Пьеса для двух лиц

Он был Могуществен и Необъятен, как не имеющий начала и конца Великий Космический Путь.
Она – ничтожна и мала, как одна из миллиардов звёзд, неуклюже выглядывающих посреди ночного неба.
Он был Возвышен и Причащен священной тайной, как Собор Парижской Богоматери.
Она – прибита сухой пылью к впалой груди земли на площади Монмартра.
Он был Вечен, как непрерывно вращающееся колесо сансары.
Она – мимолетна, как ускользнувшая в небытие минута.
Для Нее Он был Всем. Она была просто нужна Ему.
Они встречались непременно ночью, и казалось, что именно в это время были как никогда откровенны друг с другом. Взявшись за руки, неторопливо шли по тенистым аллеям старого заброшенного парка и разговаривали. Дойдя до середины аллеи, останавливались, и Он, выпуская Её руки, становился за спиной, предоставляя Ей право идти первой. Луна, унылая, тусклая прежде, выхватывала колчан с серебряными стрелами и выбрасывала их Ей в спину. Стрелы тут же преображались, образуя вокруг Неё венценосное сияние, именуемое ореолом.



Она жила им. С каждой минутой потребность в Нём становилась всё сильнее. Он был необходим, так же как воздух, который вдувал жизнь в Её ослабленное тело и не менее ослабленную душу.
А Он? Что видел и чувствовал, смотря на Неё?
Ему нравилось ловить на себе взгляд мучительной жажды. Нравилось, когда в исступленном состоянии, доведенная до предела человеческих сил, заламывая истонченные руки-плети, Она вскидывала ввысь изнуренное, бледное лицо, и с глухими рыданиями бросалась головой прямо в стену. В эти предрассветные часы Он торжествовал. Упивался своей властью и Её несвободой. И когда опустошенная и бессильная, Она валилась на холодный от равнодушия пол, наконец, давал утолить мучившую Её жажду. Как Он был Добр. Как Милосерден. Сейчас Он смеялся над этой глупой шуткой. Он никогда не любил Её. Зачем выбрал из других?
Увидел Её однажды, вот таким же зимним вечером, тринадцать лет назад. Закатное солнце, сделав прощальный реверанс усталому городу, медленно съезжало куда-то к другому краю планеты. Она шла среди таких же убогих, жалких и ничтожных существ. Их были миллионы, похожих на неё мужчин и женщин. Так думал Он, пока случайно не встретился взглядом с Её глазами. С этой минуты и навсегда Он точно знал, что именно Её искал.



После их встречи Она изменилась. Он слепил Её по образу своему и подобию. Когда Она шла по мостовой, люди невольно оглядывали это странное до неприличия, и непохожее на них до возмущения, существо. В их глазах Она читала одно и то же - намертво прицепившуюся злобу.
Бесшумно, крупными молочными хлопьями падал снег. Она шла по земле, утонувшей в асфальтовом железе, и думала. Снег... Тогда тоже шёл снег. Только был он таким теплым, мягким и ласковым. Весеннее солнце, проснувшееся среди необъятного океана лазури, весело грело Её босые ноги, касавшиеся осыпанной снежной замяти деревьев. Она стояла под его ласкающими лучами и смотрела на опавшие белые цветы. Было в них что-то такое, чего Она и сама до конца не понимала. Какая-то светлая, но ушедшая мечта...
Сейчас Она на несколько секунд остановилась. Где-то в глубине сердца лязгнул затвор. То было давно. Она запнулась. Да, давно и, кажется, в другой жизни. Там, где Она была в определённой доле счастлива, хотя бы потому, что еще не встретила Его.
Сейчас, когда эта прогулка в одиночестве все более рассеивала туманность прошлого, Она увидела глаза печального юноши. Юноши, который шёл каким-то неуверенным шагом по коридорам её памяти. Окликнула его. Юноша остановился, грустно улыбнулся, сказал что-то и навсегда затерялся в бесконечных лабиринтах былого. Она задумалась. Всё?
Откуда-то из глубины голос отозвался, нет. Теперь Она и сама отчётливо видела это. Детская колыбель, медленно раскачивалась в такт раздававшейся тихой мелодии. И чья-то нежная и тёплая рука касалась чистого младенческого лобика. И было спокойно, и безвозвратно.
Она прошла ещё двадцать шагов. Нет. Нет… Было ещё что-то. Она импульсивно взглянула в холодное небо, потом внезапно сбросила с него взгляд, окунув в прозрачную изморозь земли. Память снова возвращалась к Ней.
Она видела с детства знакомые тени. Они стояли друг против друга, и непременно между ними проскальзывала ещё одна, маленькая, третья тень. Противостоящие бросались грязными каменьями, которые весьма уверенно и непринужденно достигали адресата, но при этом почему-то всегда задевали жмущуюся между ними полутень.
А потом снова были камни, правда, в других, чужих руках. Камни больно ударяли по слабому, безвольному и почти безжизненному телу чуть выросшей полутени. Были злые усмешки, звучащие в унисон камням где-то из-за спины, которые без ножа резали оголённые провода надорванных нервов. Были холодные и пустые глаза, заставлявшие чуть бьющееся сердце источать новую юную кровь. А потом наступило Безбожие...

