... Они неслись, окоченевшие от ледяного ветра,
ослеплённые снежным вихрем...
(Дети капитана Гранта)
Глава первая
Из Москвы мы выехали в середине ноября. Шёл мелкий, промозглый дождик. Было сыро и слякотно. Наш путь лежал на север. Туда, где мы ещё ни разу не были, где можно было встретить белого медведя и увидеть во всей его красе и неповторимости Северное сияние. Так, по крайней мере, говорили между собой взрослые.
Мы ехали всей семьёй: отец, мама, мы с братом и Смерчь – огромная восточно-европейская овчарка, несколько лет назад подаренная нам папиными друзьями.
Смерчь был в наморднике – это ему совершенно не нравилось, и он всё старался передней лапой стащить его с себя, даже тёрся головой об землю и заборчики.
Мы вышли на перрон вокзала, когда по радио кто-то гнусавым, неразборчивым голосом, скороговоркой объявил посадку на поезд Москва-Архангельск. Поезд, похожий на зелёную гусеницу, стоял у второй платформы и ждал своих пассажиров, то есть, как я понимаю, нас. Паровоз, как застоявшаяся лошадь, изредка выпускал из своих железных ноздрей пар и пофыркивал.
Заняв своё купе, разложив чемоданы и сумки по багажным ящикам, мы с нетерпением, стали ждать отправления. В окно вагона я первым увидел, как на перрон вышел человек в железнодорожной форме с красной фуражкой на голове и, вытащив из футляра зелёный флажок, поднял его.
Я, думал, поедем мы, но вдруг поехало в сторону здание вокзала. Во как бывает! Оказывается, это наш поезд двинулся с места. Мы даже не почувствовали толчка или что ещё там может быть при отправлении поезда. Просто, вокзал вместе с провожающими, мороженщиком и человеком с флажком медленно поплыл в сторону. По-видимому, паровозом управлял опытный машинист и, наверное, чуть-чуть волшебник.
На перроне стояли провожающие, махали рукой и что-то кричали вслед уходящим от них вагонам. Какая-то женщина быстро шла за нашим вагоном и что-то говорила в окно соседнего купе.
Послышался первый, затем, через небольшое время, второй перестук колёс на стыках рельсов. А потом зачастил, зачастил всё убыстряясь и убыстряясь. Назад уплывали последние станционные постройки… семафор с поднятой, красной рукой и какие-то будки со стрелочниками с зелёными и жёлтыми флажками в руках.
Простучав колёсами на последней переводной стрелке, поезд вместе с пассажирами вырвался из объятий Москвы и помчался, отсчитывая телеграфные столбы и километры. Ураа! Мы едем на Север! Ураа... мы едем в край белых медведей! Так, по незнанию, думали мы с братом.
Поезд шёл себе и шёл, то с ходу проскакивая, то останавливаясь на каких- то станциях и полустанках. Мы с братом, валялись на верхних полках вагона и любовались проплывающим за окном пейзажем.
Мимо проносились небольшие рощицы и деревеньки с пасущимися или отдыхающими на выгоне коровами и гусями. Коровы поворачивали в сторону проходящего поезда головы и печальными глазами провожали его. Они, наверное, завидовали нам, едущим в этом поезде и тоже, как и мы, хотели бы прокатиться в нём и посмотреть, что там есть интересного, в других неизведанных краях?
Несколько раз навстречу нам с шумом и грохотом проносились грузовые и пассажирские поезда. Телеграфные столбы, связанные между собой множеством проводов, мерно вышагивали от горизонта до горизонта. Они, то бежали по равнине, то взбирались на пригорок, а то вдруг, неожиданно, пропадали за лесопосадочной полосой.
Несколько раз наш поезд проскакивал по железнодорожным мостам, переброшенным через неглубокие речушки. Создавалось впечатление, что мы стоим на месте, а всё, что мы видели в окне, двигалось куда-то назад само по себе. Всё это увлекало нас с братом, и мы, загадывая и споря, какая картина появится за окном в следующее мгновение, или за следующим, очередным поворотом, весело проводили время в дороге. Нам совершенно некогда было скучать. Всё было так увлекательно!
