(*)
–Хочешь меня убить, да? – мне не больно от мыслей, мне уже вообще не больно, мне только гневно. Море кровит в моей душе.
Мой брат Сигер убил с помощью колдовства морской ведьмы нашего отца – Морского Царя, забрал престол себе, а я должна с этим смириться? Я хотела этот трон. Я была достойна его. Всегда достойна. Я боролась, подбиралась осторожно, как и положено воде, тончила отношения своего отца со множеством моих братьев и сестёр, и всё равно, всё равно не успела!
Нет, я знала, конечно же, прекрасно знала, что Сигер хочет трон. Более того, он был единственным, пожалуй, перед кем мне не надо было скрывать своих намерений. Мы знали, что нам суждено будет однажды пойти друг против друга, но до поры просто отстраняли других претендентов, подальше убирали их – кого отправляли в ссылку, кого подставляли и чернили перед отцом, а кого-то…
Я не была полна добродетели. Но я не убивала своего отца. Я не узурпировала трон. И свою сестру я не запирала в её же покоях под предлогом её глубочайшего эмоционального потрясения!
Он хуже – и это утешает меня. Это даёт мне моральное право больше не считаться с методами и не оглядываться на совесть. Теперь, когда Сигер хуже, я могу его победить как захочу, а у меня было время посидеть, подумать, прикинуть будущее.
Самое главное – выиграть время.
–Хотел бы, – Сигер не скрывает от меня своих поганых зелёных глаз – свидетельство его договора с морской ведьмой Калипсо – мятежницей и преступницей, заточённой в своей тюрьме ещё в дни Великого Океана. – Хотел бы, Эва, но пока не могу. Народ тебя любит.
Ну а то! В отличие от тебя, Сигер, я с самого детства пыталась быть ласковой с самой последней служанкой, с самым ненужный стражником. Никогда не знаешь кто сыграет роль в твоей истории. В чём суть проколов и падений королей и империй? В том, что они слишком возвысились и оторвались от тех, кем управляли. Вот и получили по заслугам. А слугам много не нужно! Немного ласки, немного участия, да элементарно – по имени назвать, точно помнишь ты всех их легко, как родную семью – и вот уже расположила.
Сигер так не умеет. А я умею. Я вода, настоящая вода, а он так – поверхность её. Сегодня он думает что победил, но вот уже пошли проблемы – он не может убить меня прямо сейчас. Да и никого из тех братьев и сестёр, что остались близки к трону, не может. Ни Алану – плясунью, лёгкую на подъём, дурочку-блаженку, ни полукровку Бардо – ребёнка Морского Царя и какой-то земной женщины.
Я их тоже не выношу, как и Сигер, но Сигер этого не скрывал никогда, а я таила. И сейчас мне нужно сделать упор на это. Сигер не такой предусмотрительный как я, но это ещё не значит, что я легко справлюсь с ним.
–Это временно! – я отзываюсь равнодушно. При его появлении я даже не встаю с постели. А что – сам назвал меня больной, сам и жри сию ложь!
Я выбрала тактику ещё вечером, когда Сигер вдруг сказал:
–Царевне Эве плохо, отведите её в покои!
Мне не было плохо. Мне было гневно. Море закровило в моей душе. Но я не стала сопротивляться и кричать, я знаю, как поступают с крикунами – я сама закрывала рты в своё время, так что я решила покориться.
Я знала, что у меня будет время и попыталась обдумать всё, что только могла, велев ранам в душе не терзать меня. Позже я провожу память об отце – нашем Морском Царе – достойно, как подобает царевне. Но сейчас нет, сейчас я должна думать о себе. Мёртвым – глубинное море, живым – море близкое.
–Боюсь что нет, – Сигер заботлив. Но заботится он не обо мне. – Ты ела что-нибудь?
Я молчу. Меня мутит. Я не ела, но дело не в этом. Я боюсь. Я никогда так не боялась, и никогда не понимала выражение «душа как трясина», но сейчас понимаю – меня трясёт изнутри и мне приходится сохранять равнодушие из последних сил. Минутная слабость и я разрыдаюсь.
–Меня это не устроит, – предупреждает Сигер, – на моей коронации ты должна быть, а дальше помирай, если такая гордая.
