- Слушай, Опп! А, может, уже и могут удалять нерв сострадания? – размечталась я как-то, ложась спать, и пытаясь вопросом вызвать образ моего виртуального ОППонента-спорщика. – Зажить бы без этого надоедливого нерва спокойненько, неомрачённо и…
- Ничтоже сумняшеся, хотела продолжить?
И его тёмные глаза вдруг блеснули в темноте:
- Да, можно и удалить, есть у меня знакомый врач.
- Так… сразу… и?.. – испугалась я: – Нет, ты подожди-и…
- А чего ждать-то? – осклабился его рот: – Вот только договорюсь и хоп!.. нет твоего надоедливого нерва.
- Нет, ты всё ж подожди, надо подумать, - уже и всполошилась я.
- И думать нечего, - снова нагло улыбнулся рот: – Не будете ни о ком страдать и споку-уха настанет!
- Что-что? – удивилась я, собираясь усомниться в красоте словообразования.
- Да ладно, успокойся, - появился он и весь, плюхнувшись в кресло напротив дивана. - Это я жаргонизмом осовременить наш диалог захотел. А как всё же насчет предложения?
Да нет, мы с мужем в общем-то живем «клёво», как говорит внучка тоже по-современному, и волноваться причин особых нет, - родные живы-здоровы, всё необходимое есть, за продуктами в очередях не стоим, да и понимаем друг друга… почти, но…
- Но всё равно мешает вам этот нерв сострадания, - словно скачал Опп мои мысли: – Вам и брата твоего жалко в его дырявой хате, когда просыпается при ноле градусов, и бомжей, ночующих на теплопроводных трубах, и собак, кошек беспризорных, а еще гибнущих под обстрелами Украины жителей Донецка, Луганска, жертв оползня в Афганистане, землетрясения на Гаити, в Японии, и… художника Михно, из картин которого устроили в квартире целую галерею…
- Ну да, устроили, - прервала его затянувшийся список: - Но он же недорого продавал. Вот эта картина, что висит напротив тебя, стоила... как пять килограммов сёмги.
- Вот-вот, лучше б сёмги своей любимой и купила, а то сидите на скумбрии и радуетесь: зато дешевле в десять раз! – передразнил, и подытожил: – А сэкономленные деньги ухнули на его картины.
- Ну да, ухнули… Ведь как-то встретила его на остановке, а он… Бледный стоит, тощий, словно заморенный. А, может, и заморенный, ведь картины-то его продаются плохо, народу нужны размалёванные фотографии, а не новаторские поиски художников. Да еще и жена из дома выгнала, пил же…
- А раз пил, так чего жалеть-то? – ухмыльнулся Опп,.
- Ну, как же? Талант же… надо ж было поддержать…
- Вот и поддержите себя, и вырвите этот никчёмный нерв, - услышала уже прямо над ухом: – Пофигически заживёте! - хохотнул: - Так что давай, решайся.
- Пофигически, спокуха… Словечки у тебя, однако! Летаешь, где попало, вот и нахватал разной шелухи.
- А при чём тут словечки? Ты за смыслом следи.
- Слушай… Не торопи! – И пока он ничего не ответил, метнув в меня темно-синим бездонным взглядом, решилась я на атаку: – Ну, подумай только, вселенская твоя башка! Как же без нерва-то? Кто ж тогда купил бы обогреватель моему брату? Кто ж тогда будет выносить кошкам и собакам остатки обеда? А кто посыплет овсянки на подоконник хромому голубю, который вот уже два года прилетает по утрам завтракать?
Но снова ничего не сказал мой оппонент, и тогда я взглянула ему прямо в глаза:
– Конечно, жертвам хунты на Украине, жертвам терактов и землетрясений ничем не помогу, но помогу тем, кому смогу…
- Смогу… гу-гу, - ехидно скривил он рот: - Так, значит, не хочешь удалять свой нерв? – И, вроде как спохватившись, хихикнул: – Между прочим, даром, быстро и без боли.
- Нет, ты понимаешь, - защищаясь, метнулась я в тень философии: - если удалить, то получится, что нам будет на всех на-пле-вать? – Он улыбнулся, развёл руками: - А как же тогда быть с тем, что приобреталось всю жизнь, с идеями гуманизма, с заповедями Христа? – Он еще шире развёл руки. - Что, всё это забыть? Тоже вырезать из своей памяти, нажать «delete» и всё, прощайте, мол, заветы и наказы предков! – Опп быстро-быстро закивал головой. – И что после этого? В голове-то пустота образуется, пропасть!
– Ага, - весело выкрикнул он: - но какая убаюкивающая пустота и пропасть!
- Но ведь в этой пустоте не так-то и уютно будет, я бы сказала даже и тоскливо… и даже…
- Ага-а-а, - услышала я его голос уже как-то мягче и отдаленней.
- А если удалят нерв сострадания и другим, то что же будет? - почти проскулила я громче.
- Удаля-ят… непре-еменно удалят… и уже удаля-яют, - еще более размыто и успокаивающе пропел мой исчезающий оппонент, унося с собой протяжное, затухающее «А-а-а-а…»
А ночью приснился мне сон, похожий на те, что - часто…
Передо мной чужой сумеречный город со странными домами из почти черного кирпича, с крутыми лестницами в гору… и я уже спускаюсь по одной из них, и уже вижу там, за домами, проносящиеся красные огни машин?.. или поездов?.. и мне надо туда, на вокзал, но как пройти?.. нет, не знаю… Ага, вон там, у домов, стоят люди, и все – ко мне спиной… но подойду, спрошу… и уже спрашиваю… и оборачивается мужчина, но у него вместо лица - затылок! Шарахаюсь в сторону, подбегаю к другому… То же! В ужасе мечусь меж этих, спиной стоящих ко мне людей, но как только притрагиваюсь к чьему-то плечу… вместо лица - затылок, затылок, затылок! В отчаянии хочу что-то выкрикнуть!.. и уже кричу, но вокруг - лишь густая, вяжущая тишина.
А вообще-то, лучше договорюсь с моим Оппом , - дешевле обойдётся. 
