Вокруг гнетущая тишина. Не та добрая тишина леса с чуть слышным звоном комаров или далёким щебетом птиц, да шумом ветра в кронах деревьев.
Абсолютная тишина, пронизанная горем и печалью, многократно впитанная деревьями и стенами зданий и отдавшая эту печаль в души, загаженные души грешных людей.
Чистая душа чужой грязи не принимает. Чистая несёт свет и тихую радость.
Резкий шум за спиной, звук упавшего тела, едва слышный шум яростной борьбы и громкий вскрик разочарования и боли заставил охранников резко развернуться и выхватить пистолеты.
Под деревом сидел ошарашенный кот, злобно шипя и отплёвываясь от перьев. Ворона, до этого что-то клюющая под деревом, долбанула в лоб тяжелым, как паяльник, клювом незадачливого охотника. Потом с сознанием собственной важности, взгромоздилась на ветку, поглядывая на кота то одним, то другим глазом, принялась его ругать на своём вороньем языке.
Смахнув холодный пот, охотники спрятали пистолеты и тоже молча уставились на кота. Разговаривать не хотелось, тоска леденила душу.
Тяжелая дверь открылась. Сидоров прошел по коридору, остановился перед дверью, прочитал табличку и, убедившись, что пришел правильно, постучался. Не
дожидаясь приглашения, вошел.
Молодая врач, та, что приезжала за Людмилой, сидела за столом. Подняв голову, внимательно посмотрела на стоящего перед нею Александра. Молча нажала кнопку, укреплённую на столе. В кабинет вошла женщина, встречавшая его у калитки.
- Тётя Дуся! Вот вам деньги, передайте кому-либо из свиты, чтобы сбегали в магазин и купили его жене чего-нибудь вкусненького да уложили в пакет, как передачу. Больная не в том состоянии, чтобы её травмировать забывчивостью жадного мужа.
- Я слушаю вас? - проговорила она отдалённо-знакомым голосом.
Александр вздрогнул: он когда-то слышал этот голос.
Но только где и когда? Это было для него загадкой. Сам же он стоит перед врачом как голый, - это ощущение приятным не назовёшь.
Присесть не предлагали, усесться на стул, стоящий перед столом, не хватало решительности. Непонятная робость одолевала Александра.
Он чувствовал: этот, чуть насмешливый взгляд чёрных глаз, читает его сокровенные мысли, которые он старается прятать даже от самого себя. Чувство опасности, что стало развиваться в нём после удара милицейской дубинкой, зашевелилось, предупреждая о грядущей беде.
Страх перехватывал горло. Откашлявшись, поинтересовался состоянием жены, посетовал, на нежданно свалившуюся болезнь. Спросил:
- Можно ли пообщаться, поговорить с женой?
- Конечно, можно! - с готовностью ответила врач.
- Вы предпочитаете остаться с нею наедине в закрытой палате, или чтобы вас тётя Дуся охраняла? Это единственный, не считая меня, человек, которого ваша жена не пытается убить.
- Вы как думаете, ваш визит не вызовет у неё агрессию? Я уверена, что ваше желание поговорить с женой вызвано отнюдь не беспокойством за её здоровье. Нечто непредвиденное заставило вас вспомнить о ней.
Врач устало прикрыла глаза.
- Корыстный интерес заставил приехать. Вы даже не задумались, в состоянии ли она отвечать на ваши вопросы и есть ли у неё память?
И вдруг сказала, как выстрелила:
- Сам-то всё помнишь?
Потом опять продолжила обычным голосом:
- Кроме нанесённых ей обид она не помнит ничего. В ней горит жажда мести, за гибель сына и внуков, за исковерканную жизнь, за постылое богатство. Пойдёте беседовать, или как?
В дверь постучали. Тетя Дуся принесла пакет с фруктами:
- А вот и передача любимой жене, неси ей касатик! Пойдём, палату открою. Только ты не пугайся: с неё ещё маска зверя не сошла. День сегодня пасмурный. Видишь - солнышка нету. А без солнца злые силы её быстро не отпускают. Она сегодня на санитара Митьку кинулась, насилу отбили бедолагу!
Говорливая санитарка обратилась к врачу:
- Ольга Валерьевна, почему она так мужиков не любит? Прямо звереет от одного их вида!
И, потянув Сидорова за рукав, опять заворковала:
- Ну, пойдем милок, твою жену проведаем. Я вас в палате одних оставлю, двери на ключ закрою, чтобы кто ненароком не помешал. Соскучился, поди, родимый! Это она на чужих мужиков, как зверь, кидается, укусить хочет. А тебя, родного, точно, любит? Иди, уважь голубку свою, - и подталкивая, санитарка старалась выпихнуть Александра в коридор.
Он отбивался, как только мог, положил пакет с передачей на стол врача и, запинаясь, произнёс:
- Можно я к ней в следующий раз приду, когда ей лучше станет, а вы вот угощайтесь,- тыкал он пальцем в пакет
- Ну, ты молодец! Нашим же добром и нас угощаешь. Ты денег на этот гостинец давал, чтобы угощать? Сам на миллионах сидишь, а в больницу без передачи приехал, - рассмеялась санитарка.
Вернув старые привычки, Александр действительно не имел денег в карманах, рассчитывался по карте или брал в долг у водителя, зачастую забывая отдавать.
Упрёк пожилой женщины пришлось выслушивать молча. Он не помнил, как вышел из калитки. Состояние такое: бери верёвку и вешайся.
И вдруг как гром среди ясного неба:
- В петле ты и закончишь! Если жадность свою не одолеешь. А так петля давно по тебе скучает. – прозвучал в голове насмешливый голос.
Или по замыслу это одно и то же?