Заметка «Заметки о "Слове о полку Игореве"» (страница 1 из 2)
Тип: Заметка
Раздел: Обо всем
Автор:
Баллы: 13
Читатели: 1166 +2
Дата:
Предисловие:
Споры о подлинности "Слова о полку Игореве" не прекращаются вот уже двести лет. Автор высказывает свое мнение по этому поводу.

Заметки о "Слове о полку Игореве"

 
«Слово о полку Игореве»
(заметки дилетанта)
 
Споры о времени написания этого выдающегося произведения русской литературы не утихают вот уже двести лет. Не являясь специалистом по древнерусской истории и культуре, я не могу претендовать на объективность моей точки зрения по этому вопросу, мне просто хотелось представить свои соображения.
1). Обстоятельства «обретения» «Слова». Они достаточно известны; вкратце это выглядело так – Екатерина II в 1791 году издала указ о том, чтобы все монастыри отправили древние рукописи в единое хранилище, в Синод. В числе прочих рукописных произведений в Синод поступил сборник XVI века, в котором было «Слово». Коллекционер древностей Мусин-Пушкин сразу оценил достоинства «Слова» и взял рукопись себе. Она хранилась в его московском доме до нашествия Наполеона, когда всё сгорело в огне. Однако ещё до того Мусин-Пушкин успел опубликовать «Слово», благодаря чему текст сохранился.
Как отмечают многие критики подлинности «Слова» эта история более чем подозрительна. Я не буду останавливаться на деталях обретения и утери рукописи «Слова», хотелось бы отметить только тот факт, что она появилась как нельзя вовремя. Конец XVIII – начало XIX веков это период романтизма в европейской и российской культуре.  Для этого течения был характерен интерес к древности, своим «корням», героизация прошлого. По всей Европе тогда появляются произведения, посвящённые событиям древних времен, – особенно активно на этой ниве трудились славянские авторы, поскольку славянским народам, не имевшим, за исключением России, государственной независимости, было крайне важно доказать своё право на самостоятельную роль в истории.
Древние рукописи стали находить, как по волшебству, – так, в Чехии знаменитый поэт Вацлав Ганка обнаружил на чердаке старого дома две древние рукописи, включающие в себя неизвестные поэмы национального эпоса. Все чехи встретили это открытие восторженно, и любой, кто осмеливался сомневаться в подлинности рукописей, зачислялся во враги чешского народа. Позже выяснилось, что автором этих произведений был сам Ганка, однако его фальсификация была настолько великолепной, что эти рукописи до сих пор входят в золотой фонд чешской литературы.
Во Франции знаменитый писатель-романтик Проспер Мериме издал книгу, содержащую переводы песен сербского гусляра Иоакинфа Маглановича. На основе некоторых из них Пушкин написал свои «Песни западных славян», полагая, что стихи гусляра Маглановича подлинные. Впоследствии Мериме признался, что сочинил эти стихи за две недели и просил передать Пушкину свои извинения. «Я горжусь и стыжусь вместе с тем, что и он попался», – писал Мериме…
«Слово о полку Игореве» было обретено почти одновременно с чудесной находкой Вацлава Ганки, и русское общество встретило появление «Слова» столь же восторженно. Это произведение доказывало, что русская культура ничуть не уступала европейской в средние века, и если в Европе в XI – XIII веках были созданы великие литературные творения, то и в России – тоже.
Но точно так же, как в случае с рукописями, «найденными» Ганкой, вставал вопрос: почему никто не знал об этом шедевре ранее? Странный заговор молчания на протяжении многих веков! – между тем, другие, менее значительные произведения русской средневековой литературы были хорошо известны. Нельзя забывать, что литературное творчество в средние века – большая редкость; каждое произведение, особенно, талантливое, сразу становилось заметным; рукописи таких произведений переписывались десятки раз. Именно благодаря этому до нас дошли многие из них, – но «Слово о полку Игореве» отчего-то было переписано только один раз, через триста лет после его создания, и затем ещё на триста лет похоронено в архиве провинциального монастыря.
Правда, сторонники подлинности «Слова» говорят, что оно послужило примером для «Задонщины», сказания о разгроме Мамая на Куликовом поле. В «Задонщине» прослеживается прямой плагиат «Слова», что, по мнению сторонников его подлинности, свидетельствует о знакомстве автора «Задонщины» со «Словом о полку Игореве».  Тут, однако, возможно обратное утверждение: автор «Слова» был знаком с «Задонщиной», – и тогда не «Задонщина» является бледным подражанием «Слова», а «Слово» – яркое подражание «Задонщине».