Через пару дней небо стало хмуриться, покрываться тучами, а затем пошёл снег, сначала мелкий, потом повалил крупными, пушистыми хлопьями. Он шёл весь день.
Снег белым покрывалом покрыл всю землю, крыши домов, налип на ветви деревьев и провода. Верхушки телеграфных столбов, как грибными шляпками, тоже покрылись снегом. За окном видимость, из-за постоянно падающего снега, стала плохой. Стало как-то даже неинтересно смот-реть в окно.
В вагоне весь день был включён свет и я, чтобы как-то убить время, занялся чтением, а брат, повернувшись лицом к стене, решил вздремнуть.
К ночи занялся ветер. Он как-то сразу загудел, засвистел, закружил падающий снег. Начался буран. В вагоне моментально похолодало, а потом и вовсе стало холодно. Чтобы не замёрзнуть окончательно, пришлось закутываться в одеяла. А буран всё усиливался. Порывы ветра нале-тали на вагон, бились в окна, бросались охапками снега и выли, выли, выли! Вагон под их мощными и настойчивыми усилиями раскачивался и содрогался.
Поезд, сбавив скорость и часто подавая гудки, медленно пробирался сквозь обезумевшую пургу. Было немного страшновато, особенно когда поезд подавал гудки. Первое время гудки как бы предупреждали других, что вот, мол, я здесь, я еду. А, потом, они стали какими-то тоскливыми - или это мне показалось?
Рано вечером, не найдя интересного занятия, я лег спать.
Глава вторая.
На следующий день проснувшись рано утром, я не услышал привычного перестука колёс и не было покачивания вагона. Поезд стоял... Выглянув в окно, я ничего не увидел, кроме разбушевавшейся, рассвирепевшей вьюги. Она завывала, рычала и визжала, как большой взбесившийся зверь.
В купе было так холодно, что изо рта при дыхании вылетал пар. Отец решил сходить в вагон-ресторан, чтобы купить еды, но вскоре вернулся ни с чем, и на наши удивлённые взгляды, сказал, что гармошку тамбурного перехода оторвало ветром и неизвестно куда унесло. Скорость ветра так огромна, что перейти из вагона в вагон совершенно невозможно. Один пассажир, сказал папа, сделал попытку перебраться, но его сбило с ног и чуть не унесло ветром. Совместными усилиями других пассажиров его еле спасли.
Мама пошла к проводнику вагона спросить о нашем местоположении. Вернувшись, она с грустью сказала - оказывается, мы стоим в степи, в двухстах пятидесяти километрах от Архангельска, а впереди нашего поезда, доходящие до полутора-двух метров снежные заносы. Паровоз их пробить не может и нам придётся ждать снегоочиститель, который должен вскоре прийти из Архангельска.
На вторые сутки вьюга, набесившись и натешившись вволю, вывалив на нас весь свой запас снега, наконец-то утихомирилась. Светило солнце, на небе ни облачка. Пассажиры по одному, по двое, а то и небольшими группами начали выходить из вагонов. Одевшись потеплее, я тоже вышел проветриться. Интересно же посмотреть, почему мы стоим и, как там вообще, на природе. Спускаться по вагонной лесенке пришлось только до середины – до самого горизонта расстилался ровный снежный наст, покрытый твёрдой ледяной коркой. Он блестел, искрился и вспыхивал радугой под лучами яркого северного солнца.
Метров за триста-триста пятьдесят от людей, вдоль поезда цепочкой бежала небольшая стая волков. Я впервые видел их так близко, так свободно живущих в бескрайней заснеженной степи. Раньше они мне встречались только в неволе, в железной клетке Московского зоопарка, а больше нет, нигде не видел.
