Пацан сидел на скамейке в парке. Дождь, вернее, мелкая противная осенняя морось, сыпала и сыпала с потемневшего неба. Скамейка была сырой, и потому пацан расположился на самом краешке, так, чтоб куртка была под задницей. Его длинные ноги в грубых джинсах вытянулись на самую середину блестящей от влаги дорожки. Благо, по парку сейчас никто не гулял. Ну или пацан думал, что никто не гуляет, и собирался убрать ноги, едва кого-то завидит. Он выглядел типичным «крапивинским мальчиком», хорошо воспитанным, из интеллигентной семьи, — с мрачной усмешкой решил Марк, вот уже минут десять внимательно наблюдавший за пацаном из-за кустов. С веток ему за шиворот капала вода, но он не мог сделать ни шагу. Стоял и пялился. Как дурак.
Или как маньяк.
Маньяком он себя не считал, да по сути и не был. Его просто пёрло от пацанов в возрасте между четырнадцатью и восемнадцатью. Он нагуглил, что такое влечение называется «эфебофилия». Ну и что? Не педофилия же? Возраст согласия наступил.
Но неприятности будут, если пацан подымет шум. По нынешним временам и линчевать могут добропорядочные, правильно ориентированные граждане.
Но в парке никого не было. Да он и не собирался насиловать мальчишку! Просто попробовать его… уговорить.
Уговорить, да.
Хорошее слово. Подходящее.
Он глубоко вздохнул и подошёл к скамейке, медленно, боясь спугнуть пацана, хотя тот сидел спокойно, расслабленно, о чём-то задумавшись, и рассеянно вертел в руке свой мобильник. Как ни странно, не шарился в Сети, не слушал музыку, не играл в игрушки. Просто слегка подкидывал телефон в ладони.
Марк присел на дальний край скамейки, продолжая пожирать мальчишку глазами. Сейчас он мог видеть только его профиль на фоне тёмного капюшона куртки — чётким росчерком: бледная скула, чуть вздёрнутый нос, длинные тёмные ресницы опущены, из-под капюшона выбиваются светлые прядки волос, пухлые губы слегка оттопырены, будто пацан только что их прикусывал…
Или целовался.
Боже… Начать разговор, расположить к себе, не спугнуть, только не спугнуть…
Марк почти неслышно кашлянул и неуверенно пробормотал:
— Что, телефон разрядился? Надо позвонить, что ли? Возьми мой.
Сердце у него так и ухнуло вниз, когда пацан стремительно повернулся к нему, вскинув глаза. Ухнуло и замерло где-то в области паха — горячим твёрдым комом.
Глаза, распахнувшиеся навстречу ему, светились на бледном мальчишеском лице, словно драгоценные камни. «Кобальт синий? Кобальт зелёный? Монастраль?» — зачарованно подумал Марк, машинально сжав пальцы так, словно в них была кисть.
Ну а таких ресниц он и у девчонок не видывал!
Марк проглотил слюну, таращась в эти глазищи, словно загипнотизированный.
— Нет. Не надо, спасибо. Я отключил мобильник, — хрипловато и просто проговорил пацан. Вроде и не испугался совсем, слава тебе Господи, и не бухтит, не хамит, не подрывается с места. Старших уважает.
Общается.
Общительный!
Аллилуйя.
Марк снова горячо взмолился небесам об удаче и продолжал, понимая, что надо бы отвести глаза и не пялиться так открыто. Но он просто не мог!
— Ты… что, из дому сбежал, что ли?
Пацан слегка приподнял бровь. Брови у него, как и ресницы, были гораздо темнее золотистых волос.
— Нет, Не сбежал. Просто вышел… пройтись.
Глаза его мерцали в подступавшем полумраке, с губ сорвался невольный вздох.
Врёт, понял Марк. Сбежал.
Тем лучше! Психует, значит, расстроен, захочет всё рассказать. Потянется к сочувствию. К теплу.
— Ты… — промямлил Марк. — Давно ты тут? Холодно же, сыро и темнеет вон уже… Пойдём, может, — он хотел сказать: «Ко мне домой», но запнулся и сказал совсем другое, более осторожное и невинное: — В кафешку зайдём. Кофейку попьём. Или чаю.
