ЗНАЕШЬ, Я ВСПОМНИЛ, ЧТО ХОТЕЛ СКАЗАТЬ
«Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».
***
Ночь была лунная и звёздная.
Тихо в траве пели сверчки.
Ветер лениво качался на ветвях старой акации.
***
«Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».
***
Сестра с мужем встречали меня в аэропорту.
Мы представились. «Андрей». «Иван». «Очень приятно». «Взаимно. Ну, что, домой? За рюмочкой чая и познакомимся ближе!..
***
«Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».
***
- Поступил к нам после… обширная гематома мозга… множественные повреждения кожного покрова предположительно электрическими разрядами… не операбелен… - безразличный женский голос близкого к увяданию возраста.
- Хорошо, - сытый, отглаженный как костюм, басок с природной приятной хрипотцой.
«Что хорошего? – думаю, - ведь говорите-то обо мне, блин!»
- Общее состояние удовлетворительное. Стабильно тяжёлое , - интонация голоса не изменилась, равномерно-равнодушный тон повествователя с произношением в нос.
- Хорошо, - костюм складки не испортили.
«Стабильно тяжёлое?! – это обо мне, - ну ни хрена у вас, медиков, шуточки!»
- Функционирование внутренних органов?
- В пределах нормы.
- Последние анализы…
Слышен шум бумаги.
- Возьмите, Антон Константинович.
«Ну, слава те яйца! – радостно возбуждаюсь, - узнал-таки, как зовут главного истязателя».
- Реакция зрачка на свет.
- Отсутствует.
«Ослеп? Хрена! – взрываюсь внутренне. – Я же вижу!.. Всех вас, тварей, толпящихся возле кровати!.. Как же так!.. Почему реакция отсутствует?!»
Чувствую похлопывание по плечу. Лёгкое такое. Почти невесомое, как пёрышко. Вальяжно-снисходительное. Дескать, держись, дружок. Не разбрасывай сопли. Хвост пистолетом и прочая дрянь…
***
«Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».
***
В какой-то момент почувствовал дискомфорт.
Окружающая меня влага стала избыточно надоедливой. Толстый жгут, воткнутый в пуп, начал отягощать. Всё, без исключения, раздражает.
Доносящиеся откуда-то снаружи голоса. Большей частью добрые и ласковые. Как мне кажется, обращаются ко мне. Ощущаю нежные поглаживания мужских грубых рук и женских, пухлых; чувствую всем телом, что-то встревожило и нервно дёрнулся. Тотчас услышал: «Ой! Шевельнулся! Сыночек, это я, папа!» «Папа? – в мозгу вертятся тысячи слов, знакомых и забытых, употребляемых и вышедших из лексикона. – Ах, да… Папа… Стоп! Чей? Мой?»
Снова недовольно передёргиваю плечами и стараюсь сквозь бетон внутренних вод достучаться наружу руками и ногами.
«Ой! Глядите, ему что-то не нравится!»
А вам понравилось бы, если бы какое-то чмо, которого ты и в глаза-то не видел, назвало тебя своим папой. Нате вам и двумя ногами разом, преодолевая внеземное семиуровневое ньютоновское притяжение со всей эмбрионовой мочью, сил-то ещё не поднакопил, бью в стенку.
Обратный вектор удара перевернул меня с ног на голову.
«Ничего себе цирк-шапито!»
Тут уже другой голос. Уставший, но и радостный. Шёпотом.
«Тише, сыночек, мамочке больно!»
И нежное, как голубиное воркование, поглаживание по кругу.
«Мамочке? – мысль зависает сплюнутой густой слюной. – Мама…»
***
«Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».
***
Лёгкие кучевые облака, гонимые остывающим ветром, скрывали ненадолго луну, и земля погружалась в серебристый сумрак. Сумрак, пронизанный хрустальными лучами далёких звёзд. Звёзд, умерших свидетелей неизвестных нам внеземных цивилизаций, посылающих нам свой запоздалый привет.
Спасибо. Вот только ответ, вы несуществующие, получите, полностью погасшие на небосклоне муарового летнего неба через сотни тысяч лет. Когда мы, по отношению к вам, станем родственниками, несуществующими и погасшими.
Сверчки поют здесь так же, как и там. Там, где последний вздох цивилизации увяз разлагающейся ступнёй в жидком месиве межкосмической смерти.
Акация, кажется, живёт целую вечность.
Сколько раз срывал длинные сумки с твёрдыми тёмно-коричневыми семенами, как у арбузов. Разбрасывал, сеял. Чтобы выросли новые деревья. Сколько раз ранил пальцы и ладони об острые иглы.
Я старею, а она, акация, растущая через дорогу в старом неухоженном городском парке, живёт.
Я дышу кислородом. Она дышит остатками, разложившимися на составные части от моего дыхания.
Я исчезаю, постепенно, дряхлея и слабо дыша.
Акация продолжает жить.
***
«Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».
***
На выезде из аэропорта, где большое кольцо с зеленеющей бодро, поливаемой щедро водой травой и огромным рекламным щитом, на котором блондинка с лошадиными жемчужными зубами завлекает за собой в индийские райские кущи, нас остановил гаишник, выйдя из спрятанного на обочине автомобиля.
- Что нарушил, командир? – спросил Иван.
- Пока буду ждать, что ты то-то нарушишь, - ответил, жуя жвачку гаишник, - мои дети умрут от голода.
Говорю я:
- Вам платят зарплату.
Гаишник равнодушно пропустил мои слова мимо ушей.
Сестра обернулась и многозначительно посмотрела, молчи, блин.
