Холодно.
Середина лета скоро, на улице - жара, а на душе - холодно, зябко.
Чего-то хочется. Сладкого и нежного. Ощутить его вкус, запах, это касание по моей коже. Ан нет. Нет его.
Стоя на улице, давно уже покрылась загаром. Парковые листья не защищают от палящих лучей. Нос и щеки усеяли веснушки, а помада постоянно растекается. Жарко и холодно одновременно.
- Сколько стоит нынче мороженко?
- По полтишку лизнуть.
- Хата есть? Или в кустах привыкла?
- Хата - еще червонец, и в кустах - два.
- А, шо, это кусты такие дорогие стали?
- Потому, что "кепкам" процент платить надо.
- А, как насчет шоколадного глазика?
- Полторы.
- Идет. Показывай хату.
Они уходят словно не знают друг друга. Клиент оборачивается по сторонам, выискивая знакомые лица, опасаясь, чтобы его не спалили на горячем.
Здесь, с такими как она все просто. Дунул - плюнул - зазвенело, и пропал в неизвестности. А на душе становится еще противнее и холоднее. Пока эта душа не начнет медленно склеивать ласты, а сердце не начнет окончательно каменеть. И тогда от нее не останется ничего, кроме разлагающегося тела.
Снова парк, снова стоит у раскидистого дуба, делает вид, что читает книгу. Сесть пока сложно и больно. Клиент попался - обладатель лошадиного дрына. А с виду и не скажешь. Щупленький, а чуть на изнанку не вывернул.
"Надо было двойной брать, сука"
Вечереет. По парку появляются конкурентки. Вон - Маняша поплыла. На нее, как мухи на дерьмо слетаются. И все как на подбор - при зелени.
Она Машу не любит. Она ей завидует, как и половина местных девочек. Маняша своим приходом подняла спрос на место, но и сливки собирает в первую очередь, оставляя остальным довольствоваться тем, что осталось.
Появился Гарик. Кот. Обвел своими поросячьими глазками место, посмотрел кто где и подошел к Маняше.
- Чё потрепаная?
- Потрепали,- огрызнулась.
- Так приведи себя в порядок.
- Я и так в порядке.
- Нихрена. Подняла свою золотую и в темпе вальса. Сейчас поедем.
- Опять? - На этот раз уже интересовалась Жанна. Она была второй красавицей.
- Что опять? Да, опять! А чё хавальник раскрыла. Ты на пост шуруй.
- Значит ее, так на диван, а меня на точку?
- ****уй давай, меньше пререкайся.
Гарик обводит взглядом остальных, останавливается взглядом на ней.
- Тоня, ходь сюда.
Она встрепенулась. Опять будет сейчас выслушивать гадости от кота. Идет, всеми силами стараясь выглядеть хорошо, а ступать ровно, приближается к Гарику.
- Ну.
- Шо "ну"? Нагну - раком будешь.
Тоня только хлопает своими большими ресницами, через которые не видно глаз. Гарик бесцеремонно хватает ее за задницу, больно сжимает, криво лыбится.
- Собирайся. Щас эту шмару дождемся и поедем.
Холодно и страшно почему-то. Ощущение, словно пришел конец. Маняша с ней никогда не работала в паре. Она любит сольные выступления, а Тоня... Тоне уже все равно. В свои тридцать, без грима, она выглядит на пятьдесят. Здоровья нет. И сил тоже. В глазах давно потух огонек жизни.
Ей скажут: "Соси" и пососет, в горло до гланд, задыхаясь слюнями. И неважно, что он немытый и вонючий. А берет. И зад подставит, как скажут. Все равно она уже давно кукла. С грубой кожей, как у грузчика, синяками и шрамами по всему телу.
Алкоголь и травка отбивают память, отбивают воспоминания в жизни. Она уже не помнит, а правда ли ее зовут Тоня, и правда ли ей только тридцать? А может все сто? Разве можно за всю жизни столько вытерпеть? У нее могли быть дети. С десяток, наверное. Столько и абортов. Антибиотики идут как молоко у младенца - то одно подхватывает, то другое. Хорошо, что не смертельное. И за всем следит Док. Неважно, что с остальным здоровьем. Главное, чтобы без заразы и зубы в порядке были. Остальное неважно.
