Представителям народов Севера холод не страшен. То ли в генетике что-то такое заложено, то ли просто закаляются в суровых условиях. Не знаю. Но что своими глазами видел, то видел. Возможно, кого-то это и не впечатлит. Может, кто-то сам такое спокойно переносит. Полнейшее тому уважение.
Когда я летом бывал на Северном Сахалине, я пытался извлечь удовольствие из купания в Татарском проливе. Если был отлив, это удавалось, так как температура воды достигала 15-17 градусов. Минут пять это можно было назвать купанием, дальше это уже была борьба за жизнь. Тем не менее, местная детвора пища и визжа барахталась в прибрежном прибое неограниченное время. Даже наступавший прилив не сразу выгонял их из воды. Во время прилива температура воды падала до 6-8 градусов и я, взрослый человек, уважающий моржевание и даже посрамив на этом поприще молодого шведа, бегом бежал из воды при первых признаках прилива. Дети разводили огромный костер из бревен, которые выносило течение из Амура. Они бегали вокруг костра и звонко смеялись, глядя, как я, дрожа все телом, кутался во все, что у меня было, и держался к огню настолько близко, насколько позволяло отсутствие в Виахту ожогового центра.
Как-то в январе, в тридцатиградусные морозы. в одном почтенном нивхском семействе произошел скандал. Дрались от души, да так, что в их бревенчатом доме не осталось ни одного целого окна. Я пробыл после памятной драки в Виахту еще недели две. Каждый день, проходя мимо этого дома, я видел, что, несмотря на отсутствие стекол, люди все же там живут. И никаких попыток застеклить окна не наблюдалось. Я улетел, и дом пустыми глазницами равнодушно следил, как Ан-2 растворялся в морозном воздухе. В следующий раз я прилетел туда более чем через год, в конце февраля. Дом сиял новыми стеклами.
– Смотрите, – обратился я к Губернатору Северного Сахалина, когда мы с ним проходили мимо достопамятного дома, – все окна целы. А в прошлом году этот дом две недели без окон стоял.
– Саша, – ответил Губернатор, – эти стекла они вставили неделю назад, когда мороз к сорока подходил.
– И что, никто не простудился, не заболел?
– Как не заболел? У Витьки-хозяина белая горячка была. А так все нормально.
Двумя днями позже мы с Губернатором на ГТТ ездили осматривать мишенное поле полигона. Возвращались уже глубокой ночью. Мороз стоял такой, что даже дизель нашей гэтэтэшки и меховые комбинезоны едва защищали нас от холода. Мы неслись по лесотундре, придерживаясь свежего следа от нарт. Вскоре в свете фар появилось темное пятно. Мы быстро догнали и обошли стороной нарты, в которые было запряжено два низкорослых оленя. Каюр замахал нам руками и мы, опасаясь, что произошло что-то неординарное, остановились.
Привязав оленей к одинокой мохнатой лиственнице, каюр спешил к нам. Губернатор узнал его. Это был один из пастухов-тысячников, живущий в Виахту. Я, как и читатели, ожидал, что увижу человека, облаченного в парку, малицу, торбаза и меховые рукавицы, а также во все другие меховые изделия, которые только можно на себя напялить. И того было бы мало в этот трескучий мороз, моментально забравшийся под наши меховые куртки. Но пастух был одет с вызывающей легкостью. Болоньевая куртка, под ней полосатый пиджак, в котором искусственных волокон было больше шерстяных, такие же брюки, заправленные в… резиновые сапоги. Если какие-то перчатки или рукавицы были у ночного юкагира, то он их снял и спрятал, когда шел к нам. Густые черные волосы прикрывала кепка с пуговкой на макушке.
– Закурить есть? – не поздоровавшись, начал он. – Совсем табак кончился.
Он запоздало протянул руку. Мы пожали ее, и я удивился ее сухой теплоте.
– Ты куда в такой мороз почти голый несешься? – спросил его Губернатор.
– Виахта еду. В стойбище водка кончился. Меня и послали.
– Так замерзнешь здесь. Холод собачий, а ты в курточке и кепке.
– Нет. Не замерзну. Тут ехать совсем мало.
Я не знаю, откуда он ехал. Но судя по тому, что мы с захода солнца не видели ни одной живой души, в пути он давно. Да и до Виахту оставалось еще километров пятнадцать, не меньше. Часа два бежать ему на своих олешках, не меньше. Мы дали ему пачку «Примы», а Матвей Иванович предложил ему ватник, который валялся в тягаче.
– Не надо. Ехать мало осталось. Если завтра мороз не спадет, у Андрюхи парку и торбаза возьму. Холодно что-то. Ну, я побежал.
Мы залезли в показавшуюся теплой и уютной кабину ГТТ. Через полчаса мы заходили в теплый кабинет Губернатора, где расторопный Паша уже накрыл стол.
