Кистепёрый автобус, похожий на древнюю рыбу, пыхтя тащился на вершину холма... Все планеты, — подумал Кирилл, — для физического ока кажутся равномерно разбросанными по всему пространству метагалактики, однако это не так — они находятся в единой плоскости, и чтобы её увидеть, нужно иное зрение... Эта мысль, пришедшая в голову Кирилла, пришедшая неожиданно, была явно не из привычной реальности. Он пошевелил плечами, словно бы пробуя реальность движением плоти, но продолжения не последовало. Мало того, сама мысль увяла, отступив на задний план сознания.
По небу тянулось алюминиевое облако, наводя тоску. Автобус скрылся из виду. Кирилл встал, оглядывая пустынную улицу, пошёл было в сторону Баклановского, но тут же вернулся обратно и снова сел. То, что началось в нём полчаса назад, опять себя проявило. Возобновилось то, что он условно назвал раздвоением реальности. Окружающий его мир: серые, словно бы замученные дома из силикатного кирпича, голые деревья с не проклюнувшейся ещё листвой, щербатая улица, которую латают-латают уже не один год, а она всё никак не хочет исправляться, — так вот, эта реальность вдруг как бы отступила назад, как отступает, к примеру, в тень второстепенный герой на театральной сцене, и как бы параллельно возникла другая — тоже городского типа картина, но только улицы на ней не совпадали с улицами мира Кирилла, и дома были другие — странной изящной ажурной архитектуры, из синего, жёлтого, белого камня, а деревья свидетельствовали, что время года там тоже иное — не март, как здесь, а, по меньшей мере, апрель — его конец, молодая листва, цветение, как подготовка к плодоношению. В какой-то момент Кириллу показалось, будто и та, и другая реальности стали равновеликими по силе присутствия, и было даже непонятно, которая из них реальней. Коричневая улица, выложенная аккуратными плитами, под острым углом пересекала спуск Герцена, устремляясь куда-то в долину, и Кирилл пошёл по ней — один шаг, другой, третий, и странный мир вокруг него становился явственнее. Но потом он испугался, сообразив, не морок ли это затягивает его неизвестно куда, и тотчас всё пропало, и он рухнул на землю примерно с метровой высоты и прокатился по асфальту небольшое расстояние. Тут же встал, оглядываясь — не видел ли кто, и услышал рядом с собой мальчишеский голос:
— Вот это класс! Никогда такого не видел! А ещё сделать можете?
Рядом и впрямь был мальчишка — невысокий, лет 12-13. Он таращил на Кирилла изумлённые глаза, а рот был растянут в улыбке.
— Чего тебе? — проворчал Кирилл.
— Вы по воздуху ходили, — объяснил мальчик. — Я такое только по телевизору видел.
— Вот глупости. Мне идти надо.
Он повернулся и пошёл прочь. На повороте он краем глаза поглядел назад и увидел, что мальчишка всё ещё стоит на прежнем месте.
Только этого мне не хватало, подумал он. Он на несколько секунд задержался, оценивая вероятность сказанного мальчишкой. Спуск Герцена уходил по строгой прямой вниз. Асфальт был уложен по насыпи примерно в 3-4 метра высотой. Улица из иной реальности пересекала спуск Герцена под углом, стало быть, сразу же от бордюров Кирилл и впрямь должен был идти только по воздуху. Но он ведь точно во всех своих шагах ощущал под ногами твёрдую опору. А исчезла она лишь тогда, когда он испугался... В общем, какая-то ерунда...
Мальчик всё ещё стоял на прежнем месте, и Кирилл, сердясь, что тот своим присутствием мешает ему, повернулся и пошёл прочь. Ладно, и без наблюдений обойдёмся. Он уже знал, что странности не зависят от конкретного места и могут проявить себя где угодно и совершенно непредсказуемым образом. Это началось с ним не так уж и давно. Конкретнее, почти сразу после инсульта, который случился с ним в ноябре прошлого года. Сначала это были какие-то непонятные ощущения, которые не были как-то связаны с происходящим вокруг, потом какие-то звуки, голоса, которым вообще-то не полагалось быть, потому что они тоже никак не коррелировались с окружающей действительностью, особенно это удивляло, когда происходило у Кирилла в квартире, где он часами сидел в одиночестве, читая или просто глядя в стену или потолок. Потом пошло визуальное. Однажды, гуляя в предвечернее время по парку, он вдруг обнаружил себя на странной площади, которой там никак не должно было быть. Площадь была чистенькая, вылощена аккуратно обработанным камнем, по её периметру пламенели цветы, а дальше в глубине виднелись какие-то статую (может, памятники?) и там ещё были деревья — почти такие же, как и на земле, но, Кирилл знал это, чем-то неуловимо отличавшиеся. Вместе с тем парк привычного мира никуда не исчез, он там тоже присутствовал, но как бы параллельно — оба мира существовали как бы друг в друге, ничуть друг друга не ущемляя и не представляя себя чем-то смешанным. Они легко отделялись друг от друга даже при малейшем усилии сознания, как легко у филолога в мозгу отделяются друг от друга разные языки.