Никому неважно, что в душе творится у каждой из них. Какое будет будущее. И будет ли оно вообще.
Пришла Маняша. Покрутила задом.
- Чё стоим? Поехали.
- Тоня, шевели копытами.
Ехали молча. Особых пожеланий, видно, не было. Проезжая по глухим улочкам центра, Маша встревожено оглянулась.
- В "Живот"?
Гарик молчал. Маняша засуетилась. Ей известно, что оттуда некоторые не возвращались. А те, что возвращались, то не сразу, а через больницу. Тоня давно уже ждала этого дня. Рано или поздно там оказывались все. А ее время стояния в парке подходило к концу. Прибыли с нее было мало, а обузу Белый не любил.
- Гаричек, почему? Я же приношу столько, Гаря, ну, что ты? Меня нельзя в расход. - Она металась по сиденью, испуганно глядя по сторонам. - Ну, почему? Гарик. Я же тебе никогда не отказывала. И Белому, и вообще. Чего ты так со мной.
Она еще что-то лепетала, но ни кот, ни товарка ничего не говорили. У каждого свое в голове.
Вот уже подворотня старого, двухэтажного, дореволюционного особняка. Единственное, что не вписывается в архитектуру - новые мощные радиоуправляемые ворота. В остальном - тихий сонный район.
Там, под домом большая подземная стоянка, невидимая с улицы. В доме - звукоизолированные стены и потолки. Есть еще и подвал. Собрания, обычно, проходят на втором этаже - туда ведет мраморная широкая лестница. Высокие своды из того же мрамора с золотой отделкой. Клуб принадлежит все тому же Белому.
Гарик вышел из машины, грубо схватил за руку Маняшу, Тоня послушно поплелась за ними.
- Если ты не захлопнешь свою сраную пасть, я прибью тебя на пороге,- Гарик не шутил, больно дернув приму впихивая ее в боковую, невзрачную дверь.
Перед глазами Тони плыло всеми цветами радуги. Еще в машине она успела нюхнуть остатки порошка, которые держала на такой момент. Сейчас ей было хорошо. "Подыхать так с музыкой!" - стучала в голове старая истина.
Их раздели мужчины в масках. Отправили со служанкой в душ.
Одели в латексные костюмы. Тоне достался полностью закрытый черный, и маска на глаза. Где-то отдаленно стучала мысль о том, что этот костюм рабыням не одевают. На Мане было латексное платье и ошейник. Тоня хотела спросить: может они попутали костюмы, но не решилась.
Зал встретил приглушенным светом. За столами, стоящими полукругом сидела публика. Кто в шикарных костюмах или вечерних платьях, кто практически раздет. По правилам первая вошла Тоня, держа на поводке Машу. Тоне указали место у сцены. Маня бросилась вперед. Короткий поводок напрягся и повернул ее к Тоне.
- Иди за мной.
Эти игры ей давно уже были знакомы. Только тогда она была на месте Маняши. А сейчас первый ее выход в свет с роли Госпожи.
- На колени.
Холод, копившийся в душе, наркота разбавляет его азартом. Слова администратора в черном фраке слышатся смутно и где-то далеко.
- Господа и Дамы. Рад вас приветствовать сегодня у нас.
Шум голосов слышится ближе и ярче, подстегивает, возбуждает.
- Объявляю сегодняшний вечер вечером Госпожи.
Шум еще громче, какие-то выкрики. Тоня оглядывает лица, оглядывает одежды, оценивая, сколько кто, платил бы за удар. На ее языке, это слово — значит совсем другое. Обычный секс.
Но здесь не обычные люди. Здесь - Люди. Дорогие, махровые. Они платят за все и много, и, ты должна исполнять и молчать.
Кто-то начинает скабрезно шутить, предлагая своего низа в качестве разминки. Начинаются споры и смех. Тоня подмечает, что даже маты в Их устах звучат по иному, не грязно, как она привыкла слышать от своих постоянных грязных и ничтожных клиентов, а интеллигентно и возбуждающе.
