7
Представитель республиканской законности объявил Шанталь, что до рождения ребенка ее не будут переводить в Консьержери и вызывать в революционный трибунал.
- Все это время, гражданка Дюбуа, ты пробудешь в Ла Форс, - заявили ей, - и благодари республику, которая проявляет милосердие даже к бывшим аристократам и таким подозрительным лицам, как ты.
- Благодарю, - тихо ответила молодая женщина. - А что... что со мной будет потом?
Она сидела в тюремном лазарете, сложив на коленях тонкие исхудавшие руки. Врач, проводивший сегодняшний осмотр, молча стоял у окна. Представитель республиканской законности, сидевший напротив Шанталь, поправил широкую трехцветную ленту на груди и уставился на нее пристальным немигающим взглядом.
- А потом, гражданка... - он сделал выразительную паузу. - Что будет потом, ты уже сама должна догадаться. Твоим делом незамедлительно займется революционный трибунал.
А ребенка, если он родится живым, отправят в сиротский дом, где из него и воспитают достойного республиканца, не в пример его родителям.
Он с нескрываемым презрением посмотрел на Шанталь.
"Даже в тюрьме умудрилась нагулять, шлюха", - подумал он. Но озвучивать эти слова все же не стал.
- Тебе все понятно, Дюбуа? - резко спросил он.
- Да, - Шанталь кивнула головой.
- Тогда можешь идти.
Он встал и повернулся к стоявшим у двери охранникам в красных колпаках.
- Отведите ее обратно в камеру!
***
Для Шанталь начались тяжелые дни. С одной стороны, она получила временную передышку от изматывающего ожидания скорой смерти. В течение ближайших девяти месяцев нож гильотины не угрожал ее шее. Уже заканчивалась осень, и по подсчетам молодой женщины у нее оставалось время почти до конца лета. Впереди была еще зима и весна, до которой Шанталь раньше и не надеялась дожить. Весна была ее любимым временем года. Впрочем, какая весна может быть в тюрьме, где кусочек неба виден лишь сквозь решетку крошечного оконца? Правда, еще оставались получасовые прогулки во внутреннем тюремном дворе, огороженном каменными стенами. Там был виден гораздо больший кусок неба... И гуляя там, Шанталь теперь смотрела на небо с особенной тоской. Небо начала декабря было белым и холодным. И часто, вглядываясь в него, Шанталь думала о Франсуа... О том, где он сейчас... И знает ли, что у него все-таки будет ребенок. И что она, Шанталь жива. Всё ещё жива. Думая об этом во время коротких прогулок, молодая женщина смахивала с глаз слезы. И это была другая сторона ее существования - острая тоска по тому, с кем уже никогда не быть рядом. А бывало, что Франсуа снился ей. И тогда Шанталь просыпалась с лицом, мокрым от слез и лежа в темноте на своем матраце, не могла заснуть уже до самого утра.
Мадам д'Эстеван искренне радовалась, узнав о беременности Шанталь.
- Даст Бог... - говорила она, - даст Бог, вы выйдете отсюда, девочка моя. Вы должны жить. За Франсуа, за всех нас. За это время многое может измениться.
Последние слова она прошептала очень тихо, приблизив губы к самому уху Шанталь.
- Вчера я случайно услышала, как охранники говорили между собой, что в Париже последний месяц огромные хлебные очереди. И казни, казни, казни... нет, это должно как-то закончиться.
- Франсуа говорил мне также, - слабо улыбнулась Шанталь. - Что народ все-таки проснется.
- Да, я тоже очень надеюсь на это, - мадам д'Эстеван внимательно посмотрела на молодую женщину и погладила ее по руке. - Главное, чтобы это произошло до того, как ваш малыш появится на свет.
Шанталь опять улыбнулась ей и провела рукой по животу.
- Если это будет мальчик, я назову его Франсуа. А если девочка - Франсуазой.
Мадам д'Эстеван ласково посмотрела на нее.
- Все так и будет, дитя мое, - ответила она. - Не теряйте веру и надежду.
- Спасибо вам, - прошептала Шанталь. - Я стараюсь.
