С год назад это, значит, было. Или нет… Постой, наверно, всё-таки поболе. Да, точно… пораньше немного! Снег ещё не выпал. Потому что у пруда как раз сватья Фроська со своей дочкой Дуськой стояли. Сватья ещё, помню, и говорит своей дочке:
– Не мой тут, доченька, ноги, тут шофера, кажися, воду уже пили!
Да и без кухвайки ещё можно было на улице ходить, а я как раз в забоку по рыжики собрался! Куда-куда… По рыжики! Закуски на зиму изготовить, опяты там, груздочки. Закусь первый сорт! Под самогонку рыжики лучше всего хрустят. Тока вышел я так на пригорок и в лес заглыбился, глядь, а он тута под кустиком скукожился от холоду и сидит на кукорточках, смотрит на меня со слезой!
Что ж ты думаешь? Тоже посмотрел я на него. Боже ж ты мой! Вот до чего может допиться, думаю, человек! Ну, я, конечно, давно уже не вступал в обчество трезвости. И тоже по утрам в зеркале сам себя бываит и не узнаю. Но штобы так! Срамота. Он же совсем голый был. Никакой одёжи на ём, тока блестит, как от инея, и позеленел от непохмелья весь. Прям, лёгкой зеленью шибает, как свежий тепличный огурец. Башка большая, лысая. Глаза большие, но узкие, как у кума Мишки после недельного запоя. Говорят, так с жестяного денатурату часто бывает. Или от синеситинской водки. Ножки у него тоненькие, ручки тоненькие, видно, совсем его баба дома в последнее время, думаю, не кормила. Вот горе так горе!
Я к нему с вопросом:
– Ты чьих будешь, товарищ? Где тебя так судьбинушка-злодейка мотанула?
А он тока тихо пищит непонятно, да головой своей лысой мотает. Видно, здорово его с похмела трясучкой ударило. А может, и действительно не понимает по-нашему, может, он из заезжих гастарбайтеров, думаю, судя по обличью, кто их этих гастарбайтеров поймёт? Собака его тут же, рядом у пенька противно скулит. Собака, сразу видно, породиста, как мопс, только больше противнее, сколько лет живу, а такую первый раз вижу, шерсть только на голове, да и та клоками. Рёбра торчат с-под красной кожи. С морды слюна красная капает и глаза зелёные. Хвост крысиный. Вот страшилища, ну понятно, оголодала с таким хозяином. Тявкать уже и не тявкает, а тока смотрит на меня, как на свинячью каклету. Делать нечего, повёл его назад, к себе домой. А как оставить его опять в лесу? Помрёт человек. Потом же в церкву не находишься грехи замаливать. Да и далеко до той церквы ходить. Огородами, огородами, задами, чтобы баб по улице не распугивать, он же голый совсем и блескучий. Да и от собаки его этой хоть кого подташнивает.
Так вот и привёл его домой, усадил на лавку, в старые катанки на худые ноги обул, да стакан самогонки для опохмелки и сугреву налил. Пей, товарищ, ты хоть и трудящий, но ведь тоже человек! Стукнулись по первой, огурцом солёным хрустнули, хорошо, зараза, пошла! Я к нему снова с вопросом, кто такой да откудова в лесу ночевал? Говорить начал зелёный, да всё равно малопонятно, голосок писклявый, видно, сильно простуженный! Подшипётывает, подсвистывает, да буквы импортные вставляет.
Делать нечего, наливаю по второму стакану. После второго стакана у меня и мартышка разговаривать начинает. На что уж кум Мишка молчаливый, а после второго хлеще Горбачёва разойдётся бывало. В ушах зашумело, первач у меня ядрёный. Ну и вправду, стал я его после второго замесу, кажись, помаленьку уже понимать. Вроде как сказал он мне, что он инопланетян! Вот так раз тебе! Видно, помутнение в мозгу случилось от технаря, думаю! Раз науке инопланетяны неизвестны, значит, и нет их. Научный факт в газете!
Ну да ладно! А как быстро на голодный желудок захмелел он, так и положил я его на печку отогреваться. Спи, горемычный, настрадался поди в лесу. Ну, думаю, утром проспится, там и вспомнит, откуда он сам родом. Из какой деревни району. Не выгонять же на улицу человека без одёжи и сапог. А собака его страшная в сенцах у меня заночевала. Каши ей пшонной в чеплажку насыпал: жри, паскуда! А то смотрит взглядом так, аж до пяток продирает.
