Г Л А В А 1
…«-Православные,- со слезами говорили они на все стороны,- глядите, что с купцом сделали…
Этого человека положили в чьи- то лубяные сани. Стрелец Овсей Ржов, взлезши на них, стал говорить всё про то же: как немцы по злобе убили едва не до смерти доброго купца и как верхние бояре скоро всю Москву продадут на откуп иноземцам… Алексашка с Алёшкой пробрались к самым саням.
Алёшка, присев на корточки, сразу признал в избитом того самого пухлого, с маленькими глазками, в заячьей шапке, посадского, кто на Лубянке продал ему два подовых пирога. От него несло водкой. Стонать он устал. Лежа на боку, мордой в соломе, только повторял негромко:
-О- ох… Отпустите меня, Христа ради…»
Василий широко, с пристаныванием зевнул. Взглянул на настенные часы: пол- второго. Снял очки, потёр дужкой натёртую переносицу.
Спать пора. Хоть и выходной завтра… Закрыл «Петра 1», выключил ночник. Потянулся под одеялом всем телом, до хруста в позвоночнике, повернулся на бочок.
-Вот не повезло мужичку,- подумал сонно. –Таскают за собой, как шлюху из притона. И ведь слова не скажи: пришьют втихаря- и вновь потащат… Только уже дохлого… Вот времена были!
Мысли туманились. Морфей уже рассыпал свой сонный песок.
-Не забыть бы завтра корм рыбкам купить…- напоследок пронеслось в голове.
Василий Груздев спал. Василий Груздев, одинокий тридцатитрехлетний хлебопек маленькой частной пекарни, спал безмятежным сном младенца.
Утро выдалось таким же блаженным, как и вечер. Настежь распахнутые по случаю душного лета окна впускали с улицы прохладу вместе с тишиной утренней субботы. Вкусно- вкусно пахло свежесмолотым кофе. Румянились гренки на сковороде. Помытое красно-желтое яблоко изящно блестело водопроводными каплями.
Василий, облаченный в белую рубашку и потертые джинсы, уселся за стол, развернул специально прибереженную с вечера для завтрака газету.
Мир жил немного непонятной для него жизнью. Зачем- то ссорился. Воевал. Развратничал. И очень много ругался! Вплоть до троеточий и пробелов в тексте! Всё это было непонятно и неприятно.
Отчего-то вспомнилась армия. Все в ней было: и дедовщина была, и картоху до полуночи чистил, и на зарядку одним «молодым» стадом бегали… Но никакого унижения, ни мордобоя, ни, тем паче, какого-то сексуального домогательства и в помине не было! Хотя, иногда с тоски впору было в петлю лезть: «точка» в тридцати километрах от города, сорок постоянных лиц, да две пластинки для поднятия духа: «Ти чин» да «Как прекрасен этот мир» Тухманова… Постоянный голод в течении первого года…Куски хлеба под подушкой и в тумбочке, навечно пропахшие мылом и вызывающие устойчивую изжогу… Долбанная шагистика и политзанятия… Наряды и дежурства…
А чего возмущаться?.. Нормальные тяготы и лишения… И еще: стыдно было тогда не идти в армию! Прям до испуга: за дефективного примут! Тебя, молодого парня! А точки эти «горячие» и тогда были… Всегда были… Видимо, тогда правозащитников этих не было. Да «материнских комитетов». А то бы они еще тогда им, солдатикам, объяснили, что стыдно быть именно н е д у р а к о м и не ущербным. И что служить Родине- вот это самый моветон и стыдобушка! А представить свою матушку в таком комитете он, ну, никак не мог! Плакала, а благословляла идти… Да, поменялись нравы… Сместились... Понятия сместились… Или ценности…
Ладно, Вась, успокойся. Пей кофе. Такое утро, а ты… Выйди в город, прогуляйся… Корм хотел купить рыбкам… В зоопарке, вон, ни разу не был… С мороженным! Или с пивом! А вечером Мишка с Пашкой придут, еще посидим, пульку распишем…
Так и сделаем!
Василий решительно свернул газету и залпом допил кофе. Чего зря время тянуть?! Вперед, к прекрасному!