Конечно, Сигер хочет показать, что все его братья и сёстры принимают его власть. А они и впрямь принимают. Те, что остались ещё вблизи трона, спорить не будут. Какая-нибудь Алана и вовсе не повысит голоса. А кто далеко, тот и вовсе…
Но речь не о них. Речь обо мне! О моей изворотливости, моей хитрости и о том, на что я сама окажусь способна.
–Ты меня всё равно убьёшь, так какая мне разница – сейчас умереть, как сама хочу, или подождать, когда ты соблаговолишь? – я рискую, потому что если я соглашусь сразу, я не выиграю время, я только явлю в нём подозрение, он ведь мой брат, он знает, что я не сойду сразу же со своего пути.
–С чего ты решила, что я тебя убью? – интересуется Сигер. Сейчас он и сам готов поверить в то, что если я окажусь хорошей и мягкой, если уступлю ему, если откажусь от претензий на трон, то он помилует меня.
Но он готов в это поверить, а я нет. У нас был один отец и он тоже был не единственный ребёнком среди детей Великого Океана, но он остался один претендентом на трон, остальные ушли или в служение ему, или в пену морскую. Я в служение не пойду. Я вода, её стихия, а не вертикальная лужа.
–Я бы убила, – признаюсь я равнодушно. – Честно.
И любой бы носитель мозга поступил бы также. И Сигер может не притворяться!
–Ты моя сестра…– Сигер пытается меня укорить.
Смеюсь. В горле сухо, от этого смех выходит каким-то лающим. Но мне на самом деле смешно – мы оба можем назвать не меньше десяти имён каждый, имён наших братьев и сестёр, которых мы не просто отстранили от трона чужими руками, но и низвергли в дальние ссылки и в пену морскую.
–Забыл с кем говорю, – весело признаёт Сигер, – да, точно, забыл. Но ты ещё можешь быть живой. Можешь, Эва. Признай меня Царём. Присягни. Я отдам тебе какую-нибудь провинцию, и разойдёмся миром.
Я поднимаюсь, но не за ответом, а за тем, чтобы самой спросить:
–Что ты обещал Калипсо за убийство нашего отца?
Он вздрагивает, отшатывается. Глаза его не готовы смотреть столь бесстыдно, не признавая правды. Во всяком случае, сейчас и на меня.
–Она не виновата, – тихо отвечает Сигер, – она хотела, чтобы тени Великого Океана правили и над земным царством. Океан того не пожелал, и строго разделил мир. Она хотела вернуть его величие, можно ли винить её за это?
–Нужно, – коротко отвечаю я.
Он молчит, обдумывает. Он обдумывал это много раз, но теперь впервые с ним говорит не его собственный голос разума, а мой.
–Нужно, – соглашается Сигер, – но наказание суровое. Ты знаешь о её заточении. Она не может там сидеть, лежать, есть, пить без боли. Если она садится в кресло, то боль разливается по её телу, ходит по темнице – больно её ногам. Ложится в постель – снова всё ломит. И так за годом год, и всё в десятилетия, в века.
–Наказание есть наказание, – возражаю я. – Его суть не только в каре конкретного преступника, но и в предупреждении преступления. Теперь тот, кто замыслил дурное, может прекрасно зреть пример наказания, если всё провалится. А оно провалится! Но ты не ответил, Сигер!
Мой голос крепнет. Я в заточении и без власти, но я не наказана. Я сильна. Сигер не может меня посадить в тюрьму – народу не понравится. А Сигеру очень опасно волновать народ…
Зато мне очень даже полезно, но для этого надо обрести свободу. Хотя бы минимальную!
–Я обещал, что освобожу её, – Сигер, наконец, признаётся, – если она поможет мне занять трон. Я не думал, что выйдет так! я не думал, что отец умрёт!
Последняя фраза звучит как-то истерично и я напрягаюсь. Вот тебе и щукин день! Значит, вслух Сигер не желал убийства отца? Это, конечно, немного облегчает мне дорогу – теперь он у меня в руках!
Я встаю. Долой болезненность.
