Закончились дождливые майские праздники, после которых установились поистине тёплые весенние дни. С самого утра щедрое солнце ласкало истосковавшиеся по настоящему теплу лицо и тело, слепило глаза. В ближайшей палатке, недалеко от метро я купил «жёлтую» газетёнку, надел солнцезащитные очки и уселся на скамейку. Человек, с которым я договорился встретиться, позвонил и сказал, что не сможет подъехать в условленное время, просил подождать два часа.
Люди проходили, пробегали мимо меня. Они спешили на работу, торговцы открывали свои ларьки, грузчики везли овощи и фрукты на тележках к небольшому рынку. Автомобилисты заводили свои авто, выезжали на оживлённую улицу и занимали своё законное место в вечной московской пробке. Девчушки, девушки и женщины пробегали, а настоящие леди грациозно проходили мимо, цокая своими железными каблуками, иногда выбивая искру из асфальта. Многие из них курили и деловито выкидывали в урну окурки тонких дамских сигарет со следами помады, зачастую даже не попадая туда.
Я просто наслаждался всей этой суетой, этими бегами по ипподрому мегаполиса, подставляя своё бледное лицо первым весенним лучам солнца. Некуда спешить, некуда лететь. Никто не подгонял, не командовал мной, не приказывал. Шесть лет назад я даже не мог представить, что такое на самом деле свобода. Никто никогда не осознает свободу, не оказавшись однажды в неволе. Свобода! Я хотел кричать, кататься по траве, или просто лежать, смотреть в небо, широко раскинув руки, говорить каждому прохожему, что я свободен, чтобы все они знали, как я счастлив. Люди, проходившие мимо, казались мне не такими, как раньше – другими, я старался поймать, запечатлеть в своей памяти каждое лицо, каждый взгляд, каждое слово. Я всё ещё не верил, что рядом не было заключённых, гэбэшников, кума, тюремной робы, пайки, фени. Даже почему-то не было ни одного милиционера. Странно, не правда ли?
Неожиданно моя память, который уже раз возвратила меня туда, в то время, когда всё это началось, когда закончилась свобода и началась неволя.
Отец давно бросил нас с матерью. Он был моряком. Помню только, как он надевал мне на голову свою бескозырку, сажал себе на колени и подолгу рассказывал мне о своих морских похождениях. У меня даже осталась такая фотография. Жили мы тогда в небольшом городке под Ленинградом. Мать работала на двух работах, чтобы содержать меня. Когда школьники говорили, что я сирота, я показывал им эту выжившую фотку и говорил, что мой отец ходит по морям, и что я после окончания школы пойду учиться в мореходку.
Но жизнь распорядилась по-своему. Мама заболела и через год получила инвалидность. Понятно, что оставит её на пенсию инвалида третьей группы я не мог и поэтому пошёл работать на мебельный комбинат вместо мореходки.
Через три года я набрался «мебельного» опыта, сдал экзамены на квалифицированного столяра. Близился мой восемнадцатый день рождения. В принципе, я не страшился армейской службы и с радостью ждал дня своего совершеннолетия. Наконец, этот день наступил, ко мне пришёл в гости мой друг Денис с женой. Много не пили, скоро супруги попрощались и ушли домой. Я их проводил на улицу и закурил на пороге подъезда. Не успел я затянуться, как за дверьми квартиры на первом этаже послышались мужские пьяные крики. Там жил гаишник Валера, парень весьма буйного нрава и непредсказуемого характера. Из квартиры выбежал босой мужчина в спортивных штанах и рваной майке. Сбив меня, он бросился на улицу. За ним выбежал Валера. Нагнав босого, он ударил его тяжёлым куском арматуры по голове. Мужчина упал. Недолго думая, я подбежал, схватил соседа, пытаясь вырвать у него из рук увесистый железный прут. Но не тут-то было, - он наносил жертве удар за ударом, пока мужчина, наконец, не затих. Было ещё не так поздно, кто-то смотрел в окно, выключив свет, кто-то спрятался за экран балкона, тайком наблюдая за побоищем, а кто-то стоял и за дверьми подъезда. Никто не подошёл! Никто не помог! Никто не остановил преступление! Никто!
На следующий день, вечером, когда я пришёл с работы, меня ждала повестка.
- Не бойся, Гена, ты – как свидетель, - успокоила меня мать.
Однако следователь встретил меня недружелюбно. Его вопрос совсем добил меня:
- Расскажи, как ты убивал гражданина Самойлова.
- Вы что-то путаете, - ответил я. – Наоборот, я защищал его.
Капитан посмотрел на меня так, словно я уничтожил всю его семью.
- Слушай, Бастрыкин, у меня нет времени с тобой в кошки-мышки играть. Или ты активно помогаешь следствию и получаешь минималку, или я оформляю мокруху с отягчающими.