– Ты думаешь, ему по осени не выдали парку, рукавицы и торбаза? – Матвей Иванович угадал мои мысли. – Все им выдали, я сам контролировал. Но через неделю мало у кого что остается. Все пропивают. Это наши, русские, у них покупают. Сколько не борюсь с этим – бесполезно. У каждого нашего в погребе два-три ящика водки стоит. Как пастухи в загул впадают, наши все у них на водку выменивают. Да и то скажи, кто откажется от торбазов из камуса за две бутылки водки •10 рублей. Легкие, мягкие, теплые и красивые. Во Владике – сотню, не меньше, потянут. Вот тебе и тысяча процентов прибыли. Никто не устоит. А шапки из песца или соболя, а парки меховые, рукавицы. Тут у них артель. Жены пастухов шьют и бисером украшают.
Примечателен сам факт появления орочей на Сахалине. Согласно легенде, которую они рассказывают, как-то на материке приключился голод. Не уродились ни ягода, ни шишки кедровые, исчезла дичь в лесу. Не было хорошего хода рыбы. Орочи стали страдать от голода. Так что же они предприняли? Выйдя ранней весной на берег Татарского пролива, они, ничтоже сумняшеся, уселись всем племенем на отплывающую льдину и без потерь(!) прибыли на Сахалин. Ширина пролива в этом месте 80 •100 километров. Или шаманы у них плотно с духами общаются, или им действительно ничего не страшно. На дне Татарского пролива, возле самого берега лежит много легковых автомобилей и мотоциклов, которые унесло на льдинах во время весенней рыбалки. Ни один до Сахалина не доехал – а тут целое племя и хоть бы что.
Кстати, о рыбалке. Я знавал фанатиков, которые в двадцатипятиградусный мороз и ветер, что дул как в аэродинамической трубе, выходили на лед Тумнина в надежде наловить корюшки. Январская корюшка великолепна. Когда развешиваешь ее дома, надо обязательно три-четыре слоя газеты под ней стелить. С нее столько жира капает, что пол потом не отмоешь.
Один рыбак рассказывал:
– Стоим мы на льду напротив Даты. Погода квадратная: двадцать пять градусов мороза на двадцать пять метров в секунду ветер. Клюет очень вяло, по штучке в час. Мы в своих мехах задубели. Это при хорошем клеве холода не чувствуешь. А когда так •рук-ног не чуешь. Подходит к нам ороч. В болоньевой курточке, на голове кепка, резиновые сапоги. Без рукавиц или перчаток. Интересуется:
– Хорошо клюет?
Кто-то ему что-то заиндевелыми устами промычал. Достает это дитя, нет, лучше сказать чудо, природы свой нож, из напильника сделанный. Подбирает консервную банку. Этим ножом от консервной банки отрезает полоску, величиной чуть более спички, как-то хитро загибает ее и получается блесна. Как делают блесны наши рыбаки, я знаю. Самая дешевая: от латунной гильзы 23-мм снаряда отпиливается полоска, долго опиливается, шлифуется, полируется, затачивается и особым образом загибается. Потом бросают в ведро с водой и наблюдают за ее игрой при опускании на дно. Если игра блесны не удовлетворяет, загибают чуть по-другому. У неопытного рыбака на изготовление одной блесны уходит несколько часов. Более дорогая, а значит, и более эффективная при ловле блесна делается из медали «50 лет ВС СССР», блесны из других медалей корюшка почему-то игнорирует. Очевидно, ей импонирует цвет сплава, из которого делается эта медаль, и ее размеры – она самая большая из всех юбилейных медалей, и из нее можно нарезать целых четыре блесны. Но самая эффективная, а, следовательно, и дорогая – блесна из обручального кольца 583-й пробы. Один чудик сделал из такого кольца две блесны. Результат превзошел все ожидания. За первый час он наловил корюшки больше всех. Потом эта золотая блесна зацепилась за нижний край лунки и теперь украшает дно Татарского пролива. Так как дураки поодиночке встречаются редко, думаю, что там не одна такая блесна. Еле уговорили его вторую блесну не привязывать.
Да, так что же наш ороч? Он пошарил на льду и подобрал обрывок лески метров семь-восемь. От той же банки отрезал полоску на грузило и все это должным образом связал в единое целое. И как начал таскать рыбку за рыбкой. Наши рыбачки только глаза выпучили. Пока они по одной - две рыбки поймали, у ороча уже целая кучка образовалась.
В какой-то из перерывов он вынул ногу из своего резинового сапога. На ноге был только рваный хлопчатобумажный носок. Он почесал ступню и со словами:
– Холюдно сегодня, однако, – сказал и продолжил рыбалку.
Наши только переглянулись между собой.
Народам севера Север не страшен.
(с) Александр Шипицын
