Вот примчался из далёкого далёко ветер, зашелестел ветер по макушкам сосен ши-ши-и-и, ши-и-и. Сначала долго и протяжно, потом короче, отрывистей. Как бы раздумывая, что ему делать дальше, что предпринять. И, наконец, собравшись духом, полетел на дальний конец леса, как бы говоря: «Скучно тут у вас, ничего примечательного, посмотрю, что там дальше. А то, может быть и вообще не стоит в вашем лесу задерживаться. Возьму вот, и полечу вниз к лозам, раскачаю их посильней, и тем самым помогу им высасывать водицу из реки. А, у вас-то чего я не видывал? Вон белка скачет с ветки на ветку, шустро так, как воробей, только не чирикает. То по стволу несётся снизу вверх – как стрела просвистит. А то остановится и замрёт, слушает, нет ли какой опасности.
Экая невидаль, белка, как белка.
Видел я как в соседнем березняке кабаны пробежали. Вот-то было на что посмотреть! Как маленький ураган прошёл. Высверлили в подлеске тропинки, ломая перед собой всю мелочь лесную: кустики, травки разные, бурьян, валежник, да и деревца молодые не пощадили. Треск стоял на всю округу! Эхо там так и ухает!
А у вас, сосен, что услышишь? Разве, что ворона каркнет? Пронзительно так, и в тоже время лениво, лениво: «Надоели вы мне все тут. Который день сижу на ваших колючих ветках и ничего нового».
И тот верно. Слышал я, как сороки в осиннике трещали – вот где энергия, вот где задор! Поди всем жителям лесным косточки перемыли, и зайцу, что по полям без толку скачет, ежу, который и червей, и ягоды лопает – всё подряд, да только никак всё наестся не может. Оно, хоть до зимы ещё и далеко, но жирку поднагулять никогда не помешает, а то до весны можно и не доспать.
И про лису болтали, одна мол, на всю округу осталась. Охотников развелось немерено, и все пьяные ходят по банкам консервным стреляют. Потому как зверья в здешних местах почти, что и не осталось. А, лису-то нашу так просто не возьмёшь – не зря легенды ходят о её хитростях. У нас тут граница между Тульской и Калужской губерниями проходит. Как услышит Калужские банкострелы идут, она на тульскую сторону бежит. А как тульские выпивохи шмалять начнут почём зря, да собак по лесу гонять, на Калужскую сторону возвращается. Робин Гудикам же нашим местным границу пересекать не резон, можно же так и на бабки налететь. Вот только благодаря своему умишку и выжила. А так, поди-ка, попробуй, уцелей! Они не токмо по банкам, но и друг по другу скоро стрелять начнут. Глянешь, сколько после них посуды остаётся – перья дыбом встают! Ужас просто какой-то, да и только! А как по нам, по сорокам стрелять начнут? Ужо тогда не поболтаешь, не потрещишь. Придётся только на крылья уповать, да наяривать во все лопатки!
Ох, чего я только от этих болтушек не наслушался! – продолжал ветер, – А, вот недавно лося на дороге видел. Вышел, себе, из леса и стоит. А тут легковушка едет. Увидал водитель лося и давай сигналить. Ну, а лось всё стоит, никуда не торопится уходить – даже ухом не ведёт. Да, к тому же ещё и рога нагнул! Шофёр же испугался, остановился, двери заблокировал и всё давит на кнопку сигнала изо всех сил! Постоял лось, постоял, послушал автомобильные сигналы, да и пошёл себе дальше. Да, и вправду, куда спешить-то? Ведь он же хозяин в наших лесах. Никого сильней его нет в здешних местах. Ну, а водителю так и надо. А то разъездились, понимаешь ли, по лесным дорогам – в городах места им не хватает, что ли?!»
Стоят сосны, слушают ветер, и ничего не говорят ему в ответ. Только колышут своими кронами шу-у-у, шу-у-у, шу-у-у-у-у! Да, и ветер попритих понемногу – видно устал от своих разговоров. А, сосны скрипнут своими стволами скры-ы-ып, скры-ы-ып, да и зашелестят снова своими шапками зелёными шу-у-у, шу-у-у, шу-у-у-у-у. Заслушался ветер их песне, и начал подпевать им, перелетая с кроны на крону. Всколыхнулось что-то в его ветреном сердце. Вспомнил о море, о веренице белых парусов над волнами, и о скрипе мачт, на которые эти паруса были установлены скры-ы-ып, скры-ы-ып, скры-ы-ы-ы-ып! Почудился ему шелест парусов среди сосен. Взял, да и прослезился мелкой тучкой. Как редко приходилось ему надувать их последнее время. А, ведь, это же самое его ветреное дело гонять корабли по волнам, надувая их паруса, наполняя эти паруса свежестью и влагой. И устремляя легкокрылые суда в открытое море-океан, навстречу солёным брызгам и приключениям! И скрип сосен, шелест их крон, так сильно напомнил ему его морскую, бродячую жизнь, что не полетел он ни к лозам, ни к осинам, а остался жить в сосновом бору, лишь изредка навещая соседние перелески, чтобы они не соскучились по его упругим порывам.
Ведь сосны ему как родные, и ворчит он на них ласково, по-отечески. Не зря же сосны эти называют корабельными.
И не жить им друг без друга – ветру, и сосновому лесу!