Пацан выпятил обветренные губы — всерьёз задумался. В этом было что-то такое детское, что Марк аж умилился.
— У меня нет денег, — вздохнул пацан, смущённо пожав плечом. — Не взял.
— Я угощаю! — поспешно сказал Марк.
Пацан испытующе взглянул ему в глаза — куда только детская открытость из этого взгляда делась! Марк прямо взмок под своей кожаной курткой.
— Я… ты… — пробормотал он, машинально засовывая руки в карманы. — Это же просто чашка кофе… я тоже замёрз… посидим, погреемся… что тут такого-то?
Вот идиот, — мысленно ругнул он себя. Тот, кто говорит о «таком», о «таком» и думает! Осёл, тупица…
Но пацан, секунду подумав, тряхнул головой и откинул капюшон:
— Ладно, тогда пошли, если ты тоже замёрз.
Его золотистые волосы, не очень длинные, но густые, растрепались, пухлые губы на миг дрогнули в искренней улыбке, от которой засветились глаза, и Марк вновь застыл, как зачарованный.
Господи Боже. Не спугнуть. Не спугнуть. Болтать, расспрашивать. Сочувствовать. Выпить по чашке капучино. В кофейне шибко не разъешься, а мальчишка явно голодный. Судя по тому, как промокла его куртка и джинсы, он давно бродит по улицам, а денег у него с собой нет, сам же сказал. Значит, очень естественно позвать его на ужин. К этому времени он уже расслабится, размякнет. Сочтёт приятелем. И согласится с ним, с Марком, пойти.
А дома… что дома? Мяса пожарить, картошки. Накормить до отвала. Коньячку плеснуть в чай, чтоб расслабился окончательно. Предложить переночевать. Не форсировать. Пусть переночует. Просто. Просто переночует!
Господи Боже, да Марк сам был готов спать на кухонном половичке, лишь бы мальчишка пришёл к нему домой, помылся в его душе, надел его футболку и улёгся в его постель!
Как Красная Шапочка… Нет, Машенька у медведей!
Потерпеть. Подождать. Приручить. Подружиться.
Все эти мысли бессвязно метались в голове Марка, как стая вспугнутых с берёзы ворон, когда пацан, вскинув ресницы, просто спросил:
— А тебя как зовут-то?
— Марк, — хрипло сказал Марк и откашлялся.
Маньяк из него и вправду был хреновый. Робкий, застенчивый…
— А меня — Дэн, — улыбнулся пацан, склонив голову к плечу.
Улыбка его была слегка вымученной — своими натянутыми нервами Марк это сразу просёк.
Что-то у этого мальчишки было сильно не в порядке, но он этого показывать не хотел.
Держался.
Молодец.
* * *
В маленькой кофейне было тепло. Марк снял свою куртку и аккуратно повесил на вешалку в виде стилизованных лосиных рогов, искоса глядя на пацана, который машинально провёл пальцами по влажным от дождя волосам.
— Ты бы тоже разделся, что ли, — проговорил он бодренько, хотя эти простые слова мгновенно заставили его вздрогнуть от возбуждения. — Куртка быстрее высохнет.
Дэн на мгновение задумался, потом серьёзно кивнул, стягивая куртку с худых плеч, и Марк взял её у него из рук, расправляя на вешалке рядом с собственной. И это простое действие тоже взволновало его до глубины души.
И ещё — мальчишка явно привык слушаться старших. Это Марку было очень на руку.
Может быть, его быстро удастся уговорить… на что-то.
На что-нибудь почти что невинное.
Почти.
Под курткой у пацана оказалась белая футболка с надписью «BE A PIRATE» поперёк груди и тёмные джинсы. Футболка была продрана на плече, оттуда торчали нитки и светился треугольник золотистой кожи. Марк снова незаметно проглотил слюну и поинтересовался:
— Чего тебе мама футболку не зашьёт?
Пацан на миг коснулся длинными пальцами прорехи и почти беззаботно дёрнул плечом:
— А нету мамы.
Но голос его чуть дрогнул.
— Ну, девчонка, — промямлил Марк.
— И девчонки нету! — Пухлые губы пацана растянулись в безмятежной улыбке. — Сам зашью, чего там. Я не заметил просто. А ты… наблюдательный.