Это было именно то, что Он увидел тогда, тринадцать лет назад, в Её глазах. То, почему выбрал Её. Наконец, то, почему Она ждала Его появления.
Она помнила, как Он упивался, наслаждаясь её муками. Как ненасытно и жадно пил её кровь. А потом, словно в награду, дарил прекрасные строки. Она ненавидела эти строки, как и тот Дар, которым наделил её Он.
Однажды Она задумала бежать. Стояло раннее утро. Он спал. Она тихо собрала свои вещи и вышла навстречу восходу. Потом стояла на коленях перед Богом и разговаривала с ним. Умоляла очистить душу от скверны. Просила свободы. Ждала катарсиса. Господь Бог снисходительным жестом отпустил Ей все прегрешения. Но не простил… Не простил того, казавшегося Ей временами чувства, что его, Господа, никогда не было и все разговоры с ним были не иначе чем, разговорами с собой. В те зловещие мгновения Она стояла над мирозданием, и почему-то чудилось, что у неё нет обличия, она бестелесна.
…Он шёл по Её следу. И определенно знал, где искать. Как только колокол ударил в последний раз, Он открыл дверь унылой кельи и как всегда спокойно, с неизменной полуулыбкой произнёс: «Собирайся, я пришёл за тобой…»
Теперь, совершив эту маленькую прогулку по запутанным лабиринтам памяти, Она твёрдо знала, что нужно делать. Вообще, за эти тринадцать лет интуитивно чувствовала, что этого не избежать.



Догадывался ли Он об этом Ее решении? Нет, просто знал. И ничего не предпринял, не предупредил это?
А зачем? Он был Бессмертен. Был везде и одновременно нигде. Был Зол. Злость шла из тех, дышащих раскалённой лавой глубин, откуда явился Он. Злопамятен. Помнил, как те другие, такие же ничтожные и жалкие как Она, в своём нелепом заблуждении, одурманенные фимиамом богатства, славы, вечного везения, пытались поставить себя выше Его. Глупцы, так и не поняли, кто был истинным Властелином мира их душ. Глупцы…


Она знала, что больна. Чувствовала это каждой клеточкой тела. Болезнью Её был Он.
Он заставлял Её рассказывать о том, что всегда волновало, трогало, раскачивало сердца людей, соприкоснувшихся с тенью Вечного. Но в словах этих не было того живого и неподдельного чувствования, которое коснулось бы и Ее души.
Сейчас Она впустила то знание в своё мятежное сердце, жила им, ощущала…
По телу пробежало и разлилось приятное тепло. Несмотря на декабрьский холод, Она сидела на отвислом берегу самой большой и красивой реки в мире, закинувши босые ноги к кромке льда. И глядя на уснувшую реку, думала, как это, наверное, прекрасно - прикоснуться разгорячённой кожей к леденящей, освежающей поверхности и остудить накопившейся жар. Дурманящая влажность будет проникать глубже, пока не заполнит всю тебя . И твое тело, словно крохотная лодочка, легко и бесшумно навсегда скроется в глубине фиолетовых вод. Ещё чуть-чуть и вы станете единой стихией. И, наконец, ты обретешь то, чего у тебя не было всю жизнь. Тишину и покой.
Но это немного позже, а пока…

Серебром сверкнул острый клинок.
Секунда, не более.
Лезвие точно и легко вошло между рёбер под самое сердце.
Свобода!!!
Свобода!!!
Свобода!!!
Почему-то трижды простучало в висках.
Отныне Он мёртв. И Она навсегда принадлежала только себе. И это голубое и чистое от голубизны небо. И такие же голубые и светлые глаза. И это золотое и тёплое солнце. И такие же золотые нежные руки. Всё это, а ещё: птицы, животные, цветы, травы, человеческие сердца принадлежали только Ей. В этот Миг. В эту Вечность.



Толпы людей мощной волной хлынули вверх по широкому проспекту. Пройдя метров семьсот, люди остановились. Огромный бронзовый монумент величественно возвышался над толпой. В руках у людей были свежие цветы. И, несмотря на холодный зимний день, площадь превратилась в весенний луг.
И вот среди этой пёстрой толпы они снова встретились. Это был Он – Мастер, который теперь с гордостью смотрел на своё творение. Она стояла напротив него на огромной площади главного города своей Родины - торжественная в бронзовом наряде, и как всегда, немного печальная. Правая рука Её мучительно прижалась к груди. Этой грудью Она когда-то пела, из неё вырывала прекрасные и мудрые строки. Такой Она была и тогда, у реки, в последний день их встречи.
Он ещё немного постоял рядом. Затем сложил губы в знакомую полуулыбку Мефистофеля и незаметно, как и всегда, растворился в безликой толпе.