2). Стиль изложения и герои «Слова». Всё это резко отличается от известных нам памятников древнерусской литературы. В XII веке, когда якобы было написано «Слово», не было столь ярких, насыщенных зрительными образами, метафорами и прочими литературными приемами произведений. Мы можем сравнить «Слово», например, с «Поучением Владимира Мономаха» или «Молением Даниила Заточника», которые тоже считаются выдающимися литературными произведениями, но при этом типичны для средних веков. «Слово» же будто пришло из другой эпохи, а именно – из эпохи всё того же романтизма. В нём упоминается, скажем, некий Баян, вещий сказитель, но подобные персонажи присутствуют как раз в романтических произведениях. В «Руслане и Людмиле» есть «вещий финн», а классикой жанра являются поэмы английского романтика Джеймса Макферсона, написанные от имени Оссиана, легендарного кельтского барда III века.
Невольно создаётся впечатление, что Баян из «Слова» списан с Оссиана из поэм Макферсона. Само имя «Баян» довольно странное для Древней Руси и нигде больше, как в «Слове», не упоминается. Можно предположить, что оно образовано от глагола «баить», то есть «рассказывать» (от этого глагола происходит существительное «байка», присказка «баюшки-баю» и т.д.), – таким образом, «Баян» означает «рассказчик», но, повторю, это имя не характерное для Руси, оно явно выдуманное. 
Странным выглядит и обращение к жене князя Игоря – «Ярославна». Для человека более позднего времени оно кажется естественным, ведь в России было принято называть людей по имени-отчеству или просто по отчеству, уважительно-фамильярно. Последнее даже служило неким признаком «народности» и порой чересчур использовалось авторами, пишущими о народе. Позднее Ильф и Петров блестяще высмеяли такую псевдонародность в «Золотом телёнке»: «Инда взопрели озимые. Рассупонилось солнышко, расталдыкнуло свои лучи по белу светушку. Понюхал старик Ромуальдыч свою портянку и аж заколдобился».
В плане псевдонародности «старик Ромуальдыч» – родной брат княгини «Ярославны» хотя бы потому, что в XII веке отчеств на Руси попросту не существовало. Как показывает в своей книге «Ты и твоё имя» известный филолог Лев Успенский, отчества в России утвердились только в XVII веке, а перед эти была полная путаница. Так, первую жену Ивана Грозного называли то Анастасией Романовой, поскольку её отец был Романом, то Захарьиной, то Юрьевой (по имени дела и прадеда). Отчество «Романовна» присвоили ей историки XVIII – XIX веков – точно так же, как они присвоили отчества древнерусским князьям, чтобы не перепутать бесчисленных Владимиров, Ярославов, Святославов и т.д.
При Иване Грозном безусловным правом на отчество обладал только сам царь («Иоанн Васильевич»), и те его приближенные, которых он захотел бы так назвать, но их отчество часто заменялось фамилией и наоборот. А в Древней Руси вместо отчества использовалось родовое имя, то есть имя родоначальника семейства – помимо того, что русские князья были «Рюриковичами», они еще носили имя основателя своей ветви этого рода: «Ольговичи» (т.е. «Олеговичи»), «Святославичи», «Давыдовичи» и т.д. Например, князь Игорь, главный герой «Слова», был из рода Ольговичей и назывался «Ольговичем», хотя его отца звали Святославом. Какое имя носила жена Игоря, мы не знаем, но вряд ли ее могли называть «Ярославной» по имени её отца: во-первых, потому что отчества, как уже было сказано, тогда были вообще не приняты; во-вторых, потому что она происходила из рода галицких князей «Володариевичей», её прадед Володарь был основателем этой династии. Из всего этого следует, что обращение к ней по отчеству, вполне естественное для XIX века, было немыслимо в XII веке.
Здесь же следует отметить, что потрясающий лирический эпизод «Слова» – «плач Ярославны» тоже невозможен для XII века. Любовные переживания никогда не отражались в древнерусской литературе, – особенно, женские переживания. Земная любовь считалась греховной, а женщина – существом низменным; никому в голову не пришло бы интересоваться её чувствами, а тем более описывать их. Единственным достойным женским чувством была любовь к Богу, поэтому, например, в «Повести временных лет» нет описания горя княгини Ольги после того, как был убит её муж князь Игорь; описывается лишь отмщение Ольги за его гибель, но главное внимание уделяется принятию Ольгой христианства во время поездки в Константинополь.