***
Время шло. Из камеры, в которой находилась Шанталь, арестованных постепенно переводили в Консьержери, а на их месте появлялись новые люди. И это было очередным тяжелым испытанием для молодой женщины - расставаться с теми, с кем успела сблизиться душевно. Расставаться навсегда.
После потери Франсуа следующим ударом для нее стал день, когда пришли за мадам д'Эстеван. Пожилая женщина казалась совершенно невозмутимой. Она спокойно собрала свои вещи и повернулась к Шанталь, которая крепко обняла ее.
- Прощайте, девочка моя, - сказала мадам д'Эстеван, сжав руку Шанталь в своей. - Я знала, что для меня все это так и закончится. И даже рада этому. Я скоро встречусь со своим сыном. А вы, милая... - рука мадам д'Эстеван сильнее сжала ладонь молодой женщины. - Берегите себя. И помните, что вы должны жить. За всех нас. А они... они долго не продержатся. Нельзя удерживать власть только на крови.
Она прошептала это на ухо Шанталь и еще раз крепко обняла на прощание. Шанталь молча кивнула ей, вытирая слезы.
***
Время шло... Начался декабрь, а за ним - новый 1794-ый год от рождества Христова. Или год второй со дня основания республики, единой и неделимой.
Гуляя в тюремном дворике, Шанталь все также смотрела на белое зимнее небо, падающие снежинки... и вспоминала Франсуа, мадам д'Эстеван и других людей, с которыми ее свела судьба. И которых уже казнили.
Время шло... и порой Шанталь казалось даже странным, что именно сейчас, когда всюду царит страх и смерть, в ней развивается эта маленькая и такая хрупкая человеческая жизнь. Как-будто вопреки всему, что творится вокруг. И в такие минуты, когда Шанталь думала об этом, ей невыносимо, пронзительно-остро хотелось жить.
8
- Шанталь, ну скажи хоть что-нибудь! За весь день ты не обмолвилась ни словечком! - с нотками негодования в голосе воскликнула молоденькая девушка. Она сидела на кровати напротив Шанталь и расчесывала деревянным гребнем свои волнистые волосы цвета темной меди.
Девушка, также, как и Шанталь, ждала ребенка.
Шанталь, лежавшая на своей кровати, медленно повернула к ней голову.
- Что мне сказать тебе Лилу, - тихо сказала она. - Я не знаю, каких слов ты от меня ждешь. Я не могу ничем радовать тебя, когда все так... беспросветно...
Она тяжело вздохнула и, почувствовав толкнувшегося внутри ребенка, провела рукой по ставшему уже очень большим, животу.
- Тихо, Франсуа... тихо, малыш, - прошептала Шанталь, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы.
Лилу отложила гребень в сторону и посмотрела на Шанталь круглыми карими глазами.
- Ну, нельзя так! - воскликнула она. - Мы же еще живы. А ты совсем скисла, Шанталь.
- Пока живы, - отрезала молодая женщина. - Но ты же не вечно будешь ходить беременной. Скоро придется родить, а там...
Голос Шанталь дрогнул. Лилу Конде, полное имя которой было Лилиан, в ответ лишь легкомысленно улыбнулась и протянула своим высоким голоском.
- А я всё равно... все равно надеюсь на лучшее.
Шанталь вспомнила, что похожие слова ей говорил Франсуа в один из первых дней их знакомства. Как ни странно, то, как держала себя эта девятнадцатилетняя девушка чем-то напоминало ей поведение Франсуа. Похоже, она тоже относилась к неисправимым оптимистам. А, возможно, просто была немного не в себе. И в последнем Шанталь убеждалась всё больше и больше.
- Ко мне приходят ангелы... - доверительно прошептала ей Лилу в первый же день их знакомства.
- Ангелы? - Шанталь удивленно подняла брови и посмотрела на свою собеседницу округлившимися глазами.
- Да. - Лилу хитро улыбнулась и кивнула. - Я еще девочкой их видела, лет с пяти. Они стали ко мне приходить, я с ними разговариваю. Правда... мне никто не верит. Но я вижу их и слышу, святая правда!