Ещё бы ему, Марку, не быть наблюдательным, Господи Боже! Да он подмечал каждую мелочь в облике мальчишки так, словно старался запомнить навеки. Трещинку на нижней губе. Слипшиеся стрелками длиннющие ресницы. Светлые прядки волос, которые в тепле начали высыхать и завиваться кудряшками.
— Я просто… — Марк откашлялся в некотором замешательстве, наконец переведя взгляд на возникшую перед их столиком улыбчивую официантку: — Два двойных капучино, пожалуйста. — Он снова глянул на пацана. — Тебя устроит, Дэн?
Ему вдруг стало любопытно, как же зовут пацана на самом деле — Денис, возможно? — но спросить он не решился.
Дэн задумчиво кивнул:
— Да. Люблю пенку. — И внимательно глянул из-под ресниц на Марка, который машинально облизал губы. — Продолжай.
— Что… продолжать? — Марк недоумённо моргнул, потеряв нить этой странной беседы.
Пацан был совсем не таким простым, каким сперва казался, внезапно понял он.
— Я говорил, что ты наблюдательный, — терпеливо пояснил Дэн и старательно устроил свои длиннющие ноги на подставке высокого стильного табурета.
Марк даже засмотрелся на эти ноги в разношенных кроссовках, а пацан невозмутимо закончил:
— А ты сказал: «Я просто…» Что просто?
Он выжидательно умолк.
— Ну… — Марк замялся. — Я просто художник. Артер. Вот так. — Он смущённо развёл руками.
Это, кстати, было чистой правдой.
— Ого! Круто! — Пацан удивлённо улыбнулся, показывая подбородком на кожаную папку формата А3, которую Марк положил рядом с собой на свободный табурет. — Там твои рисунки? Ты что, учишься?
— На худграфе, — скупо ответил Марк, снова приходя в замешательство. Он не привык, чтобы кто-то им интересовался, а в глазищах Дэна засветился искренний интерес.
— Покажешь? — продолжал допытываться пацан, положив подбородок в ладони, а локтями упершись в стол. Марку показалось, что глаза его прямо-таки светятся. Вот он, этот оттенок! Морская вода. Аквамарин.
— Н-не здесь, — бормотнул Марк, неловко поёрзав, и вдруг сообразил, что этот вопрос даёт ему шанс. Он на минуту замолчал, дожидаясь, пока официантка проворно расставит перед ними высокие кружки с капучино и наконец отчалит восвояси. А потом выпалил: — Здесь неудобно. Ну… все же смотрят.
Пацан моргнул, со вздохом кивнул и отпил кофе из своей кружки.
Марк тоже схватил кружку, сделал длинный обжигающий глоток, кое-как отдышался и, решившись, бухнул:
— Можно у меня дома посмотреть. У меня много работ. Я… рисую сколько себя помню. Всю жизнь.
Это опять было сущей правдой. Марк с детства рисовал по многу часов в день, и ему не надоедало. В этом была вся его жизнь.
Так он и объяснил пацану, продолжавшему уважительно на него смотреть, что Марку неимоверно польстило.
— Выходит, ты сам, что ли, научился всему? Ещё до худграфа? — Дэн уважительно покачал головой. — Нифига себе. А у меня вот только палка-палка-огуречик получается хорошо… — Он вдруг прыснул, тряхнув волосами. — Руки у меня кривые для рисования!
Марк чётко осознавал, что пацан нарочно пропустил мимо ушей его приглашение зайти к нему домой и там посмотреть рисунки, но всё равно не вытерпел:
— У тебя красивые руки.
Дэн вскинул на него глаза — Марк даже дышать перестал, — а потом, растопырив пальцы, поглядел на них, словно видел впервые, и снова заразительно фыркнул:
— Ну ты сказал! Руки как руки. Лапы даже…
Марк снова сделал длинный глоток из кружки, несколько раз вздохнул и торопливой скороговоркой пробормотал:
— Нет. Не лапы. Ты красивый. Очень. Я тебя сразу заметил… в парке… я бы хотел тебя… нарисовать, Дэн. Просто нарисовать. Ничего такого, ты не думай! — Его несло, но остановиться он не мог, раз уж начал, и поэтому продолжал, глядя в расширившиеся глаза мальчишки: — У тебя лицо
