Он не заметил, как это произошло. Времени не было. Сильный удар о капот машины, крик стоявшей на тротуаре незнакомой женщины – и все…
Иван Богаткин, который еще пару минут назад спешил по делам, думая о неприятном разговоре с женой, оказался лежащем на мокром после дождя асфальте. Вероятно, ту, встречную, машину случайно занесло, или у нее отказали тормоза, или водитель был пьян. Сейчас это совсем не важно: его тело, раздавленное колесами, лежит на асфальте. Папка с документами в стороне. На нее никто не обратил внимание.
Богаткин сел, удивленно оглядываясь на собравшуюся вокруг толпу зевак. Затем встал. Его удивило, что он видит самого себя лежащим на дороге. Какой-то парень стал звонить в скорую помощь. Зачем? Ведь всем ясно, что человек умер. Но и мертвый, он все видит со стороны. И себя, и людей, и даже подъехавшую машину скорой помощи. Прибывает полиция. Допросы, протоколы. Все, пора уходить.
Он уходит. Навсегда. Удивительно, тела нет, оно сейчас едет в больницу. Врач пытается реанимировать его. Но разве он волшебник? Иван Богаткин умер. Похоже, даже доктор это понимает, но не оставляет попыток вернуть его к жизни. Для чего? Ему сейчас хорошо. Сознание работает ясно, словно подсвеченное прожектором в тысячу солнц. Он – это поток сознания. Богаткин подпрыгнул, легко, словно подхваченная ветром бумажка, и полетел. Как же хорошо парить над землей. Можно лететь туда, куда захочешь. На тебя не действуют физические законы. И он, кувыркаясь мячиком в плотном потоке воздуха, полетел в сторону своего дома.
Окно было открыто. Богаткин отчетливо видел, как ветер лениво играет прозрачной гардиной. Это странно, ведь у него нет глаз. Но зато появилась способность проникать сквозь бетонные стены. Вот бы раньше иметь такую способность! В комнате раздался телефонный звонок. Богаткин по привычке встрепенулся. Но попытка взять телефонную трубку окончилась неудачей. Его рука окунулась в вязкую материю, как прыгающий с вышки спортсмен в воду. Неприятно. На настойчивый звонок из кухни вышла жена.
– Витя, ты не слышишь, что телефон звонит! Почему не берешь трубку? – крикнула она сыну, сидящему в соседней комнате перед компьютером.
– Сама взять не можешь? – грубо ответил ей тринадцатилетний подросток, продолжая убивать солдат противника в захватившей его внимание компьютерной игре.
Богаткину захотелось дать ему подзатыльник за грубость, он бы и дал, если бы его рука не прошла сквозь тело сына. Жена взяла трубку неприлично настойчиво звонившего телефона.
– Я слушаю. Да, это я. А вы уверены?
Богаткин видел, как ее полное лицо с сеточкой еле заметных морщин вокруг глаз покрывается бледностью.
– В какой он больнице? Да, я поняла. Сейчас приеду.
Она положила трубку, растерянно оглянулась по сторонам. Оперлась о стул, постояла немного, тяжело дыша, только затем позвала сына.
– Витя, иди сюда.
Подросток, недовольный тем, что его оторвали от игры, подошел к матери.
– Витя, сейчас позвонили из больницы, наш папка, – она всхлипнула. – Нет больше нашего папки…
– Не понял?
– Я сейчас в больницу, все узнаю, а ты побудь дома, никуда не уходи. Господи, что же делать, ничего не понимаю.
Богаткин видел ее отчаянье, растерянность, хотел успокоить, сказать, что у него все прекрасно. Но она не слышала его слов. Схватила сумочку, на минуту остановилась в дверях:
– Витя, позвони бабушке. Хотя нет, пока не надо. Приду – сама позвоню.
