Сейчас мне трудно вспомнить — был ли это 1915 или 1916 год. Могу только сказать, что в один из этих военных годов первой мировой войны я встретился на углу Невского проспекта и улицы Гоголя (в тогдашнем Петрограде) с поэтом Александром Александровичем Блоком, и он пригласил меня пойти вместе с ним на творческий вечер входившего в славу и поэтическую силу Сергея Есенина, незадолго приехавшего в Петроград из рязанской глуши, где он учился <в тексте — учительствовал!> в сельской школе.
Он уже побывал у Блока и познакомил последнего со своим творчеством, нашедшим живой и вполне положительный отклик Александра Александровича. Я Сергея Есенина тогда знал только по появившимся в печати первым стихам, которые произвели на меня большое впечатление, но лично его я не знал и никогда не видел.
Предложение А. А. Блока было заманчивое, несмотря на то, что я за минувший день очень устал. Но как я мог устоять от «соблазна», когда услышал от такого ценителя и знатока поэзии, как Блок, следующие слова:
— Славный, хороший деревенский мальчик. Вот увидите: из него выработается, если не избалуется в столичном городе, поэт первой статьи.
Очень хорошо помню это поразившее меня определение — «поэт первой статьи».
А. А. Блок был одет в штатское платье, и это заставляет меня думать, что встреча на Невском произошла у меня с ним в 1915 году, а не в 1916, — тогда Блок уже был призван в армию, служил военным табельщиком в черте тогдашнего фронта, почти не жил в Петербурге, бывал в нем лишь наездами и носил форму военного образца.
Был оттепельный вечер начала зимы — ноябрь, так называемая введенская оттепель (праздник Введения во храм Пресвятой Богородицы — 21 ноября по старому стилю или 4 декабря по новому стилю), всегда распускавшая выпавший перед этим в Петрограде первый снег.
С неба падал мокрый снег или снег, смешанный с дождем. На улице было неуютно, но петроградская толпа, несмотря на плохую погоду, густо наполняла тротуары обеих сторон.
Значительно позднее (уже в 1944 году) это событие я так записал в поэме «Есенин», отданной мною в печать и напечатанной лишь в текущем году в связи с памятными датами в биографии поэта:
Ты мне сказал тогда: — Пойдем! —
И я, угрюмый и усталый,
Пошел под проливным дождем
С тобой к Московскому вокзалу.
Выступление Есенина со стихами состоялось тогда в концертном зале, принадлежавшем фортепианной фабрике Шредера (после революции — концертный зал Общества любителей камерной музыки) на Невском, почти на углу Садовой улицы, рядом с редакцией «Вечернего времени», впоследствии — «Окнами РОСТа», которые украшал Маяковский своими политическими стихами и даже не вполне понятными рисунками.
В тот вечер я познакомился с Есениным. Впоследствии я записал свои впечатления об этой первой встрече с поэтом:
Он вышел к нам такой худой...
Ржаной копны поправил волос...
В ушах моих звучал глухой
Надтреснутый крестьянский голос.
Он говорил слегка на «о»,
И, васильки свои прищуря,
Читал про русское село,
Про то, как воет в вихре буря.
В моем сознанье выростал
Шатер берез у коновязи,
За ним — свечами засверкал
Иконостас в узорной фразе...
И потом:
Ему был тесен тот пиджак,
В котором он стоял пред нами.
Ему б — тулуп или армяк,
Рубаху, поясок с кистями!
Такой сродни ему наряд,
В нем он совсем «рубаха-парень».
А это — только маскарад
Столичный лоск в пиджачной паре...
Насколько помню, народу, любителей поэзии, было не очень много, но, может быть, помешала плохая погода. Впрочем, у нас обычно много говорят о писателях и поэтах, судят о них и так и эдак, но на встречи с ними приходят не очень охотно.
Что это — «закон русской натуры»?
* * *
И — кажется — издали доносится есенинское, такое теплое, простое и милое, чем я закончил поэму о нем:
Ой ты, Русь, моя родина кроткая,
Лишь к тебе я любовь берегу.
Весела твоя радость короткая
С громкой песней весной на лугу.