И она совершенно искренне перекрестилась.
Шанталь грустно, с долей сочувствия улыбнулась ей.
- И что же они тебе говорят? - поинтересовалась она.
- Они сказали, что мы выйдем отсюда, - убежденно заявила Лилу. - Вместе с нашими малютками. И Эжен освободится. Обязательно.
Эжен Конде был ее муж, владелец хлебной лавки. Он был арестован по доносу, его обвиняли в спекуляции. А на следующий день арестовали и Лилу. Сейчас Эжен уже находился в Консьержери.
Шанталь промолчала в ответ. Хотелось бы ей хоть сотую часть оптимизма этой странной, немного помешанной девушки. Но его не было. Вместо оптимизма ее сердце все чаще заполняло тяжелое, беспросветное отчаяние. Разум Шанталь четко и безжалостно анализировал ситуацию. И... не видел выхода. Время родов неумолимо приближалось, а каких-либо изменений или даже намеков на смену существующей власти, не было. Более того, к июлю террор достиг своего апофеоза.
Арестовывали и казнили уже всех подряд. Парижские тюрьмы были переполнены, и Ла Форс не стала исключением. В камере, где Шанталь находилась раньше, количество заключенных давно превысило разумный предел. Люди спали вповалку, было очень тесно и душно. Все это усугублял страшный июльский зной.Недаром по республиканскому календарю июль был назван месяцем жары - термидором. И в это лето он полностью оправдывал свое название.
Шанталь, бывшая уже на поздних сроках беременности, очень страдала от таких условий. И охранник Жан, сжалившись над ней, добился ее перевода в другую камеру.
Это оказалась маленькая комнатка рядом с тюремным лазаретом. И условия здесь были гораздо лучше. Вместо брошенных на пол матрацев, как в прежней камере, здесь стояли кровати. Да и окно было побольше и располагалось значительно ниже, а не под самым потолком. В течение дня Шанталь подходила к окну и, держась за решетку, вдыхала раскаленный июльский воздух. Только к вечеру становилось немного прохладнее, и молодая женщина как-то оживала.
Именно в этой камере Шанталь и познакомилась с Лилу. Здесь они находились с ней вдвоем. Лилу рассказала Шанталь, что до ее прихода здесь была некая Жюли, тоже беременная.
- И что же с ней произошло дальше? Она родила? - с волнением спросила Шанталь.
- Да... - как-то растерянно кивнула Лилу, поправляя рукой свои рыжие волосы. - У нее родился мертвый ребенок... кажется, девочка. А на следующий день ее уже перевели в Консьержери.
- Боже мой... - прошептала Шанталь.
И вдруг, в голову ей пришла дикая, но не лишенная логики мысль, что этот мертвый ребенок, возможно, гораздо счастливее тех детей, которые должны родиться у нее и Лилу.
"Неужели всё было зря? Все напрасно? - эта мысль неотступно пульсировала в сознании Шанталь в течение всех этих дней.
А Лилу, бывшая словно не от мира сего, вызывала у нее порой раздражение.
В один из вечеров, когда жара немного спала, Шанталь встала и подошла к окну, с тоской глядя через решетку на темнеющее небо. Солнце садилось. И по небу разливались багряные отблески заката.
"Как-будто кровь - подумала Шанталь. - Все небо залито кровью..."
Почувствовав слабость, она устало села на кровать. Очень хотелось пить, но воду, которая была в большом глиняном кувшине на столе, они экономили. До утра ее оставалось совсем мало. Не выдержав, Шанталь подошла, и подняв кувшин, все-таки сделала совсем маленький глоток.
- О чем ты думаешь? - беспечно спросила ее Лилу, накручивая на палец рыжий локон.
Она спокойно лежала на кровати и улыбалась. И эта улыбка почему-то вызвала у Шанталь раздражение.
- Думаю о том, что нас скоро казнят... а наши дети останутся сиротами, - резко бросила молодая женщина.
Лилу приподнялась на кровати. Ее губы дрогнули.
- Нет, Шанталь... - произнесла она. - Не говори так! Ко мне