Машинист паровоза, шутки ради, наверное, подал гудок. Гудок, выпустив клуб пара в морозный воздух, басовито рявкнул. Волки приостановились, повернули лобастые, с настороженно торчащими ушами головы в сторону поезда и, убедившись в отсутствии какой-либо опасности для себя, трусцой побежали дальше.
Хорошо, что Смерчь находится в закрытом купе и не увидел их, подумал я. Он бы непременно кинулся к волкам и завязал драку. Могла произойти трагедия.
Как, впоследствии, выразился папа - "Смерчь, один против всей стаи? Нет, он не справился бы и пал геройской смертью на поле брани!". Я, когда увидел волков, тоже так подумал о Смерче.
Пошли третьи сутки нашего стояния в снежном плену. Днём всё также светило солнце. На небе – голубом и морозном, ни облачка. В вагоне от холода неуютно. Даже Смерчь, забравшись на вагонную полку, свернулся клубком и укрыл нос хвостом.
Проводник вагона каждый день ходил к паровозу и в вёдрах приносил уголь и топил печку, чтобы сохранить, как он сказал, при этом сокрушённо разведя руками, хотя бы видимость тепла в вагоне.
Вода закончилась, свои продукты мы, до последней крошки, съели. В вагон-ресторане продукты тоже закончились, пусто – хоть шаром покати! Кто-то из пассажиров предложил для добывания воды растапливать снег в титане. Начали вёдрами носить снег. Эта немудреная работа отвлекала от чувства заброшенности, помогла забыть на некоторое время о нашем скудном и невесёлом быте.
Вопрос с водой был решён, но только для питья. Умывались всё тем же снегом. Было не очень-то приятно выходить из вагона.
Снегоочиститель всё не приходил. Все нервничали. Меня от голода начало подташнивать. Другие пассажиры тоже не лучше себя чувствовали.
Чтобы как-то уменьшить чувство голода и поддержать силы, общее собрание пассажиров поезда решило: Выдавать каждому пассажиру немного вина или ещё чего-нибудь в этом роде и разбавляя водой, выпивать. Ку-д-а-а, та-а-а-м! В ресторане, кроме самих поваров, ничего не нашли! Куда всё подевалось? Неужели это мы, пассажиры, так быстро всё съели и выпили?
Ближе к полудню послышался далёкий гудок паровоза, но не нашего. К гудку своего мы уже привыкли. Наш, в ответ, загудел частыми гудками, казалось, он пытался сказать - я здесь!.. Я здесь! Я жду-у-у!
Пассажиры высыпали из вагонов и от радости близкого избавления из снежного плена, замахали шапками и закричали – Ураа!
Снегоочиститель медленно продвигался навстречу нашему, застрявшему и заметённому снегом, поезду. Впереди снегоочистителя, по обе стороны от него летел выбрасываемый ротором снег, образуя снежный тоннель. Часа через три он подошёл к нашему паровозу.
Ещё несколько часов, но уже радостных и в то же время нетерпеливых, мы простояли, пока перегружали из снегоочистителя в наш паровоз уголь и воду. Приехавшие с ним люди, разносили по вагонам судки с горячей пищей, чай, кофе, хлеб и сдобные булочки, посыпанные маком. Вку-сно-ти-ща!
Через столько времени холода и голода, мы наконец-то поели и напились горячего чаю!
Опять послышался гудок снегоочистителя. В ответ что-то радостное прокричал, прицепленный к снегоочистителю, наш паровоз. Под вагонами что-то зашипело рассерженным гусём, затем, вагоны задёргались и мы поехали... сначала медленно, как-бы пробуя силы, а потом, всё быстрее и быстрее...
Утром следующего дня, после трёхдневного снежного плена, мы прибыли в Архангельск.
Нас должны были встретить, но не тут-то было. Из-за задержки в пути мы приехали слишком поздно и встречающих нас, ни на перроне, ни в здании вокзала не оказалось. Пришлось устраиваться на неопределённое время внутри здания