Он помнил, что это видение не было чисто статичным. Оно имело свою динамику, и, более того, Кирилл был частью его жизни. Какая-то дама в узком и длинном (ниже колен) платье, светло-сиреневой шляпке с широкими полями, изящных туфельках на не слишком высоких каблучках шла рядом с ним, и они о чём-то беседовали. Он говорил о какой-то... может быть, мега-сфере? Это самое близкое определение тому, что запечатлелось в его памяти. Мега-сфера — что-то огромное, как всё мироздание, как метагалактика, вмещающая в себя всё проявленное бытие. Во что он был одет, он не запомнил, он просто не догадался обратить на это внимание. Кажется, в светло-коричневую пару (по моде начала 20-го века, что ли). Что удивительно, переход не вызвал в нём совершенно никакого неприличного восторга. Всё казалось очень естественным. Вот он идёт по парку, вдыхая аромат пробуждающихся после зимы деревьев, а в следующее мгновение он уже идёт по каменной площади, и не только этому не удивляется, но даже считает это вполне естественным. Ему казалось, будто в нём присутствует ещё какой-то человек, не сильно им ощущаемый — ведь все действия осуществлял именно тот — скрытый, он шёл по брусчатке, вёл беседу, время от времени брал свою спутницу под руку, и это странно волновало его. Кирилл же был кем-то вроде пассивного наблюдателя, которому дозволено здесь присутствовать. Платье у девушки было с короткими рукавами, но сами руки до кистей были обтянуты лёгким материалом в мелкую сетку наподобие шёлка, отчего казались лапками ящерицы. Лицо у молодой женщины было прекрасно, глаза, которые она то и дело обращала на Кирилла, были доверчивые, без всякого кокетства и прочей задней мысли. Он вдруг услышал где-то внутри себя, что её зовут Дэзи. Странное, где-то уже встречавшееся ему имя — то ли вычитанное у Джека Лондона, то ли у Александра Грина. Ещё он то и дело смотрел по сторонам, чтобы составить более подробное впечатление о мире, в который попал, и ему тогда казалось, будто это уже исходит не от того, тайного, а от него самого, Кирилла. Он вдруг заметил, что статуи, которые он принял за памятники, — живые. Там, где они находились, были гигантские каменные скамьи, на которых они сидели. Они не произносили ни звука, но было видно, что они ведут какую-то странную безмолвную беседу между собой. Они как-то странно грациозно шевелились, словно бы переливаясь из одной позы в другую. Время от времени один из них вставал, выпрямляясь во весь свой рост, и было видно, что они настоящие гиганты, превосходившие обычного человека в несколько раз. Нельзя было сказать, обнажены ли они или на них обтягивающие костюму под цвет золотистой кожи, головы были без какой-либо растительности, и будь они неподвижны, их можно было бы принять за некую творческую инсталляцию местного художника. Чтобы смотреть им в лицо, надо было сильно задирать кверху голову. Один из них, поднявшись, вдруг повернулся к Кириллу и сказал громовым голосом:
— Есть время для будущего и есть время для прошлого. Дерзай, чадо!
Голос, хоть и был громоподобен, но прозвучал абсолютно спокойно, что не помешало вызвать внутри Кирилла настоящую бурю. Он взволновался до самых глубин, параллельно осознав, что эта, сказанная великаном фраза, имеет важнейшее для него значение. Какое именно, станет ясно не сейчас, а потом, когда позади будут километры мучительных размышлений. Когда они немного прошли дальше и великаны остались позади, он не выдержал и поинтересовался у Дэзи, что это за существа. Та поглядела на него с изумлением.
— Как! — воскликнула она. — Ты не знаешь!? Это же люди Ади.
И в нём от этих слов что-то как бы вспыхнуло внутри. Он вспомнил, что Ади — дружественная им планета, а та планета, жителем которой является Кирилл, точнее, не Кирилл, а тот, иной, скрытый в глубинах своего естества, называется Ахаллой, это его родина — любимая, неповторимая. Он принялся взволнованно озираться, стараясь вобрать в себя как можно больше деталей — увидел гигантские здания вдалеке, величественные и прекрасные, словно бы парящие в воздухе над самой землёй, огромные цветущие сады невероятной красоты, какие-то изящные летательные аппараты, медленно проплывающие в небесах, огромное ослепительное солнце с лёгким зеленоватым отливом, похожее на парящее серебряное блюдце, и так все эти детали гармонично сочетались друг с другом, не нарушая ни одной чёрточки общей картины, что щемящая боль проснулась в его сердце, и он подумал, что вот тот мир, в котором он хотел бы остаться навсегда.
Потом это всё разом исчезло, потому что в своём мире он налетел на какую-то прохожую, разразившуюся площадными криками.
Убедив разгневанную тётку, что у него ещё не всё повылазило, то есть извинившись и учтиво раскланявшись, весь под впечатлением только что происшедшего, от отправился домой, чтобы в одиночестве поразмышлять над этим. Что за мега-сфера, раздумывал он — это волновало его больше всего. Почему? Да, наверное, потому, что впечатление от видения было самым сильным именно в этой точке. Это воистину было что-то вселенское...
Он, конечно, много размышлял над подобного рода случаями, которые происходили с ним всё чаще и чаще, и пришёл к твёрдому выводу, что эта иная реальность не есть какие-то эфемерные бесплотные призраки, а свидетельство существования реальности, ничуть не уступающей той, в которой Кирилл находился с момента своего рождения... Она была столь же осязаемой, как и реальность Кирилла. И даже как бы ему чем-то знакомой, как будто он уже неоднократно бывал в ней, вот только забыл, когда именно. Конечно, тут явно всему причиной инсульт, после которого всё и началось. Но как именно всё это происходит? Каков механизм его перемещений (переживаний?)? Возможно, причиной тут разрушение части нейронов во время инсульта, а вместе с ним и утрата некоего кластера образов, которыми он оперировал, воспринимая окружающую действительность. Да, этот кластер был утрачен, а взамен его стали нарабатываться какие-то образы иные — может быть, чем-то похожие, но всё равно иные. После инсульта он
