Люська

    Л Ю С Ь К А .

  Внук Геннадия деньги не взял.  И  сын  его  не  брал,  и  сам
Геннадий не позволял себе обидеть одинокую женщину.
  А елку всегда приносили вовремя -  тридцать первого декабря
утром, и  ни  одного  опоздания   за столько  лет...   Годов
становилось все больше и больше, а елка становилась  все  меньше
и меньше, - как и должно было быть.
  Из пушистой, огромной,  под самый  потолок, она  постепенно
превратилась в скромную, настольную  макушку,  торчащую,  как-то
сразу, из  двухлитровой  стеклянной  банки  с песком. Стволик
хиленький: совсем жизненного  запаса  в нем  никакого; кончики
иголок, если приглядеться, желтизной уже  подернулись, так  что
успевай только водички подливать в нее, - а  еще  лучше спитого
чаю. И по полу на  четвереньках  не  наползаешься,  а так,  на
столе, под рукой все: и елка, и чайник заварной...  И  еще  одно
немаловажное  преимущество  настольного варианта:   доступность
каждой веточки для игрушек, - поворачивай  банку  и  нацепливай,
не  сходя  с  одного  места,  по  своему  вкусу и   усмотрению,
разноцветные  шары  и  шишки.  Были  и другие игрушки,  но   в
последнее время она признавала только их, да  красную  звездочку
на самом верху - символ Красной армии, а вернее -  символ  своей
молодости.
  Ящик с игрушками уже давно перекочевал с  привилегированного,
постоянного места на шкафу под кровать, -  с  тех  пор как  она
обзавелась деревянной клюкой  и навсегда  перехватила поясницу
оренбургским пуховым платком.
  Репродуктор над  кроватью  пропикал  двадцать   один   час.
Наступала ее время - ее три  часа,  - кто  знает:  быть  может
последние-праздничные...
  Она проверила  замок  на  входной  двери,  прислушалась,   -
привычно пропела электричка за окном, - не  торопясь  приступила
к  традиционному  новогоднему действу,   в   начале которого
накрывался  стол,  зажигалась  свеча   (а   раньше   подводились
часы-ходики, теперь же они застыли, по выражению  Геннадия:  "На
вечный Новый год!"), пригубливалась рюмка  водки.  Свеча  горела
столько, сколько ей было положено, а она старалась  не отрывать
от красного язычка слезящихся глаз и смыкала веки не раньше  чем
могла вдохнуть ладановый дымок угасающего фитилька.
  О чем она думала? Одному Богу известно...
  Из документов и справок, туго перетянутых резинкой  вместе  с
тремя стами рублей "на черный день", лежащих  у изголовья,  под
матрасом, можно было  узнать,  что  у  нее  есть  фамилия,  имя,
отчество,  что ей  от роду  семьдесят четыре года, что  она
беспартийная, что  русская,  что  уроженка  Подмосковья,  где  и
сейчас проживает,  что служила  медсестрой  в госпитале,  что
работала... - "да где только не работала!"- что причитается  ей
пенсия в  сорок  рублей  шестьдесят  копеек,  и  льготы  -  как
участнице Великой Отечественной.
  Вот и все, что сказано в документах. Не  густо  сказано,  за
ее-то семьдесят четыре... И самой малости не сказано!
  В дверь постучали.
  О! Как она ненавидела эти предновогодние стуки  в  дверь!  За
целый год ни одной живой душе не приходило в голову  задержаться
подле ее двери, разве только Геннадию по редкому случаю,  а  тут
осоловелому  голосу  обязательно   требовалась или   белокурая
Маринка, которую все должны знать, или шофер Лаптев, у которого
такая, величиной с теленка, лохматая псина, или...
  Постучали решительней.
  Она неохотно доковыляла до двери, затаила дыхание  в надежде
на лопнувшее терпение стучавшего, - "мол нет никого", - но  была
вынуждена  с  досадой отозваться   на  упрямое,   с мороза,
покашливание.
  - Кто там?
  Высокий,   девичий голосок  стремительно перескочил   от
застоялой  безнадежности  к  ударному, на   последнем  слове,
оптимизму.
  - Г-гуськова здесь проживает?!
  "Гуськова то проживает здесь,  но  кому?  и зачем? я  могла
понадобиться", - рассудила она.
  Голосок, тем временем, окрасился нетерпением.
  - Так здесь или нет?! Телеграмма ей!
  "Ошиблась значит. Гуськовых на свете,  что  Ивановых,  только
во дворе две семьи проживают..."