Перед крестовиной на растяжку ставят молодого человека. Снова восторженные комментарии в зале. Оспаривается право первого удара. Но администратор с хитрой улыбкой, с поклоном передает почетную плеть и право первого удара Тоне. Та теряется, встает и обводит взглядом окружающих, берет за рукоять и пугается, ищет глазами кого-то и, найдя самые холодные и властные глаза, не отрывающие от нее требовательного взгляда, идет к сцене.
Разминка. У нее такой опыт не первый, но, и не частый. За пятнадцать лет проституции бывало всякое. Пороли и ее, и она. Ладонь бережно проходит по мягкому хвосту. Разминочная замшевая модель. Первый легкий удар по своей руке, оценивая удар.
В зале кто-то свистнул, кто-то неодобрительно прокомментировал, а ей все равно. Азарт захватил девятым валом. Удар. Обнаженная белая кожа на пояснице слегка порозовела. Еще удар, сильнее. Плечи, лопатки, подрагивающие от каждого удара ягодицы.
- Шампанского?
Тоня поднимает бокал и отпивает. Ее улыбка озаряет лицо. Сейчас она счастлива. Ей передают хлыст. А в зале восторженные голоса. На Его глазах довольная улыбка. Еще пара ударов по спине и ягодицам, оставляя багровые следы.
- Мадам.
Слуга с пустым подносом. Тоня разочарованно возвращает хлыст и делает довольно грациозный кивок залу, возвращается.
Раба снимают, но оставляют на сцене. Сейчас им занимается другая Мадам, доводя низа до оргазма с помощью плети из страусовых перьев.
По залу проносится громкий стон. Снова слышится восторг и какие-то пошлые комментарии. Шампанское льется рекой, появились закуски. К столику Тони подносят миску с желтой жидкостью и ставят перед сидящей на коленях Маняше. Последняя не понимает, что от нее хотят и нагибается, чтобы понюхать. Тоня не упускает возможности и толкает ногой по голове товарки, опуская ее лицо в жидкость. Та фыркает и готова уже вскочить, но нарывается на удар стеком по уху, взвывает. Бил мужчина за соседним столом, обозвал рабыню каким-то не хорошим словом, которое до Тони не дошло. Маня молча вытирает лицо от мочи, расплескавшейся из миски и с ненавистью поглядывает на веселящуюся Тоню.
На сцене меняются номера, а по залу уже ходят гости, кто-то ездит верхом на своих рабах, слышен смех.
Время летит с неимоверной скоростью. Слышны крики и стоны. Азарт захлестывает всех, как сидящих в зале, так и тех, кто развлекается на сцене.
Пошли первые жертвы. Двоих парней вынесли без сознания из зала. Никакого сочувствия. Только грубые и циничные отзывы, и смех.
- Хорошего вечера, госпожа. Пожалуй, мне интересна твоя нижняя. - К Тоне подошел крупный мужчина, лет сорока.
Тоня ухмыльнулась, но отрицательно качнула головой. Маняша ей самой была интересна. Накопившаяся на нее злоба подступала все сильнее и сильнее к горлу, сжимала в руках ручку стека и клокотала радостью в душе. Наглая и популярная проститутка, соперница по панели, отвратительная и низкая интриганка сейчас сидела на коленях у ног Тони - такой же видевшей всякое в своей жизни проститутки, закаленной во многих постелях и подворотнях, битой ни один десяток раз до полусмерти такими, как этот мужик, господами. Да и какие они господа. Обрюзгшие толстосумы, у которых уже давно не встает на их жен, у которых за животами невидно хозяйства. А Тоня, все равно, хоть перед смертью хотела выплеснуть эту боль и обиду, копившуюся много лет.
Сейчас бы Тоня с радостью прошлась бы плетью по этому мужику, поддавая кнутом по голому седалищу, затыкая рот кляпом. Все это отразилось на ее лице, в ее глазах, которых не могла скрыть ее маска.
- Мне тоже она интересна, и не только она,- ее голос был развязный, без тени скованности, которая преследовала ее многие годы рабства на панели.
- О! Уважаемая хочет устроить турнир,- громогласно произнес мужчина.
Что-то екнуло в груди Тони, но снова улеглось. В памяти урывками всплыли воспоминания, когда она жила с Павлом. Он был похож на этого мужчину - такой властный и холодный, уверенный в себе мужик. На время он был единственным ее
