Середина апреля, и еще не ясно, когда, наконец, в истосковавшиеся души ворвется долгожданное тепло. Голуби нанизались бусами на черные нити, натянутые от столба к столбу, и терпеливо ждут лета. Одинокий буро-коричневый корабль, опавший прошлой осенью со старого клена, утыкается резным носом мне в черный глянец сапога. Синеет просветом среди туч небо в луже. Асфальт - с измазанным мелом лицом после дождя, как старшеклассница, умытая в школьном туалете строгим классным руководителем. Цветные разводы на серых щеках: голубые, розовые, салатовые – стандартный набор мелков для детей.
В парке тихо… Где-то за его пределами, как в другой стране или в чужом сне, брызжут на прохожих лужами глазастые авто. Здесь – другой мир… С одной стороны – непричесанные с прошлой осени платаны, с другой – каштаны, вот-вот готовые зажечь в сыром воздухе свои белые свечи. Все задумчиво: земля с еле проклюнувшимися паутинами травы, голые ветви, кое-где случайно измазанные в зеленый тоненькой кистью, одинокая старушка в желтом берете, бредущая с огромной лохматой собакой на поводке, и пустые мокрые лавочки, что так жаждут принять на себя воркующих влюбленных. И ярко кричат среди этой тишины нарисованные нетвердой рукой ребенка цветные домики с поплывшими красными стенами и мокрым пятном зеленого солнца над ними.
Почему-то рисунок на асфальте всегда получается более искренним, чем на бумаге. Он – идеален в своей простоте и незавершенной целостности… Может, потому, что широкую детскую душу, не зажатую годами и опытом в рамки, сложно уместить на белой плоскости «А-четвертого» формата? Или из-за того, что сам рисунок не угнетен мыслью о долгом материальном воплощении, а знает, что первый же дождь вернет его туда, откуда он пришел – в Вечность?
Ясноглазое белокурое солнце, оставившее след на асфальте во вчерашнем дне, помоги мне стать лучше… Пусть следующий дождь смывает с асфальта линии моего портрета…
