Лесник почти бежал по следам Родниковых ног. Парнишка не учен ходить по лесу ночью - и при Ночном Светиле веток наломал, потоптал мох. Нашелся даже один полный след в недосохшей грязи под вывороченным комлем старой сосны. Ладно, онучу не оставил.
След вел к Дороге. Лесин сон, как всегда, сбывался. Лесник молил Дарящих Жизнь, чтобы сон хоть чуть, да не был вещим. Леся, стоя в проеме из спальни и тря кулачками глазенки, говорила о том, что Родник пошел к Дороге ночью, и там его укусила змея. Это был ее сон, а они сбывались. До сих пор – всегда. И до сих пор Лесник и Ветла ни разу о том не жалели. А сейчас Ветла сидела на постели с пустыми глазами и молчала. А Лесник молил Дарящих Жизнь о том, чтобы у его дочери не было Дара. Хотя б чуть, но не было.
Лесник знал, что близнецы видели, как уходил Родник. И знал, что молчали, потому как старший брат запретил говорить. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы это знать. Слово старшего – закон. Преступишь – жди беды. Не потому, что выпорет, а потому что – старший. Больше видел, больше знает. Дурного не укажет, ибо – тоже зло. А зло нести – никому не охота.
Родник ничего не преступал. Почти. Никому в ум не вступало наложить запрет на гуляние к дороге ночью одному. На гуляние ночью одному – да. На гуляние к дороге одному – да. Лесник вспомнил, как Родник только на прошлом закате спросил:
- А когда запрет на запрет, что остается?
Лесник посмеялся тогда, ответил:
- Самому думать.
Иной пень разумнее иного человека. Он молчит, глупые ответы про себя держит. А так – не преступал ничего Родник. Сам Лесник ему все и дозволил.
И Леся ничего не преступала. Она свой сон видела, пока Родник уходил. И не запрещал он ей ничего говорить. Да и не может мужчина ничего запретить женщине, даже если ей всего шесть весен от роду, а ему – вдвое.
И тут Лесник встал, будто грудью на сосну налетел. Не умирал Родник во сне. Не было того. Упасть – упал, но не видела его Леся бездыханным. И припустил Лесник во всю силу, благо знал уже, куда.