Поутру первым делом приодел человека, рубашку ему свою клетчату старую дал, штаны, что ещё от хрущёвского времени костюма остались, да ботинки войлочные на чердаке нашёл. А то зайдёт кто, а он зелёный. И вот вроде как уже утром первым делом и похмелил человека, а он всё равно в себя не приходит. Как стану спрашивать, где он родился, он самогонки глотнёт и опять за своё – инопланетян, дескать, хоть ты режь его! Дескать, высадили его из инопланетной тарелки с целью исследования лишайниковой среды и расчепления ядерных атомов. А когда настало время его забирать, то обнаружил он, что неизвестные бомжи его телефон-передатчик и борзиметр случайно нашли и на металлолом сдали. Видно, свои его поискали, да не нашли без передатчика в кардинаты, так и улетели на орбиту. Вот они с собачкой и осталися в забытье.
Чтоб он меня за дурака не держал, рассказал я ему про расчепления атомов. Жалко, говорю, что он мою бывшую супругу Пелагею не застал. Та любой атом быстро бы тебе расчепила. Как навернула бы по атому со всей дури чугунной сковородкой – портоны в одну сторону, молескулы в другую бы полетели. У неё это быстро было. А про инопланетян я уже слышал. Кум Мишка у меня ещё и не такие истории сочиняет, когда перед женой выворачивается. То про то, как его соседская корова со злобы покусала, то про то, как сватья Фроська ему правую ногу заколдовала и он два дня через огород домой шёл. Наливай, говорю, давай, мурло ты зелёное!
Так мы с ним в учёных беседах целую неделю и провели. У меня ж в бане бражка дозревает. Он по научной части помогает, перегонный куб замазкой замазывает, сахар засыпает, да под змеевиком холодную воду из колодца меняет. Мужик ничего, не лодырь, тока напитки крепкие, а он, наоборот, слабый. Собачка его противная тут же под ногами крутится. Он её: «Чупа, Чупа…», - а она кривые зубы до ушей оскалит. Улыбается. Не дай, кому ночью приснится! Привыкать я к нему уже вроде стал. Вроде как сроднилися мы на почве душевных бесед. Сядем с ним вечером, я ему про свою бывшую Палашку, он мне про простдранственный скачок. Так и беседуем весь вечер по-умному и по-душевному. С кем ещё в деревне по-научному поговоришь? Уверовал я потом, что он инопланетян. Не может наш человек столько говорить и через кажные два слова не материться, а только через три. Понятно, что с Луны свалился.
Хотел я ему уже на зиму валенки подшивать, и на кухвайке локти латать, да случилась случайность непредвиденная. Пролетала, видно, ихняя тарелка возле нашей бани, а он возьми да и выйди ненароком дровишек в печку подкинуть. Запелентговали его, конечно. Сразу же в оборот взяли и к себе мигом затащили, только слышал я, как крышка на ихней тарелке звякнула. Я-то сам тот ответственный момент упустил, курей в сарайке комбикормом кормил, да и за бражкой следить надо, вот-вот дозреет. А собачка его в это время за нашими деревенскими кобелями гонялась для свадьбы и не уследила за хозяином, видно. Спохватилась, да поздно, побежала за тарелкой, да разве её догонишь? Это же тебе не «Москвич» кума Мишки. Тока в ушах свистнула за лесом.
Переживаю я теперь, как он там? А ну как за растрату телефона-рации да борзиметра у него из окладу высчитают? А то и уволят за прогулы? Почитай, целую неделю у меня на печи жил. А про собачку его теперь я по теливизеру смотрю. То там повадится, за курями охотиться, то в другом месте с кроликами не подружит. Подросла она за это время, конечно… Полысела. Чупокаброй по телевизиру её теперь кличут. Слыхал, поди? Понятно, тяжко животине без хозяина, не покормит её никто, не обогреет… Когда опять та тарелка прилетит?.. Не вернут мне назад чувствую ни кухвайку, ни рубашку!..
Спасибо Вам за юмор и философию!