История эта произошла с майором автомобильной службы Виктором Никитовичем в последней четверти двадцатого века на Дальнем Востоке. В самой прекрасной и невезучей в мире стране бодро стояло время всеобщего товарного дефицита. Полки магазинов были голы, будто ободранный зад павиана. За бутылку водки могли убить. Колбаса из туалетной бумаги стала редким продуктом, как омары.
С прилавков пропало все - утюги и сапоги, водка и шпроты. Лампочки и гвозди нельзя было днем с огнем сыскать. Рыба в сети не шла, и найти ее можно было только в консервных банках. Коровы отказывались давать молоко, считая, что это ниже их достоинства. Понятие «салями» стало ругательным, а слово крабы из русского языка исчезло окончательно. Язык постепенно усыхал, словно горло после спирта. За слово «рубль» могли дать в морду. Было голодно и весело.
Люди нервно метались в броуновском движении по бескрайним просторам невезучей великой страны за товарами первой необходимости. Из маленьких поселков в райцентры, из областных центров на автобусах и электричках, провонявших колбасой, в матушку столицу Москву. Что интересно, в магазинах товаров не было, а холодильники ломились от еды. Почему? Видимо это была самая главная «военная» тайна.
Витюшку, спокойного и рассудительного мужика похожего на татарина с раскосыми глазами и жиденькими усиками, владельца стареньких «Жигулей», жена Наталка-крымчанка «запилила» до костей:
- Вить, а Вить! Давай съездим на «барахолку». Говорят, что там появилась какая-то еда. Виктор Никитович, как мог от поездки отбрыкивался. Уж больно ему не хотелось переться на «кудыкину гору». Жечь бензин, тратить время и «продавать глаза», то есть заниматься пустопорожним разглядыванием товаров. Но что хочет женщина - того, хочет Бог!
Мужику ничего не оставалось делать, как заправить машину бензином, обласкать матом трансмиссию, пнуть с досады любимую кошку и отправиться в путь на владивостоксий базар. Приезжают в краевой центр. Припарковываются около тяжело дышащего рынка в Минной гавани. В те легендарные времена ни автосигнализации типа «Аллигатор», ни платных охраняемых автостоянок в Союзе не было, поэтому Витюшка, не мудрствуя лукаво решает охранять машину сам, оставаясь в салоне автомобиля.
Лето было в полном разгаре. Полуденный зной стоял такой, что в голове мозги плавились и искали в черепе хоть небольшую дырочку, через которую можно было бы вырваться на свободу. Мухи засыпали в полете, а у трамваев из скатов выходил последний воздух. «Толкучка», огражденная высоким забором, что тебе индейская резервация «червяком» двигалась в разных направлениях на склоне одной из сопок Владивостока. Базар по размерам был больше знаменитого ГУМа, но в отличие от него - здесь было всё. Полным ходом шла торговля, а где и просто натуральный обмен «шила на мыло».
Чего только здесь можно было не увидеть. Старые засаленные бюстгальтеры, импортная женская помада, слизанная на половину, старые замки и ржавые гвозди. Продавался фантастический «Манифест Коммунистической партии» за два рубля, как привет из исторического прошлого и изжеванные полиэтиленовые пакеты с обнаженными красавицами по пять рублей. Можно было найти дореволюционный фотоальбом с фривольными фотографиями и книжную полочку начала двадцатого века, не сгоревшую в огне истории. Продавалась здесь и настоящая еда, привезенная из-за границы. Одним словом - НЭП.
Около рынка притулились припаркованные легковушки. В одной из них Витька с усами цвета пыльного бампера, расслабившись от жары, опустил боковые стекла. Откинувшись на спинку сиденья с правой рукой на руле, потихонечку глазеет на прохожих и философски размышляет: «Когда же, наконец-то вернется его верная подруга из этого человеческого муравейника и вернется ли?» Через час звучит хлопок правой задней дверцы и звучит властный женский голос:
- Вася! Все, поехали!
Витюшка оборачивается и видит на заднем сидении незнакомую тучную притучную женщину с кучей сеток и коробок до бровей.
- Куда, Клава?
- Да не Клава, я! - с заднего сиденья слышится недовольный голос.
- Да и я не Вася!