Иван попытался разрядить ещё не накалившуюся атмосферу.
- Сколько, командир?
Гаишник вдруг проснулся и заглянул в салон.
Медленным размытым взглядом облизал меня, сканируя по выпуклостям карманов рубашки мой денежный вес, не задерживаясь, липким языком взгляда облизал сестру с головы до ног, её нервно передёрнуло.
- Девушка вам кто, - даже не спросил, а утвердил гаишник.
- Супруга, - ответил Иван и развёл руками. – Жена.
- Обойдёмся без сурдоперевода, - язык гаишника оставил мокрый след на обшивке. - Мужчина?
- Я брат девушки. Приехал в гости. – Говорю гаишнику и понимаю, слова мои сквозняком пролетают через его уши.
Гаишник перевёл желатиновый взгляд на меня.
***
«Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».
***
- Жаль паренька, - сказала первая медсестра, закуривая в палате, стоя возле открытого окна.
- Почему? – удивилась вторая, держа в руках две мензурки с прозрачной ароматной жидкостью, щекочущей мои ноздри.
- Да кранты ему, - спокойно произнесла первая и протянула руку за мензуркой.
Посмотрела на свет и улыбнулась.
- Ну, будем, подруга, за тех, кто был и тех, кто будет! – и опрокинула содержимое мензурки в рот. Погоняла жидкость во рту, полоща дёсна, нисколечко не кривясь и, проглотила, дёрнув кадыком.
Вторая с восхищением посмотрела на подругу.
- Ну, ты, даёшь, блин! Я вот без запивона ни в жисть не выпью, - медленно выцедила прозрачный напиток и в два глотка, задыхаясь и выпятив глаза, осушила стакан воды. – Фу! Блин! Нахер! Думала здохну! Вот же гадость этот этил…
Я проглотил сухую слюну. Применяя ко второй медичке нелитературный лексикон, на уровне подсознания обратился к сестричкам с просьбой помазать мне этой этиловой гадостью губы.
Первая медсестра поперхнулась дымом, будто получила крепкий подзатыльник.
Посмотрела на подругу. Дрожащим голосом спросила:
- Нет, блин, слышь, а, ты это тоже услышала?
***
«Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».
***
Со слезами на глазах подбежал к бабушке и показал окровавленный палец. Обида прорвала плотину терпения и слёзы хлынули бурным потоком по лицу, смывая с него застарелую пыль огорчения и застрявшую в порах грязь ежедневных неприятностей.
- Что, внучок, больно пальчику? – бабушка ласково погладила меня по голове.
Сглотнув комок слёз, кивнул. Успокоившись, указал на дерево.
Бабушка покачала с сердитым видом головой и пригрозила ему пальцем.
- Ай-яй-яй!
***
«Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».
***
Или желатин был просроченный, или, ещё какая бяка отразилась на качестве конечного продукта, но взгляд болотных глаз казался подтаявшим и, слегка попахивающим тухлятиной.
Застарелый запах чеснока изо рта, который старательно пытались перебить репчатым луком, подтвердил мои подозрения по поводу нестандартно второй свежести.
- Ваши докумьенты, - вдруг исковеркал он последнее слово, что сразу же я отметил про себя.
Из нагрудного кармана вынул паспорт и протянул гаишнику.
- Так-так-так, - тянет через сжатые зубы коктейлем чеснока и лука. Похлопал книжечкой по ладони. Затем пару раз слегка ударил по крыше и по капоту, будто проверяя их на прочность.
- Выйдите из машины, - приказал он.
Вступилась сестра.
- Это почему (гаишнику)? Нет, Ваня, не останавливай!
Я погладил сестру по плечу.
- Всё в порядке. Сейчас вернусь.
***
«Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».
***
- Ты веришь в потусторонние силы? – слабеющим голосом спросила вторая медсестра, глядя бледным лицом на подругу.
Та замялась.
- Но ты же отчётливо слышала просьбу смазать ему губы, - первая посмотрела на меня, неподвижно лежащего на кровати в гипсе и с трубочками капельниц в венах. – Мысленную…
Бледность второй удвоилась. Усилился тремор рук.
- Ты умеешь читать мысли?
Мензурки готовят из спецстекла и они не имеют дурной привычки биться на осколки, падая на кафель. В палате она попала на шляпку шурупа, оставленного в пазу между бетонных плит безответственным мастером евроремонта, и разлетелась на мелкие сияющие фрагменты (халтурят индивидуально и повсюду в массовом порядке).
***
«Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».
***
Так получилось, что я не застал то время, когда в парке городская администрация решила сменить деревья.
Старые и больные безжалостно пошли под пилу. Безжизненные истёрзанные стволы сжигали на единственной свалке, расположенной почти в черте города. Три дня и три ночи в небо устремлялся сизо-белый столб дыма. И в воздухе долго-долго пахло удивительной коричной свежестью с ненавязчивым привкусом ванили только что обглоданного огнём до пепла дерева. Место старых заняли бодренькие тоненькие жизнерадостные и жизнестойкие саженцы.
Там, где красовалась старая акация, посадили тополь. Красивый и стройный саженец с серебристо-зелёными листьями.
На следующую весну на тонких ветвях деревца выросли длинные коричневые блестящие масляно на свету иголки.
***
«Знаешь, я вспомнил, что хотел сказать».
***
Свет впереди засиял внезапно.
Глаза заслезились.
Мои неудобства резко обострились.
Ощущение дикого дискомфорта многократно возросло. Неведомая сила раскалёнными бичами антарктического мороза погнала