Через тридцать минут Груздев был на площади Революции. Зашел на одну выставку, на другую… Полюбовался цветущими клумбами за памятником Ленина… Поглазел на загорелых девиц… Пару остановок, до Оперного театра, решил пройти пешком, по Цвиллинга, а оттуда уж добираться до зоопарка на транспорте. Купил мороженное, сок- и тронулся.
Кучка (человек десять, не более) женщин в возрасте от тридцати и выше, сжимая в руках неяркие рукописные плакатики, что- то периодически невнятно скандировала. В перерывах нервно смеялась и настороженно многоглазно поглядывала по сторонам.
В отдалении откровенно скучали телевизионщики: оператор курил, опершись на треногу, а ведущий украдкой доставал из пакета плоскую фляжку и единолично к ней прикладывался.
Тут же зевали «органы» в количестве одного молоденького лейтенанта милиции.
Народ мирно струился мимо пикета, не обращая на него никакого внимания. Лето. Суббота. Как- то всё аполитично. Не до пикетов.
Груздев же, наоборот, заинтересовался, притормозил. Посмотреть на всё это воочию, а не по телевизору, было любопытно. Последняя акция, в которой он принимал участие- первомайская демонстрация 1984 года.
-Пенсионерки, наверное,- определился он. –Видимо, за снижение коммуналки ратуют. Иль за надбавку к пенсии…
Долизал мороженое, присосался к пакетной трубочке: томатный сок был вкусным, подсоленным, как он любил.
Варёной походкой подошел милиционер.
-Гражданин, проходите. Нечего толпиться,- как- то брезгливо произнес он. А глаза- мутные от духоты и скуки, безразлично смотрели куда- то в сторону.
-Ладно,- улыбнулся законопослушный Василий. –Иду,- и сделал шаг. И оступился. Непроизвольно повалился на лейтенанта, схватился тому за китель. Рука с соком конвульсивно сжалась. Пакет с соком в крепкой ладошке хлебопека взорвался новогодней хлопушкой, густо окропляя мужиков красной жидкостью.
Обо непроизвольно вскрикнули.
Женщины разом прекратили горланить и живо, с интересом обернулись. Кто- то из них даже охнул, увидев «окровавленных» людей. И как милиционер схватил своего визави обеими руками за грудки.
-Что ж ты делаешь, сволочь?- в отчаянье шипел лейтенант Груздеву в лицо. –При исполнении!.. Где я тебе новый китель возьму?!
-Поскользнулся, товарищ лейтенант,- так же шепотом ответил Василий, обмякая ногами,- и вновь оступился!!!
Они, как альпинисты в связке, дуэтом рухнули на тротуар. Василий впечатался затылком в мягкий расплавленный асфальт и на время потерял сознание.
Очнулся, когда пикетчицы уже дружно лупили лейтенантика по голове плакатами и зонтиками от солнца.
-Убийца! Сатрап! Насильник!- заполошенно кричали они и- бац, бац!- зонтиками по молодой башке! Лейтенант, неумело прикрываясь, силился отползти к думской ограде и хотя бы с колен встать. Но тщетно.
Заснувшая, было, на время телевизионная группа активно развернула аппаратуру и снимала действо.
Василий, наконец- то, поднялся, заозирался очумело.
И в это время рядом, на дороге, с визгом затормозил черный «мерседес». Распахнулась пассажирская дверь.
-Садись! Мухой!- крикнул водитель Груздеву.
Василий олигофренно смотрел на того- и ничего не соображал. В отличии от двух бабулек из пикета. Те подхватили его под руки и запихнули в машину. «Мерс» с пробуксовкой, пахнув жженой резиной, умчался вдаль. Женщины перекрестили вослед задний номер с двумя нолями.
-Всё сняли?- строго спросила оператора старшая по пикету. –Девоньки, тогда отбой! Всё! Отбой! Да дайте вы ему чем- нибудь утереться!
Милиционер уже сидел на заборном парапете. Старшая присела рядом, достала «беломорину», закурила.
-Ты, дружок, скажи- ка нам: за что ты его так?.. И не ври! Мы все видели! Здесь тебе не погонами- тюрьмой для тебя пахнет! Мирный пикет, а ты человека уродуешь! Что, обидно стало, что нас народ поддерживает, да?
