Побег

Мысль о побеге казалась  Полеву поначалу совершенно призрачной и нереальной.  Но она согревала его, когда, он лежал на жестких деревянных досках после почти четырнадцатичасовой работы.  Сухими потрескавшимися губами шептал про себя это слово «побег», перед тем, как провалиться в тяжелое забытье. Сон напоминал скорее кратковременную смерть.  До следующей утренней побудки, получения кружки кипятка и куска сухого хлеба, отправления на ненавистную работу.  Дни  смятыми календарными листками складывались в месяцы, месяцы – в годы… Бумажная стопка их постепенно росла и росла… вырваться из этого казалось почти невозможным.  Почти…
Полев слышал о нескольких заключенных, которым удалось сбежать. На его памяти двоих поймали почти сразу, через несколько дней и показательно расстреляли перед строем угрюмых тощих людей, одетых в казенную одежду. Но один побег осуществился успешно. Случай этот передавался из уст в уста и был похож, скорее, на некое сказочное предание, миф. Что вот, у кого-то все-таки получилось. Во всяком случае, бежавшего не поймали и не вернули обратно в лагерь. Полев понимал, что, скорее всего беглец погиб где-нибудь в лесу, такое объяснение было наиболее правдоподобным и рациональным. Но какая-то часть сознания мучительно хотела верить в чудо. И поэтому он держал в голове мысль о побеге.  Прокручивал различные варианты успеха и неуспеха. Неуспех казался очевидным и неизбежным.  Полев осознавал это, но, вопреки здравому смыслу,  мысль о побеге стала почти навязчивой.  А потом подвернулся и случай.
Ржавую заточку Полев обнаружил совершенно случайно, во время работ. Пальцы, скользнув по размокшей глинистой земле, неожиданно коснулись чего-то холодно-острого. Сделав несколько нетерпеливых движений, он быстро раскопал нож, который оказался частично проржавевшим с одной стороны, но еще довольно пригодным. И не очень большим, что позволило спрятать его в ботинок. Полев быстро огляделся, но никто не заметил его действий. Сердце, бешено бившееся где-то в горле, постепенно сбавило ритм, успокоилось, а изнутри поднялось какое-то сладкое живительное тепло. Полев подумал, что сделал первый маленький шаг к осуществлению своей мечты.
Он спрятал заточку в бараке. У стены, где были его нары, с одной стороны доска немного сгнила.  И в этом он тоже увидел счастливое стечение обстоятельств. Полеву удалось отогнуть доску немного в сторону, а в образовавшуюся щель он засунул завернутую в тряпку заточку. Нож ушел довольно глубоко,  и Полев почти уверил себя, что вряд ли  кто-то  его обнаружит. Хотя, каждый день мучительно боялся этого.  Тем не менее, призрачно-бесплотная мысль о побеге постепенно обрастала мясом и костями…
Короткое северное лето подходило к концу, и Полев понимал, что бежать нужно до наступления холодов.  В этом краю они были жестокими. Он все выбирал удобный момент, но момент этот так и наступал. И Полев уже, почти отчаялся, думая, что побег придется отложить до весны.
Странное дело, но прожив в лагере пять лет и уже во многом смирившись со своей участью, прежде наблюдая за собой как-то равнодушно-отстраненно,  теперь он приходил в раздражение  от мысли, что ждать придется еще целую осень и зиму.

***

- Эй ты, Полев! – голос начальника звучал резко, и, казалось, не предвещал ничего хорошего.
- Да, гражданин начальник, - пробормотал Полев. На миг его охватил ужас от мысли, что заточка обнаружена, а про его план узнали. Как будто начальник мог вскрыть его череп и цепкими своими пальцами рыться в нем, выискивая запретное. Его мысль о побеге.
- Что ты там бубнишь, каши мало ел? – усмехнулся начальник.
Вопрос был, конечно, чисто риторический. Уже очень давно Полев, как и все заключенные, не ел ничего, кроме черствого хлеба и кипятка. Изредка – пустого супа из луковой шелухи.
Полев усмехнулся в ответ - мол, да, действительно ел мало каши.
- На общие работы ты сегодня не пойдешь, есть для тебя особое задание, - пробасил начальник, хлопнув его по плечу. – Ты ведь вроде как рисовать умеешь?
- Да, - ответил Полев. – Прежде, до заключения, работал художником-иллюстратором.  А что нужно делать?
- Плакат нарисовать один агитационный.  И быстро.  Справишься?
Полев кивнул. Выбора в любом случае не было.