  Девчонка зашмыгала носом.
  - Ну что же вы? Новый год  вот-вот, а  вы  молчите...  Улица
Руставели, шестнадцать, квартира  четыре,  Гуськовой!  Мне  тоже
успеть домой надо...
  "Рассопливилась... А чего нюни то распускать, по  правильному
адресу ходить надо, - думала она так, и думала не так, -  адрес
то  верный,  и телеграмма...  Подурачиться  захотелось?   Кому?
Геннадию? Тот может... А ему зачем? Все одно  с утра  заявится,
не пропустит положенную... Тогда кто?..."
  За  стеной  глухо  пропел  звонок,  соседская   дверь   сразу
отворилась и девчонка затараторила на весь подъезд:
  - Простите пожалуйста! Вот! Адрес правильный! Гуськовой!  Там
кто-то есть, не открывают...
  - Э-э-э! Бабуля ни за что не отопрет! Хоть конная милиция!  -
сосед как всегда что-то пережевывал.  - Вечером  никогда!  Хоть
гром! - Его голос зазвучал  яснее,  значит  подошел  вплотную  к
двери. - Бабуль! А, бабуль! Это я! Григорий, сосед ваш!
  " Ну чего встревает, - она отмахнулась от него рукой,  словно
тот мог видеть ее досаду, - шел бы себе и шел..."
  А тот застучал своей лапищей  так, что  она  почувствовала,
потянувший по  ногам,  холод.  "Такой  и  с  петель  сорвет,  не
заметит!" Поэтому не стала больше мешкать.
  - Чего тебе?
  - Может того, прочесть, а?.. И дело с концом!
  "Чего читать-то... Не мне телеграмма,  не  мне,  да попробуй
объяснить балбесу,  с  утра  до ночи  музыку  крутит, да  мячи
гоняет. Утомит только..." Она сдалась.
  - Читай!
  Он читал неуклюже, с расстановкой.
  -  Дорогая  мама!  Поздравляю  Новым годом! Желаю счастья,
здоровья! Нетерпением жду встречи! Лена! - Конечно строил  рожи,
потому что девчонка,  под  конец,  уже откровенно  хихикала.  -
Бабуль! Крестик за вас ставлю! Можно?..
   - Какая еще Лена? - она  и не  пыталась  скрыть  злости.  -
Уходите, не то соседей позову!
   Через  минуту  входная  дверь  отсекла  от нее  и быстрые
каблучки, и басище нахального соседа. Она  и  прислушиваться  не
хотела к его болтовне. Вернулась на прежнее  место,  постаралась
поудобней утвердиться на краешке кровати. Не сразу  успокоилась:
что-то мешало  и  мешало  ей,- наконец она  чиркнула спичкой,
поднесла пламя к фитильку. И фитилек не хотел загораться.
   "Как сразу не заладилось,  так  проку  и  не  будет теперь.
Какая еще там Лена?.. Обратный адрес  спросить надо  было...  А
что адрес? Не мне телеграмма-то, сказано не мне!..  Отсырел  что
ли..."
  Фитилек  упорствовал:  никак не  хотел  загораться.  Спичка
вынуждена была погаснуть у самых пальцев.
  "Должно  быть  горячо  было, да  не заметила.  А  все  Лена
какая-то!"
  За окном  уличный  фонарь  добросовестно  рисовал  под  собой
серебристо-желтый круг. Изредка по  нему  тонкой  газовой  шалью
пробегала метель, цеплялась  за него, увлекала  за  собой,  но
быстро разочаровывалась, и тогда круг нехотя вписывался в  свой
прежний круг. От его середины кверху  вырастал столб, с  самим
фонарем на макушке, а от него на ее окно надвигалась  труба,  на
которой она совсем нечаянно заметила два  разноцветных огонька:
зеленый и голубой. Пригляделась:  аж  поднялась с  кровати.  На
трубе сидела... черная, от темноты или на  самом  деле?  кошка,
она то и не сводила с нее застывшего взгляда.
  Она взмахнула рукой. Костлявым пальцем постучала  по стеклу.
Кошка не шелохнулась.
  "Небось замерзла... Глаза  светятся -  жива.  Пригрелась  на
трубе. - Она  призадумалась.  - Кошка когда  пригреется  глаза
зажмуривает,  а эта   что-то таращится,   и глаза разные.
Неспроста..."