А сама старалась держаться в профиль к камере. В профиль она нравилась себе больше.
Лейтенант же, весь какой- то озлобленный, помятый, уже тащил из кармана рацию.
-Сейчас, сейчас, я вам всё скажу! Первый, Первый! Это Шестой! Ответь Шестому! Сейчас я вам всё скажу!.. Посидите у меня в каталажке, век вам всем воли не видать! Я вам… Да, Первый, слышу тебя!- он предостерегающе поднял вверх указательный палец, прерывая на полуслове старшую. –Срочно наряд на объект! Нападение на Шестого! Да, да, на меня! Жду! Ну, сейчас я вам всё расскажу!..- мстительно добавил он, засовывая трясущейся рукой рацию в карман.
Во, дурак! Бабоньки только этого и ждали!
Подбоченились. Кое- кто принялся подводить губы и веки. Ну, кто бы, скажите на милость, узнал про Уральский филиал союза «Девственницы России», кабы не этот, желторотый, в томатном мундире?! А так- вот! пожалуйста!- и по местному, и, может быть, по центральному ТВ! Плакаты, драка, разгон, профиль крупным планом…
Г Л А В А 2
-Ну, ты даешь! Уважаю!- водитель восхищенно повертел головой. –Ведь повязать могли! У самого Дома!!! Даешь! Чего митинговали-то? За правду? Здорово ты этому приложил! Ненавижу ментов.- Он резко свернул налево.
-За что?- поинтересовался Василий.
-А ты знаешь, как они нас «прессуют» после матча иногда? Мама- не горюй! За что мне их любить-то?
Василий растерянно оглядел салон. Все увешано антрибутикой местной хоккейной команды.
-А так: стулом по башке огреешь иль дымовуху запалишь- и на душе легче! Гриша!- протянул он руку. –Кличка «Бабай».
-Василий. Груздев.
Уважительно пожали ладони.
-Ох, и кровушки на тебе! Солью бы сразу… А то не отстирается.
-Это сок, томатный.- Василий попробовал отскрести ногтем пятно на животе. Не получилось. –Салон бы вам не измазать…
-Не измажешь. Засохло уже. И давай на «ты».
-Давай…
-Переодеться бы тебе… Сейчас, поди, весь район на ушах, тебя ловят… Да и меня заодно,- вдруг помрачнел он. –Там у них везде камеры, запросто номер «срисовали»…
Подумал немного и опять резко повернул в обратную сторону. Через минуту они въехали в ангар пустой автомойки.
Григорий достал из баула на заднем сиденье футболку и протянул Василию.
-Одевай. Она, правда, хоккейная, не по сезону, но пока сойдет…
-Да не надо,- засмущался тот.
-У тебя что, выбор есть?
Василий подумал.
-Нет, кажется…
-Ну, так переодевайся!
Груздев стянул с себя рубашку. Грудь местами тоже окрасилась соком. Начал натягивать футболку.
-А если стулом по башке- посадить же могут,- глухо продолжил он разговор, застряв головой в объемной футболке.
-Ой, не смеши меня!- «спаситель» заботливо помог ему. –Больше суток ни разу не сидели! Да и на работу всем с утра!
Вылезли из машины. Григорий уселся на стоящий в углу стул, закурил.
-Приедешь в офис после «веселухи», а на душе светло, будто от налогов убежал! Все дерьмо на стадионе оставил! И коллектив таким «пушистым» кажется!.. Ты чем занимаешься? Я- металлом, трубами… Думаю еще одну контору открыть, зерном заняться… А, может, горючкой…
-Хлебопек я… Хлеб пеку. И булочки- тоже…
Григорий посмотрел на него с уважением.
-То-то я чувствую: ладонь крепкая! Делом занимаешься! А мои, в конторе- ни в тятю, ни в матю… Лишь бы в Интернете «повисеть»… Да зарплату получить- это они первые!.. Пока не рыкнешь- хрен кто шевельнется! – Он оглядел Василия. –А чего… Здорово! Тебе идет! Почти твой размер… на вырост… Приходи к нам на матчи, на нашу трибуну… С ребятами познакомлю, вместе дерьмо выплескивать будем.
-Какое дерьмо?
-Ну, копится все
