— Света Загорянская, задержись! — велела мне Лариса Николаевна, наша классная.
Пришлось снова сесть за стол. Все мои друзья понеслись домой: литература была последним уроком, а вот я особенно не спешила и потому, проводив всех спокойным взглядом, осталась в классе.
На уроке Лариса Николаевна долго выносила нам мозг про творчество Пушкина, про интересные моменты его личной жизни (кому это интересно? Лично мне ни капли): оказалось, что у него было много детей и жена — первая красавица Петербурга, с такой тонкой талией, что ее можно было обхватить двумя руками, ладонями.
И это красиво? По-моему, это уродство какое-то!
Также мне было непонятно, чем так привлекает всех лебединая шея? Вы только представьте: длинная шея, изогнутая вопросительным знаком из-за своих размеров, а на самой верхушке маленькая голова с высокой прической — да это, вообще, монстр! Так я и сказала учительнице.
Одноклассники взрыднули от хохота, встрепенулись и предвкусили еще одно развлечение, но классная только взглянула на меня:
— Загорянская, рот открывать будешь на перемене! Ты у доски так бы резво отвечала, как кричишь с места!
А потом взяла и задержала после урока, но я так уже закалила нервы в тяжелой и неравной каждодневной борьбе за свободу со своими родственниками, что мне все было нипочем.
Остаться, так остаться! С превеликим нашим удовольствием, лишь бы прийти домой попозже. Небось, сейчас мне прочтут персональную лекцию об изменчивых критериях женской красоты — любит она конкретно загрузить ненужной информацией.
Лариса Николаевна долго что-то писала в журнале, копалась в тетрадках, листала толстую хрестоматию и снова писала, словно меня здесь и не было.
Трындец! Я покашляла — ноль эмоций в мою сторону! Что у них за манера держать в игноре?! Может, она думает, мне заняться нечем, кроме, как рассматривать исписанный стол? Оставила после уроков — читай свою нотацию, да я пойду! К Маринке! Но классная продолжала делать вид, будто страшно занята.
Я вздохнула, погрызла ногти, изучила близлежащие стенды и портреты писателей, обнаружила, что нос Гоголя мало того, что длинный, а еще и скошен на бок, потом пошарила в своем рюкзаке на предмет еды и была привычно уже разочарована. Пусто! Яблоки я съела на перемене, а деньги не брала у родителей из принципа и соображений собственной независимости целых две недели, а те, которые мама совала в кармашек моего рюкзачка я приносила домой нетронутыми и оставляла на кухонном столе. Фрукты же из вазы брала, надо же мне чем-то питаться в школе!
От такой жизни я все время думала о еде, но война, есть война, а с домашними я находилась в состоянии затяжного вооруженного конфликта.
Я застегнула молнию, перевела глаза на учительницу и наткнулась на ее изучающий меня взгляд, нехороший такой взгляд, прямо скажем. Такой взгляд означает одно: сейчас Лариса Николаевна начнет лезть ко мне в душу. Ненавижу это! Я подобралась и сгруппировалась, как перед прыжком в длину на физкультуре.
— Что там у тебя с математикой, Света? — начала она заход окольными путями. — Сергей Алексеевич на тебя жалуется, ты второй раз уже не выполнила домашнее задание.
Наш математик Сергей Алексеевич Карасиков, по прозвищу Карасик работает в школе недавно и любит заваливать нас самостоятельными работами и тонной задач из решебника на дом. Ясен перец, без папы я не смогла одолеть и половины. Между прочим, они трудные! По мнению Карасика, я что, не должна вылезать из-за учебников, спать с ними, есть и пить, так что ли? Сразу побежал классухе докладывать! А со мной поговорить сначала — не судьба?! А вот я, допустим, тему не поняла! Чего сразу жаловаться-то?! Карась!
— Я все сдала! — деланно возмутилась я. — Просто не до конца доделала.
— Выходит, Сергей Алексеевич говорит неправду?! — классная подняла брови.
Ну что, прямо вот так, сразу, ставить ребром? Любят они нагнетать. Карасик, значит, врать не может, а я что, вру на каждом слове?! Что ответить я не знала, поэтому просто перевела взгляд на свои ногти. Розовые ногти, коротко подстриженные, с кое-где обгрызенными заусенцами.
— Света! — Ларисе Николаевне, в отличие от меня, вовсе не нужно было собираться с мыслями. Она уже собралась с ними, когда мариновала меня в собственном соку, листая свои тетрадки. — Не молчи! Так что там с заданиями?
— Ну-у… просто… — я вздохнула, не отрываясь от созерцания собственных ногтей. — Просто я не поняла тему, — наконец, я придумала, что ответить.
— Почему же ты не подошла к учителю? — тут же поставила меня в очередной тупик классуха. — Рассказала бы, что конкретно тебе неясно в новом материале. Я уверена, Сергей Алексеевич нашел бы для тебя несколько минут в своем расписании и объяснил бы непонятные моменты.
Ну ваще! Она притворяется или на самом деле такая наивная?!
Да Карасик и разговаривать бы со мной не стал! Я представила, как он смотрит на меня изумленными глазами и цедит свозь зубы:
— Загорянская, на уроках надо слушать, а не обсуждать свои дела с Петраковой (это Маринка)! Вот, если бы не понял Калинин (это наш отличник), тогда я задумался бы, а объяснять тебе в десятый раз, как складывать дроби, не собираюсь, я только зря потрачу свое личное время. Пусть дома твои родители тебе еще раз объяснят!