В другом известном произведение «лирической» средневековой литературы «Повести о Петре и Февронии Муромских», написанной Ермолаем-Еразмом в первой половине XVI века, жизнь главных героев также показана через призму христианства. Феврония добивается замужества с Петром не для того чтобы предаться с ним земной любви, но для совместного служения Господу и занятия богоугодными делами. Никаких любовных переживаний здесь нет, напротив, земная любовь упоминается с презрением как нечто обыденное и недостойное внимания.
Зато любовные переживания были неотъемлемой частью романтической литературы XVIII – XIX веков, и «плач Ярославны» хорошо вписывается в традиции романтизма. В этих же традициях в «Слове» описывается, кстати, природа, которая создает определённый фон для происходящих событий – ни в каких других произведениях XII века нет такой «романтической обстановки», как в «Слове».  
3). Языческая и славянская мифология в «Слове». Удивительно, но в «Слове» очень мало упоминаний о Боге и христианстве – два-три раза, не больше. В этом смысле «Слово» также сильно отличается от прочих средневековых произведений, где постоянно присутствуют ссылки на Бога, Христа, Богородицу, Священное Писание, и т.д. (в «Слове» Богородица, столь популярная на Руси, упоминается всего один раз, в самом конце). Но при этом в «Слове о полку Игореве» очень много языческих и мифологических образов; конечно, христианство утвердилось в России не сразу – как показывает в своей книге «Очерки по истории русской церкви» видный дореволюционный исследователь этого вопроса А. Карташев, языческие верования сохранялись в народе ещё сотни лет после крещения Руси, а русский вариант православия представлял собой, в сущности, причудливую смесь христианских и языческих традиций и обрядов. Однако грамотный образованный человек Древней Руси не мог не быть христианином, поскольку само образование исходило от церкви, всецело подчинялось ей и служило орудием пропаганды христианских идей.
Но для представителя романтизма XIX века повышенный интерес к язычеству и мифологии естественен – всё это также было частью романтической традиции. Интересно, что в «Слове»  приводятся мифологические образы, которых в принципе не могло быть в древнерусской литературе, просто потому, что они не существовали в то время, а были созданы много позже и часто ошибочно. Так,


Оценка произведения:
Разное:
Реклама
Обсуждение
     22:24 26.01.2022 (1)
То. что книга написана в XII веке на мой взгляд, бесспорно.
"Слово..." - книга гениальная, и её автор безусловно гений. Но никакой гений в конце XVIII века, кто-бы он не был, не мог овладеть ни старославянской речью, поскольку она в то время ещё не была достаточно изучена, чтобы написать столь гениальное произведение, ни тем более историческим материалом.
Да даже взять один из самых ярких эпизодов "Слова..." о солнечном затмении - откуда не современнику событий об этом знать? Гораздо позже было установлено, что затмение было в 1185 году - именно тогда, когда и с исторической точки зрения поход Игоря был наиболее вероятен.
Элементарная логика говорит о подлинности "Слова" как произведения русской литературы XII века!
     23:16 26.01.2022 (1)
1). То что "Слово" гениальное произведение не подлежит сомнению, так же как гениальна "Краледворская рукопись" В.Ганки, - это гениальная фальсификация.
2). Что касается исторического материла "Слова" он сильно хромает, о чем я написал в своем очерке: в "Слове" много анахронизмов.
Написано "Слово" не на старославянском, а на его западно-русском диалекте XVI-XVII века, практически это церковнославянский язык, которым многие отлично владели и в XVIII веке, об этом тоже говорится в очерке.
3). Солнечные затмения научились предсказывать еще в древности: в частности, в звездном каталоге Птолемея они расписаны на целые века вперед. Между прочим, это дало повод небезызвестному академику Фоменко создать теорию о "новой хронологии" истории, которая основана на своеобразной трактовке этого каталога. 
     18:31 27.01.2022
А не слишком фантастично получается?
Возможный фальсификатор отлично знал историю домонгольской Руси, не хуже Татищева как минимум.
Овладел старославянским языком и оказался прекрасным писателем, ничем не уступая например своему "современнику" Державину.
Кроме всего прочего и обладал глубокими знаниями в области астрономии. То есть был поистине энциклопедистом уровня Ломоносова, не меньше.