Проходит еще один час. Никитович уже весь на нервах и внутреннем мате. Тут перед машиной появляется эдакое эфемерное воздушное создание. Стройная блондинка неимоверной красоты, лет двадцати, в летнем легоньком плащике-разлетайке. Красота девушки была вымышлена, потому что вымысел всегда прекраснее реальности. Красавица, вязкой походкой подходит к Виктору. Томно закатив прелестные глазки, с загадочной поволокой и многообещающе облизнув сладострастные губки, обольстительница искусительным голосом спрашивает:
- Мужчина! А мужчина! Посмотреть на «чебурашку» не хотите? - и изящным жестом поправляет завиток локона на виске.
- Конечно! Какой может быть разговор! - не задумываясь, по-рязански брякает Витюшка.
Афродита - рожденная из пыльной пены городского дня, подходит еще ближе к легковушке. Перед лицом Виктора эффектно распахивает летний плащ-халатик и как античная беломраморная статуя под одеянием оказывается… абсолютно голой, будто в момент первородного греха. Знатоки прекрасного меня, наверное, поправят, голыми бывают в бане, а в жизни женщины предстают нам только обнаженными.
- Ёе-ерик! - непроизвольно вырывается из недр души мужика, у которого гормоны в штанах сразу встают по стойке «Смирно».
Появляется ощущение, что, сверкая умопомрачительными твердыми как при оргазме коричневыми сосками, на него внимательно кто-то смотрит. Голая как лампочка острососковая грудь «чебурашки» цвета свежего воска ослепляет Виктора Никитовича, словно противовоздушный тысяча ватный прожектор времен последней войны. Пупок с размером с копеечную монету завораживает своим резным великолепием и глубиной. От умопомрачительных складок тела, черного велюрового треугольника, разметавшегося внизу живота и смотрящего на мужика, будто всевидящее око, свет в глазах меркнет.
Ситуация длится секунд сорок, после чего это юное и воздушное создание неторопливо и без слов запахивает красоту и исчезает словами Федора Туманского «...утопая в сиянье голубого дня». Пропадает как кошка, нагадившая в домашние тапочки. У автовладельца с вывернутой на изнанку физикой столбняк продолжается еще некоторое время пока его не выводит молодой, крепко сбитый парень:
- Мужик! Чебурашка здесь не проходила? - и показывает руками женский силуэт.
- Да! Да! Только что видел... - Виктор, часто дыша, восхищенно кивает головой в сторону и начинает взволнованно, чуть ли, не заикаясь от удовольствия, объяснять. - Ну, скажу тебе - это было чебурашка всем чебурашкам чебурашка!
- Вот и хорошо! Плати братан, двадцать пять рублей за просмотр и свободен как ветер в мае, - нетерпеливо перебивает парень моего дружка.
У Виктора от неожиданности случается второй столбняк, он становится мраморным. Это понятно. В те времена на «четвертную», на сиреневую ассигнацию с портретом дедушки Ленина, можно было купить на рынке почти десять килограммов отборного парного мяса.
- За что? - с потухшим взором друг пытается как-то сгладить конфликтную ситуацию и уйти от «оброка».
- Как за что? Смотрел - значит, плати! - в своем требовании парень прост и непреклонен.
Уверенности ему придают два сотоварища, такие же бугаи, как и он сам. Ребята молча встают, один у переднего стекла, а другой - у заднего бампера машины, играючи вертя в своих шаловливых потных ручонках монтировками. Положение у нашего героя, как у командира воинской части на заседании парткомиссии флота при рассмотрении персонального дела.
Почти, в центре города, среди тьмы людей, уважаемого человека с высшим образованием «раздевают» какие-то молокососы. Что самое мерзопакостное в этой ситуации - не закричишь, не позовешь на помощь, так как толку в этом мало. Парни могут просто разбить стекла в машине и втихаря смыться, а потом ищи их свищи по всему многолюдному рынку. Себе дороже. Вот и подумай - что дешевле. Отдать двадцать пять рублей за пустые «гляделки» или потом двести - за дефицитные стекла.
Виктор Никитович молниеносно, прокрутив в голове эту психологически-финансовую ситуацию, молча смотрит в глаза парню и обреченно отстегивает четвертак «братку» про себя думая - «Четвертной, как в жопу. Это у нас называется - сходил за хлебушком!»
Вся эта трагикомическая сцена длится не более пяти минут. Когда приходит жена после двух часовой «прогулки» по прилавкам барахолки, Витька с толком и в «красках» высказал ей все-все, что думал о ней, «чебурашках», барахолках, дефиците, «братках», милиции и Советской власти в придачу.
"проворачивали" её и на Камчатке (где я жила в то время).