–А ты на что, милый друг, надеялся? – мой голос звучит холодно и жестоко. Я годами оттачивала эту жестокость в себе, зная, что однажды она пригодится мне на троне. Я ошибалась – она пригодилась мне ещё перед троном.
Сигер теряется. Подобно тому, как я не ношу маску перед ним, он не носит её передо мной, и сейчас я вижу его растерянным, и его зелёные глаза – не нашего, не морского цвета, свидетельствующие об осквернении его сути, готовы наполниться слезами.
–Ты полагал, что отец просто исчезнет? Или исчезнем все мы? Неужели ты не понимаешь, что трон Морского Царя передаётся лишь по праву ухода Царя предыдущего? Ты на что надеялся? – я наступаю на него. Ещё слабо, робко, но наступаю.
Он знает сам. Он желал смерти своего отца и своего царя. Но он не произнёс и потому как вроде бы не считал себя виноватым. Вернее, надеялся, что не будет считать себя виноватым. Но душу-то не обманешь! Душа знает всё, чего он там хотел на самом деле.
Душа оставляет его отцеубийцей и предателем собственного Царя! Двойным предателем!
–Я полагал, что ты смиришься, – глаза Сигера меняются. Слёзы пропадают, взгляд тяжелеет, теперь наступает он, а я сползаю в прикрытие болезненности, которое он мне сам назначил, желая выиграть время. – Смиришься с тем, что трон не будет твоим. Присягнёшь. Станешь служить царству. Да, ты остаёшься мне врагом, но ведь мы можем договориться. Мы всегда знали кто мы есть и сейчас лучшее, на что ты можешь рассчитывать – это на то, чтобы стать возле моего трона. Лучшее, Эва!
Комната не бесконечна, даже если это комната царевны морской. Всё равно стены остаются и я упираюсь в стену. Но это не тупик. Стена сейчас – опора.
–Не забывай, – Сигер совсем рядом, он может меня убить сейчас, но не станет, потому что тоже долго шёл к трону, – не забывай, сестрица, что я – Царь! Я могу тебя заточить в тюрьму, такую же, как Калипсо, а то и хуже…
–Фантазии не хватит, – я смеюсь. Смеюсь в лицо своему врагу и брату. Пропасть уже залегла, но пока я буду жить.
–Или убить, – он улыбается. Не реагируя на мою издёвку, всего лишь улыбается мне.
–Убивай! – соглашаюсь я. – Кстати, очень польщена тем, что ты явился в мои покои без оружия.
Страх… в зелёных глазах страх виден отчётливее, чем в наших – синих, голубых или тёмных глазах детей морского царства. И у Сигера были такие же привычные глаза, как у всех нас, но он осквернил себя союзом с Калипсо, стал отцеубийцей и занял мой трон!
Он больше не наш. И мне безумно нравится видеть, как пляшет страх в его взгляде.
Он забылся, объявляя меня больной, что я воин. Я была воином. Я воевала также, как и он. Но вот незадача – я не идиотка, чтобы сейчас прирезать его, хотя могу, и Сигер допускает на мгновение эту мысль, проявляя во взгляде своём страх.
А венец-то царский на тебе не крепок, братец!
–Но ты прав, – продолжаю я миролюбиво, – мы можем договориться. Ты и я. я была советницей отца, ты тоже был там. Ты знаешь, что я бываю полезна, и что со мной всяко проще, чем без меня.
Он не верит. Я бы на его месте тоже себе не верила. Но страх отступает, когда Сигер понимает, что драки не будет, во всяком случае, сейчас, и против воли расслабляется. Страх уходит, а с ним мутнеет и недоверие.
Ничего-ничего, я терпеть умею, братец. Море кровит-кровит, ноет и терпит, а прорвётся всё же. Обижай море, оно память имеет глубокую – захлестнёт всеми обидами и всей кровью, не отмоешься.
–Чего ты хочешь? – спрашивает Сигер. Вопрос уже деловой. Чего ты хочешь? Ты знаешь, чего хочу я, скажи свои условия, и разойдёмся.
–Ты не тронешь Бардо, Алану и прочих, – предупреждаю я.
Я крепко думала, Сигер! Я знаю, как ты ненавидишь нашего получеловека. Я его тоже ненавижу. Но это не значит, что я не
