Ну и дела! Представьте себе человека в тоске, полнейшем одиночестве, почти отчаянии – и вдруг на ночь глядя звонок с какого-то скрытого номера: – С вами хотел бы поговорить Берия Лаврентий Павлович.
Я даже описался слегка от такого наваждения. Потом сообразил: если бы что-то плохое было, наверняка, ломились бы в дверь…
Слышу: – Здравствуйте, Берия говорит. (А голос точь-в-точь как на похоронах Сталина, такой же властный, по-кавказски цепкий.) Хочу предложить вам должность моего креативного советника. Согласны?
Я (обескураженно): – Да… конечно, Лаврентий Павлович (а что в моем положении скажешь?!) Я, правда, в ваших делах не слишком смыслю… Я скорее по вопросам пропаганды и агитации, как это в прежние времена называлось.
А он: – Мне и требуется крепкий пропагандист. Нужно восстановить историческую правду обо мне… Я думаю, сейчас для этого хорошее время.
– Время действительно неплохое, – поддакнул я. – И я уверен, очень многие наши сограждане будут горячо приветствовать вашу полную реабилитацию, а еще лучше – ваше возвращение в реальную политику. Вы и в плане борьбы с врагами выдающаяся фигура, и большой прагматик, практически первым выступили против верховенства партии… Одним словом, крупная харизматическая личность, почти как Иосиф Виссарионович, только уже более продвинутый…
– Вот поэтому меня и грохнули.
– Да если бы не этот кукурузник Хрущев, – все больше распалялся я, – вы бы всю эту нашу чугунную экономику давно на рыночные рельсы поставили. Куда там Пиночету до вас!
– Правильно мыслишь, генацвале!
– Ну и, конечно, ваш гуманистический бэкграунд впечатляет. Вы и амнистию широчайшую провели, и пытки запретили… Еще тогда предлагали Германию объединить. Даже не верится, что это всё Берия.
– Поэтому надо людям доходчиво разъяснять, а то думают, понимаешь, что я какой-то палач английский.
– Сделаем, Лаврентий Павлович, – отчеканил я. – Эх, жаль, что вы в выборах не участвуете… У вас ведь даже сейчас, при всех этих злостных измышлениях вокруг вашего имени, такой рейтинг внушительный.
– Ай! – воскликнул он. – Кто в наше время об этом рейтинге думал?! Мы державу отстраивали…
– Ничего, мы теперь с вами и самого генералиссимуса в этом вопросе обскачем. У него, конечно, большущий козырь – победа в Великой Отечественной. Зато у вас – атомный проект. Если бы не ваша бомба, не ваши личные заслуги в этом – где бы мы все сейчас были?!
– Согласен. Пора нам и истории расставить всё на свои места.
Тогда, воодушевленный, я осторожно ввернул: – Правда, придется, Лаврентий Павлович, и об ошибках сказать…
– Что ты имеешь в виду? – настороженно буркнул он.
– Ну… репрессии… Вы, конечно, не Ежов или Ягода, но и вы неслабо на этом фронте потрудились…
– Ай, слушай, при таком Хозяине как можно было совсем без репрессий?! Я и так, как мог, сдерживал. Время такое людоедское было.
– А многочисленные женщины, аморалка? – робко спросил я.
– Ну, люблю я красивых и молодых баб – что же тут плохого для страны?! – театрально воскликнул Берия. – Я же, слава богу, не пидорас…
– Это, кстати, сейчас очень важно, – заметил я. – Я просто подумал, что для правдоподобия было бы неплохо…
– Не надо нам никакого правдоподобия, – обрубил Берия. – Нам нужна правда. А правда состоит в том, что наш народ не любит всяких там рефлексирующих гамлетов. И моя единственная ошибка, если уж на то пошло, – это покаянные письма Маленкову из тюрьмы. Политик должен быть в любых ситуациях в несознанке.
– Понял, – быстро сориентировался я. – Каяться не будем. А сам между тем усиленно соображал, что можно эдакого сделать для улучшения имиджа товарища Берии.
– Конечно, в первую очередь нам с вами нужно будет собрать большую прессуху. И вопросы, и ответы – все это я беру на себя.
– Не возражаю, – сказал Берия.
– Затем займемся телевидением, придумаем какой-нибудь мощный телесериал… Я даже некоторые сцены себе уже представляю: скажем, Берия отважно выступает на политбюро против сталинских монстров… Лично ловит и проводит допрос матерого преступника... Посещает с подарками зону, где запросто пьет с ворами в законе чифирь… Тайно поддерживает политзаключенных… Ну и, конечно, романтическая любовь (и не одна), активный секс...
– Неплохо.
– Знаю и каких артистов можно привлечь. Кадры надежные.
– Я слушаю тебя и просто не нарадуюсь, – растрогался Лаврентий Павлович. – У нас, понятно, таких технологий не было, но энтузиазм, методы, стилистика – во многом всё те же. Это меня крепко воодушевляет.
– Преемственность поколений, – заметил я. – Подождите, мы еще памятник вам поставим. Не знаю уж, будет ли он на Лубянской площади – все-таки эта зона за Железным Феликсом, но по месту жительства что-нибудь обязательно соорудим. У меня даже сюжет в голове закрутился – ваше одухотворенное лицо в знаменитом пенсне, в руках атомная бомба, вокруг рой юных нимф, а на заднем плане лагерная вышка. В общем, нужно отдать Берии бериево. Негоже нам от своей истории прятаться.
Лаврентий Павлович удовлетворенно засопел в трубку: – Ну что ж, кажется, я в своем выборе не ошибся, – заключил он. – Будем на связи.
«Ну и зачем мне это надо?!» – спросил я себя, переводя дух. «Не стыдно, тебе, пиар- советник, во всей этой дьявольщине участвовать?» И сам же ответил: «А вот надо, надо!.. Вот назло им!..»