Картина так живо стояла перед глазами, а Карасик так яростно махал пальцем перед моим носом, что я даже отшатнулась, как бы он не задел меня! Но говорить об этом Ларисе Николаевне было бесполезно, все равно не поверит, поэтому я снова промолчала. Классная руководительница поднялась со стула, немного походила возле доски, зачем-то выглянула в окно и снова принялась за меня:
— Я слышала, у тебя появилась сестренка? — она опять села за стол.
— Угу, — промычала я в ответ.
Если она ждала с моей стороны дикого и необузданного восторга по этому поводу, то жестоко ошиблась.
— Ты рада? — снова потрясла она меня своей простотой. Да кто же этому обрадуется?!
— Ага, — снова промямлила я и кивнула, пусть она не сомневается, что я рада до смерти.
— Расскажи мне про нее! — училка внезапно загорелась интересом, словно ей и в самом деле страсть как хотелось послушать про двухмесячных младенцев.
Я изумленно подняла на нее глаза, чтобы проверить: а могу ли я в дальнейшем доверять своим органам слуха! Лариса Николаевна сияла на меня ослепительной улыбкой и ждала. Я выдохнула:
— Ну… она вот такая маленькая, — я развела руки, показывая размер сестренки. — У нее есть розовая шапочка… — рассказывать было трудно. — Она орет все время! — выдала я неожиданно для себя.
— Кто орет, шапочка? — удивилась учительница.
— Катенька, — поправилась я и прокляла себя.
Вот дура! Зачем проговорилась? Ведь не хотела никому ничего рассказывать! Надо же так подставиться! Просто я есть хочу, а когда голоден — ты сам не свой! Реклама оказалась совершенно права.
— Ясно, — Лариса Николаевна зачем-то покивала головой и немного помолчала. — Света, сейчас придет твоя мама…
— Она не придет! — перебила я учительницу.
— Почему? — снова удивилась классуха. Нарочно, что ли она так делает?
— Катеньку не с кем оставить, — мой язык съязвил против моей воли.
Вот же! Мой язык сегодня был моим врагом, так и болтал, но Лариса Николаевна не подала виду, что заметила мою язвительность и посмотрела на часы.
— Да нет, мы договорились с ней на половину второго, сейчас она должна прийти!
Классуха мне не поверила, мне, вообще, никто не верил, но в дверь действительно постучали. Мама тревожными глазами ощупала меня с головы до пяток и перевела взгляд на Ларису Николаевну.
— Света, ты подожди в коридоре, — выгнала меня Лариса Николаевна.
Я бодро вскинула на плечо рюкзак и гордо прошагала мимо мамы, не удостоив ее своим вниманием. Пусть любуется на Катеньку! Подслушать возле дверей мне не удалось. В коридоре толпились старшеклассники из второй смены, ждали, когда освободиться кабинет.
— Ну чего там? Скоро? — нетерпеливо закидали они меня вопросами.
— Отвали! — я отпихнула ближайшего восьмиклассника и прошла к окну, чтобы дождаться своей участи, сидя на подоконнике.
— Ты чего такая борзая?! Эй! — парень навис надо мной и не давал спокойно набрать Маринкин номер. — Чего развыступалась, малявка?!
Я молча выставила перед собой рюкзак и протаранила парня, врезавшись головой ему в живот. Да просто, чтобы не приставал! Лось Камчатский! Мы рухнули на пол: вернее, он — на пол, а я на него и только я собралась обрушить ему на голову всю тяжесть моего рюкзака, как меня оттащили в сторону, ухватив сзади за шиворот.
— Пацаны, здесь мелочь совсем оборзела! — крикнул кто-то, держа меня за шиворот. — Кидается на старших! Во наглая мелюзга пошла!
— Стариков, а ну быстро отпусти ее! — широким шагом к нам приближался Карасик.
— Сергей Алексеевич, — пискнула я, болтаясь в руках у старшеклассника, предательские слезы вдруг посыпались крупным горохом прямо на натертый паркет коридора.
Парень бережно поставил меня на ноги и отошел к своим одноклассникам, а я осталась стоять в образовавшемся свободном пространстве, прижимала к себе рюкзак и рыдала в голос. Просто остановиться не могла!
— Сергей Алексеевич, она первая начала! — позорно закладывал меня Стариков, оправдываясь перед учителем. — Кинулась на Конькова, ни с того, ни с сего! Вон все ребята видели! А я просто оттащил ее!
— Мне что, нужно объяснять тебе и Конькову почему нельзя трогать девочек?! — Карасик аж побелел от злости и выплевывал слова сквозь зубы. — В таком случае, жду завтра у себя ваших родителей и объясню ИМ, чтобы они, в свою очередь, просветили ВАС! — Карасик все повышал и повышал голос, а я смотрела на него во все глаза, даже плакать перестала, и твердо решила, что буду делать сегодня математику, пока не сдохну!
— Извинитесь! — потребовал Карасик, то есть Сергей Алексеевич.
— Извини, — Стариков стрельнул в меня глазами и Коньков тоже пробормотал: — Извини.
— Что происходит? — из кабинета выходили Лариса Николаевна и моя мама. Вид у мамы был, честно говоря, не лучше моего. — Сергей Алексеевич, уж извините, мы вас задержали.
— Ничего, — пробормотал мой преподаватель и скомандовал: — Восьмой «Б», заходим! Не толпой! Дежурные, открыть форточку!
— Света, все в порядке? — Лариса Николаевна подозрительно разглядывала мою опухшую физиономию, а мы с мамой смотрели друг на друга. Она словно ждала чего-то от меня. Чего интересно? Я молча развернулась и направилась к лестнице, мама меня догоняла…
А началось все два месяца назад, когда родилась Катенька и разрушила мою жизнь.