  Она, вдруг  дернулась,  словно  неожиданно  ударенная  кем-то
изнутри, стала медленно опускаться  мимо  кровати,  и  только  в
последний момент успела ухватиться за ее спинку. Нащупала  рукой
подушку, бочком завалилась на нее, и теперь уже сама,  в  ответ,
не спускала глаз с разноцветных огоньков.
  О чем она думала? Одному Богу известно...

  Геннадий  ввалился в   комнату   вместе   со   своей   мини
копией-внуком. Оба выпячивали вперед худые животы, оба серьезно
сдвигали брови к переносице  и отмахивали  руками  шаги  где-то
позади фигуры.
  - Ну ка показывай,  -  дед  помог  внуку  повесить  шубку  на
крючок, - чем бабу Аню порадовал?
  Тот солидно заложил руки за спину, остановился у елки.
  - Игр-рушек мало!
  - Игрушки что! Главное,  что баба  Аня  скажет.  - Геннадий
наклонился, чтобы получше разглядеть ее лицо. - А? Что скажешь?
Не нравится, иль не в духах. Иль Новый год проспала?  - Вскинул
руку над столом. - И свечка цела и бутылка...
   Она переставила свечу на подоконник.
   - Елка как елка, дотянет ли до  старого  года,  нет  ли?  -
Поставила бутылку под самый нос. - Пей! Чего там...
  - А я ничего! С морозца можно! -  Граненный стакан наполнил
под завязку, не уронил не единой капельки. - Ты того, не  болей!
И долгие тебе лета! -  Выпил  тяжело,  с  невыносимой  мукой  на
лице, яростно набросился  на  хрустящий огурец.  -  не грусти,
новую  поставим!  -  Ласково  похлопал внука по   плечу.   -
Поставим,а? - и не дожидаясь ответа, уложил сухую  руку ему  на
голову. - Фокус покажем, а? Сергунька! Ну покажем или нет?
  Дед на этот раз захмелел быстро, то ли  не  позавтракал  еще,
то ли на год состарился.
  Внук согласился.
  Фокус назывался баскетболом, был прост, и заключался в  том,
что Сергунька мячиком прыгал по комнате под ладонью деда,  затем
подхватывался им на руки, и легко  взлетал  под самый потолок.
Щеки  внука  раздувались  и  краснели, так  что  баскетбол  они
демонстрировали вполне настоящий.
  А она завидовала Геннадию. "Тоже, вот,  не  молод,  годов  на
пять младше. Тоже фронт прошел, а бегает,  прыгает,  ничего  его
не берет. Жену схоронил, зато дети, внуки..."
  Геннадий,  - "он  всегда  так",  - верно  почувствовал   ее
настроение, снова примостился рядом, отдышался.
  - Опять хандришь? Сколько лет знаю, молчишь и молчишь.  А  ты
расскажи.
  Он привычно заворачивал разговор на заезженную колею.
  Что греха таить, ей и  самой давно хотелось  разговориться,
только не умел Геннадий слушать, встревал, - все о себе норовил
похвастать, любил не по возрасту покуражиться...
  - А помнишь? Въехала ты  сюда,  -  он  вслух подтверждал  ее
мысли, - я раму вставил, ну и... помнишь?  Моя влетела!  -  Он,
заговорщицки против внука, тихонько рассмеялся. -  Ураган!  Пока
не съехали, зуб против тебя точила, царствие ей небесное...
  Она с сожалением, - "и сегодня  разговора  не  получится!"  -
отвернула от него лицо; кошка неотрывно продолжала  таращится  в
ее сторону.
  - Геннадий! - она пальцем указала ему на окно,  -  замерзнет!
На улице вон какой мороз!
  Он присмотрелся.
  - Кошка? Не замерзнет, - галантно развел руками,  - но  если
дама желает, закон! Сергунчик! - Он поставил внука  на стул.  -
Животное  видишь?!  Слушай  мою команду!  Животное  снять,   об
исполнении доложить!
  Опрокинул в себя еще пол-стакана водки. После  долгой  паузы,
вместо закуски начал комментировать действия внука за окном.
  - Нет-нет! Снежком ее не возьмешь! Хиловат пока,  но ничего,
богатырем будет, в деда! Ань, - он не  мог  не коснуться  своей
персоны, - помнишь, каким я  был?..  Правильно! -  но это  уже
относилось  к  внуку,  сменившему  тактику.  - Давно бы   так
сообразил! Тяжеловата доска... Ну  молодец!  Вишь  Ань, готово!
Твое слово, закон!
  Она все видела и только тяжело вздохнула в ответ.