-2-
Он не последовал за ней в больницу. Остался дома. Ему было хорошо в уютном кресле. Казалось, оно еще помнит его тепло. Последующие три дня Богаткин безразлично наблюдал за тем, как его тело готовят к похоронам: режут, зашивают, потом моют, одевают, гримируют. Видел равнодушие могильщиков, роющих могилу. Приехали родственники, говорили много пустых слов, вспоминали, какой все же хороший был человек, Иван Богаткин. А он в это время наслаждался открывшейся способностью видеть малейшие движения человеческих душ. Всю их искренность и фальшь. Он чувствовал, что большей части этих, по сути, чужих, людей абсолютно все равно, жив он или умер. Слова были лицемерными; часто за ними не скрывалось даже обычной человеческой жалости. Все же занимательно наблюдать со стороны за близкими родственниками и друзьями, пользуясь тем, что тебя не видят.
Вот друг детства, Николай, пытается утешить вдову. Но почему его рука слишком откровенно лежит на ее талии? Разве нельзя найти слова утешения и при этом не прижиматься друг к другу?
– Коля, сейчас не время, – жена сбросила руку друга с располневшей талии.
– Нина, ты же знаешь, что я постоянно думаю о тебе. И если бы не наш разрыв…
– Не надо. Вани больше нет. Для меня сейчас это главное.
– Ты же говорила мне, что хочешь с ним разводиться.
Вот как! Богаткину захотелось сделать удивленное лицо. Но лица у него не было.
– Хотела. Но так и не смогла решиться на этот шаг.
– Нина, я не понимаю тебя!
– Коля, Ваня был сложным человеком, но он отец моего сына.
– Почему ты скрывала, что он бил тебя? Держал в постоянном страхе?
– Не стоит сейчас об этом говорить. Теперь все в прошлом.
– Ты правильно сказала, в прошлом. Забудь о нем, начни новую жизнь!
«Нина!» Богаткин погладил жену по локонам светлых волос, красоту которых пытался скрыть траурный черный платок. Но разве могла она почувствовать его прикосновение?
– Он оставил завещание? – спросил Николай и заглянул в покрасневшие от слез светлые глаза Нины.
– Не знаю. У нас никогда не было разговора на эту тему. Возможно, что нет. Кто в сорок лет думает о смерти?
– Я как адвокат мог бы тебе помочь в этом деле, конечно, если сама захочешь или возникнут затруднения. Ведь у Вани, помимо тебя и Вити, осталась мать. А еще сын от первого брака. Они наравне с вами имеют право на наследство.
– Спасибо, Коля. Я сейчас плохо соображаю, но, возможно, мне потребуется твоя помощь.
Богаткин протянул руку к бывшему другу. Жаль, нельзя его ударить. Ловкий малый. Себе на уме. Ничего не делает просто так. Вон как увивается вокруг вдовы. А о завещании он, Богаткин, действительно не подумал. Сорок лет, какие годы!
– Помни, Нина, у тебя остался верный и преданный друг, – сказал Николай, нежно поглаживая вдову по плечу. – Я всегда буду рядом.
Богаткин пытался руками оттолкнуть Нину от Николая, сказать, чтобы держалась от него подальше. Но его попытки приносили сплошные мучения. Руки вязли в их телах. Невыносимо.
На собственных поминках Богаткин, то кружась под потолком, то незримо прохаживаясь среди гостей, наблюдал за своей женой и Николаем. Пожалуй, она да еще его мать, тихо сидевшая в сторонке, были единственными, кому его смерть принесла неподдельное горе. Друга детства его внезапная кончина не сильно опечалила. Хотя он и делал вид, что расстроен.
– Хватит реветь, дуреха, – сказала вечером теща Нине. – Нашла по кому слезы лить. Я бы ему, тирану, вместо креста осиновый кол в могилу вбила.
– Мама, хоть ты не говори про него гадости. Зачем? Умер человек, а вы и рады его память топтать.
– Знаешь, Нинка, я ведь помню, что раньше Ванька совсем другим человеком был. Веселым, щедрым. А какую красивую шаль он мне из Оренбурга привез? Помнишь? Шоколадные торты приносил. Знал, что я их люблю. Это деньги шальные его испортили.