- Какую минималку, я его не убивал, - нервно возразил я, постепенно понимая, во что вляпался.
В соседней комнате с меня сняли отпечатки пальцев и отправили в камеру. Оттуда мне удалось связаться с матерью и, естественно, огорчить её. На следующий день меня вызвали на допрос. Капитан начал без предисловий:
- Ну, Геннадий Васильевич, как вы объясните появление ваших отпечатков пальцев на арматурном стержне, которым был убит Самойлов.
- Я вырвал штырь у Валеры..
- У какого Валеры? Есть свидетель, который видел тебя у жертвы.
- Там же ещё Валера был, гаишник, из второй квартиры. Он гнался с арматурой за этим Самойловым.
- Откуда ты знаешь, что у него была такая фамилия? Значит, ты знал свою жертву.
- Вы же сами не раз называли его по фамилии.
- Кто может подтвердить, что кроме тебя там ещё кто-то был?
- Было ещё не поздно. Думаю, многие видели это.
- Так вот, Бастрыкин, видела это только одна женщина. Никакого Валеры там не было. Вот её показания.
На следующий день, на опознании, соседка-алкоголичка указала на меня из трёх других мужчин. В камере мне посоветовали потребовать адвоката. На одном из допросов капитан, услышав это, спокойно сказал:
- Будет тебе адвокат, но за своё упрямство пострадаешь.
Что такое бесплатный адвокат?
Чаще всего – это юрист-бюджетник без опыта. Что ему надо? Доказать вашу невиновность или виновность? Может быть. Но больше всего ему надо научиться работать, приобрести опыт на вашем печальном деле.
Так и вышло. Через два дня я встретился с молодой девушкой, выпускницей юридического института. Она записала всё, что я ей сообщил, потом сказала:
- Хорошо, я посмотрю, что можно сделать, а сейчас извините, мне надо бежать к другому подследственному. А потом на суд.
В результате «посмотрю, что можно сделать» вылилось в чистосердечное признание. В изоляторе, где я находился, часто говорили:
«Как решит суд», поэтому я и надеялся, что судья – умный, образованный человек, во всём разберётся, поймёт, что здесь подстава и отпустит меня на все четыре стороны.
В камере ребята попались неплохие, делились со мной сигаретами и едой. Я тоже не оставался в долгу, когда мать передавала мне передачи.
На единственное судебное заседание я пришёл с чистой совестью и спокойным сердцем. Прокурор с каменным лицом зачитала обвинение. Выступила соседка-алкоголичка. Судья, тощая длинная женщина, в очках и чёрной мантии, задала мне пару ничего не значащих вопросов. В последнем слове я сказал, что не признаю свою вину, что это ошибка. Я вглядывался в глаза судьи через очки, пытаясь поймать в этих стеклянных глазах хоть каплю человечности и сострадания. Адвокат в течение этих двадцати минут не проронила ни слова, а когда мне припаяли девять лет «строгача», встала и вышла из зала.
Мать билась, как рыба об лёд, всё искала правды. На одном из свиданий с ней переговорил человек из зоны, назвал сумму за УДО. Помогли ребята и администрация комбината. В результате через шесть лет я оказался дома. Гаишника Валеру мне не довелось увидеть, он куда-то переехал. Менты не давали мне житья, - как что, - проверка, шмон. Кто-то что-то натворит, сразу ко мне домой, да и на улице проходу не давали.
- Нет, мама, это не жизнь. Мне надо уехать из города, хоть на некоторое время, а повезёт с работой – переедем.
- Ну, и куда же ты подашься? Денег, которые заработал в тюрьме, надолго не хватит.
Ремесло мебельщика очень помогло мне. Я отбывал срок в Карелии. При зоне был мебельный цех местного значения, на котором работали заключённые. Мой опыт оказался как нельзя кстати. К нам попал москвич, паренёк моего возраста, Виктор, на него кражу повесили. В результате, зоновские волки прибрали его к рукам. Как-то на прогулке он попросился ко мне в помощники. Сказал, что отблагодарит. У него тоже, как и у меня, мать одна осталась. Я пожалел его, с разрешения начальства взял к себе. Действительно, передачи его мать передавала неплохие, иногда перепадали деньги. На день моего освобождения ему оставалась «трёшка». Виктор дал мне свой московский адрес, а при свидании со своей матерью, познакомил меня с ней. Я, конечно, поблагодарил его, а адрес взял так, из уважения. Теперь он оказался, как нельзя, кстати.
После короткого семейного совета я рванул в столицу. Елизавета Александровна была несказанно рада мне, а когда я рассказал, как и за что был осуждён, горько заплакала. Я поселился в гостевой комнате. В тот же вечер я созвонился с фирмой, выпускающей элитную мебель, и договорился об этой утренней встрече с менеджером.