***

Они шли вдвоем по размокшей от сильного ночного дождя дороге. Полев и человек, его сопровождающий.  По обеим сторонам дороги тянулся густой лес. Идти нужно было около полутора километров, до местного клуба, в котором проводились различные культурно-массовые мероприятия. Назывался клуб вполне традиционно «Заря коммунизма», и был в нем Полев за пять лет лагерной жизни всего раза три.
- Эй ты, доходяга!  Стоять! – он почувствовал, как в спину ткнулось дуло пистолета, и остановился.
- Пошел сюда, - конвоир грубо потянул его за рукав куда-то в сторону леса. Поначалу Полев удивился, но когда конвоир, отходя за небольшой приземистый кустик, стал расстегивать ширинку, все понял.
- Отлить мне надо. А ты, сука, стой на месте, а то башку продырявлю враз.
Эти слова Полев слышал уже спиной. Он и сам не подозревал, что может бегать так быстро. Поначалу сзади слышался истеричный мат конвоира и выстрелы, но затем они смолкли… а он все бежал и бежал. Упал, больно подвернув руку. И, задыхаясь, сунул пальцы в ботинок. Заточка была на месте. Поднявшись и сплюнув кровь, пошедшую из треснутой губы, он побежал дальше. Несмотря на то, что под ребрами невыносимо кололо, а глаза застилала красная пелена. Бежал, пока не упал от усталости на мягкий пружинящий мох.
Перевел дыхание, прислушиваясь к звукам возможной погони. Но их не было. Он надеялся, что ему удалось оторваться на довольно большое расстояние.
Переночевал Полев в достаточно большом дупле, которое обнаружил на одном толстенном  старом дереве. Проснулся от холода и того, что все тело затекло от неудобной позы. Поначалу не понимал, где находится, но затем его сознание охватила радость. Его побег удался. Он прожил вчерашний день и целую ночь, а его до сих пор не нашли. Возможно, так и не найдут.
О том, что будет дальше, Полев представлял довольно смутно. Но теперь он понимал одно. Обратно в лагерь живым он не вернется. Тогда уж лучше… он доставал из кармана небольшой нож и гладил острое лезвие… «Хотя бы умру свободным, - думал Полев. – Но туда я больше не вернусь».
Но, конечно, какая-то часть его сознания лукавила. Полев хотел жить. Он ел мелкие, кисловатые, разбросанные по траве красным ковром, ягоды костяники. Ее оказалось довольно много. Несколько раз попадались кусты дикой смородины. Встретился и небольшой лесной ручеек, и он утолил жажду, напившись прохладной лесной воды.

***

День сменял ночь, ночь  - день. И таких смен по его подсчетам произошло уже семь, когда он встретил рысь. Какое-то время животное бесшумно шло за человеком, мягко ступая по мху. Затем прыгнуло. Полев почувствовал удар, и упал вниз лицом. Одновременно с этим спину пронзила острая боль, он почувствовал, как по спине побежало что-то теплое. Кровь…
С  усилием обернувшись, увидел рядом с лицом желтые горящие глаза, оскаленную пасть  зверя. С трудом он вытащил из-за пазухи заточку и нанес удар, целясь прямо в морду. Животное дернулось, лезвие скользнуло по жесткой рыжеватой шкуре, не причиняя рыси особого вреда. А в живот Полеву впились острые, как сабли, когти. Тело скрутила невыносимая боль. Он закричал, второй удар ножа был более метким, попал точно в шею. В лицо ему брызнула кровь, а рысь вновь ударила лапой. Затем, еще… и еще…  но, слабея, она не попадала в цель.  Полев нашел в себе силы откатиться в сторону. Тело невыносимо жгло. Посмотрев вниз, он увидел, что его ветхая тюремная одежда уже вся пропитана кровью. Приложил руку к правому подреберью.  Оттуда, сильными равномерными толчками выплескивалась кровь, и он понял, что задета печень…
Рысь издыхала рядом. Несколько раз зверь дернул лапами, затем все  тело выгнуло предсмертной судорогой, и рысь, как-то жалобно заскулив, затихла.  Полев постарался отползти еще немного в сторону. Это удалось. Он с трудом перевернулся на спину, прижав ладонь к правому боку.
Пальцы заливала горячая жидкость. Его жизнь. И она уходила от него…

Полев шел по берегу моря. Ощущение было  давно забытое и невероятно прекрасное. Сколько лет он не был уже на море? Да, наверное, с самого детства, когда они с матерью жили на берегу залива. Залив ему, девятилетнему пацану, казался тогда огромным. Их одноэтажный белый домик стоял невдалеке, и из окон были видны сиреневые волны, сливающиеся с линией неба.  Вот, он прошел еще немного, с наслаждением подставляя лицо соленому морскому ветерку и любуясь бликами солнца на воде, и увидел дом. Их дом, где ему с детства была знакома каждая трещинка в стене, каждый уголок. Знакомые окна с цветными занавесками и крылечко, на котором стояла женщина в легком белом платье, с вьющимися каштановыми волосами. Такая родная и по-прежнему молодая. Его мать. Она протянула к нему руки, и Полев услышал ее голос, теплый и ласковый:
- Мальчик мой. Вернулся. Наконец-то вернулся…