– Мама! – Нина села на диван рядом с матерью. – Ваня всегда был хорошим человеком. Хотя порой и ошибался. Я сама во многом виновата. Провоцировала его на побои, думала, бьет – значит любит. А как Витька родился, и вовсе оградилась. Только отстань. Вначале он многое мне прощал, а потом, видимо, ему это надоело.
– Наверное, ты права, дочка, – сказала теща и поднесла носовой платок к повлажневшим глазам. – Ты у меня девка тоже непростая, с характером, вся в отца. А Ванька? В том, что он изменился, поверь мне, деньжищи проклятые виноваты.
– Мама, как же я буду теперь одна? Ой, горе горькое! За что?
И обе женщины, крепко обнявшись, зарыдали в голос.
Богаткину стало не по себе. Удивительно. Хоть он и не имел тела, но где-то внутри волновой субстанции, которой он стал, находился кристалл с острыми краями. Который был похож на снежинку. Это была совесть. И глядя со стороны на женщин, он вдруг почувствовал похожее на удары сердца биение кристалла, осознал всю свою неправоту в прежних отношениях с ними.
-3-
Богаткин обнаружил, что с каждым днем его существования вне тела теряется легкость, которая была в самом начале. Он заметил появление темного пятна, которое, разрастаясь, стало напоминать черный коридор. Волновая сущность готовилась к переходу в новое, неведомое всем смертным состояние. Это пока он мыслит, потом этого не будет. А, может, будет? Вдруг, там, в глубинах Вселенной рядом с Создателем живут своей райской жизнью мириады таких же, как он, бестелесных мыслящих сущностей. А если существует Ад? Некое безвременье, где ты наедине со своей Совестью. И вдруг Совесть, легкая кружевная снежинка, превращается в ранящий душу ледяной шип. А впереди у тебя вечность. Не черти, ты сам будешь раздирать этим шипом трепещущую от боли душу. И выть от осознания собственного бессилия что-либо изменить.
Богаткин догадывался, что его присутствию на земле дано всего сорок дней. Эти дни, словно специально, были отпущены для того, чтобы он осознал все, чем жил и к чему пришел в конце земного бытия. И подготовился с этим осознанием войти в таинственную Вечность.
Единственный сын Виктор. Ведь не плакал на похоронах, не проронил ни слезинки. Ничего не изменилось в жизни сына после смерти отца. Все такое же тупое времяпровождение у компьютера. А ведь лето, мог бы и на улицу выйти. Ах, если бы он только мог объяснить мальчику, насколько опасно тратить впустую драгоценное время! Ведь в любой момент его не останется вовсе. Как у него, Ивана Богаткина, который думал, что еще вся жизнь впереди. Он так и не успел сказать сыну и жене, что любит их. Выражал свои чувства кулаками. Нравилась подчиненность, приятно было ловить флюиды животного страха.
Богаткин застонал от осознания низости своих поступков. Но стон его никто не услышал. Если бы он был жив! Окружил Нину нежностью и заботой, разбил пожирающий время компьютер и поехал с сыном на рыбалку. Сидели бы они вечерком у тлеющего костра на берегу реки, ели уху и сморщенную от жара углей, но от этого еще более вкусную печеную картошку. Вот где настоящее счастье, а не то, что он считал таковым, когда кутил с девками в ресторанах.
Поздно, ничего уже не изменить. Неоднократно Богаткин подходил к сыну, пытался погладить его по коротко стриженым волосам. Но всякий раз рука застывала в паре сантиметров от головы. Пустое равнодушие в глазах сына пугало его. И вот Богаткин стал свидетелем разговора сына с бабушкой, своей тещей, которая после похорон часто заходила проведать дочь с внуком.
– Витенька, ты по отцу скучаешь? – спросила она, наливая чай в чашку внука.
– Нет, – буркнул Виктор, откусывая кусок пирога.
– Как же так можно? Все же отец он тебе.
– Да ладно, отец, – Виктор
