне правильнее сделать: извиниться и уехать или просто помолчать в этой неловкой ситуации.
- Мне было тридцать три, сыну десять. Я утром приехал с работы и после небольшого отдыха сидел во дворе, - Николай справился с волнением и уже продолжал более спокойно. – День был замечательным, планов громадьё. Удивительно, что я заслушался щебетанием птиц. Где-то кукушка пыталась считать чьи-то годы. Она так старалась, что я невольно улыбнулся. Недалеко застучал дятел. Они как будто сговорились. Для полдня самое то. Я ждал, когда жена позовет за накрытый кофе стол. И ждал. И не хотел уходить, так было хорошо на душе.
Вдруг подъехала машина, оттуда вышли несколько человек. Это было необычно. Гости непрошенные. И привезли дурную весть. Я подписал бумаги о сборах в Чернобыль.
Было не по себе, я кое-что знал о ядерных делах, но все это казалось какой-то глупой, страшной шуткой. Не было мысли убежать, спрятаться, отказаться – не так воспитаны были. Я попал в первый призыв. Родина сказала надо – и не было мысли, что кто-то другой станет ее защищать.
На пункте сборов меня определили в химический полк и провели беседы. Не было, как сейчас, мобильников и прочей ерундии, но невероятным образом мне удалось передать родным, что буду ехать в поезде мимо дома и когда. Мать Людмилы, моей жены, жила рядом с железной дорогой, огород проходил чуть ли не рядом. Я собрал гостинец, ребята накидали в мешок, кто что мог, – Николай улыбается, с теплотой об этом вспоминая. – Никто не голодал, мне надо было просто показать своим, что я помню о них, я их люблю. Димка, мой сын, всегда очень плохо ел. И я ему написал записку, что он должен обязательно попробовать то, что ест его папка. А если не попробует, то я на него обижусь очень сильно.
Я увидел их, – голос опять задрожал, но собеседник справился с собой. - Моя семья собралась в огороде, и что-то они мне кричали. Я знаю, что старались держаться из последних сил бодро. Я тоже. Кинул мешок с гостинцами и помахал им. Прямо, как на войну когда-то уезжал мой отец. Я так же, как и он кричал им, что скоро вернусь. Но то война, а здесь даже мысли не приходило, что может быть иначе.
Потом жена написала, что сын ел тушёнку и прихваливал, ведь её передал папка. И отца такой кормят! Письма очень согревали душу.
Скоро мы были на месте.