И все свои познания и таланты он использовал для написания "Слова..." с целью выдать его за произведение XII века, и при этом скромно остался в тени, никак не выдав впоследствии своего авторства?
Кстати, зачем бы этот фальсификатор стал всё это делать??
     01:13 31.01.2017 (3)
1
А вы в курсе, Брячеслав, что есть очень убедительная и стройная версия. доказывающая , что автор "Слова" - женщина. княжна.
Очень интересная книга - Сбитнев Ю. Тайны родного слова. Чернигов: Троица, 2010.
Вот уже более двухсот лет не отпускает от себя исследователей самое загадочное произведение русской и мировой литературы — «Слово о полку Игореве». Всего несколько страниц, а написано о них сотни фундаментальных монографий! Но загадки так и остаются, в том числе загадка авторства.
Сегодня, похоже, мы близки к разгадке. Полвека потратил на это русский писатель Юрий Сбитнев. Как «заболел» еще школьником «Словом о полку Игореве», так и не расстается с ним по сей день. В свое время, будучи молодым писателем, поэтом, отправился на север Сибири, на Нижнюю Тунгуску, в тайной надежде найти у староверов подлинник «Слова...». Подолгу жил там, встречался с людьми, хранящими в памяти «преданья старины глубокой». За Сибирью последовали Дальний Восток, Тверской край, Урал, Брянщина, городки и селения, где проходил Игорев полк… И всюду, куда ни забрасывала его судьба, записывал и записывал слова, дошедшие до нас из древности, намереваясь с их помощью до конца разгадать тайны «Слова...».
Так сложилось у него уникальнейшее собрание древнерусских слов и выражений, сохранившихся до наших дней.
И далее, на десятки лет, главным в его жизни стало исследование древних летописей — все с той же целью: лучше понять «Слово о полку Игореве».
За многие годы он так освоил древнерусский язык, изучил быт и нравы того времени, нормы поведения прародителей наших, их манеру говорить и писать, что ориентируется теперь в ХII веке, как в сегодняшнем дне.
Огромная подготовительная работа, врожденный поэтический слух позволили ему раскрыть немало «темных мест» в «Слове...», и даже установить имя Автора, о чем Юрий Николаевич рассказывает в своей книге.
«Слово о полку Игореве», убеждает он, написала женщина: «Вслушайтесь, в поэме всюду звучит женский голос. Все касающееся поражения Игоря, вплоть до обращения ко всем князьям русским, — это одно глубокое, истинное сочувствие женщины. Только женщина могла так выразить горе, великую печаль и любовь, которые буквально разлиты от начала до конца в этом великом произведении. Мужчине сие не дано. А уж плач Ярославны вовек ему не осилить».
Надо заметить, что женщины в Древней Руси, как показали исследования, в общей массе были грамотнее мужчин. Мужчина — прежде всего воин, вечно в походах. Воспитанием детей занимались матери, учили их всем премудростям мира, учили и чтению, и письму, и счету. А для этого сами должны быть грамотными. Многие из них писали стихи, сочиняли музыку. Женщина-летописец вовсе не была редкостью.
Читая поэму, подчеркивает Сбитнев, чувствуешь, что автор просто любит своего героя, и любовь эта вовсе не мужская. Невозможно представить, чтобы дружинник или боярин одаривал такой любовью неудачливого князя. Только любящая женщина на такое способна. И была это Болеслава, дочь великого князя киевского Святослава, высокообразованная, талантливейшая женщина, сказительница-боян, летописица. Князя Игоря, как установил Сбитнев, она хорошо знала, они близкие родственники, росли вместе, были единомышленниками, она любила его, и эта чистая сестринская любовь выражена в поэме. Дочерней любовью согрет и образ Святослава — он предстает здесь мудрым правителем, крупным полководцем, хотя в жизни таковым вообще-то не был. Эта теплота могла исходить опять же только от любящей женщины, в данном случае дочери.
И еще: младые годы Болеславы прошли в Чернигове и соседнем Новгороде-Северском. Потом ее просватали за Владимира, сына галицкого князя Ярослава (а Игорь женился на дочери того же Ярослава — Ефросинье, в поэме она Ярославна), с той поры Болеслава живет в Галиче. А когда брак ее распался, снова перешла в дом отца, уже в Киеве. Так что она, летописица, вполне могла быть автором и Галицко-Волынской, и Киевской, и Черниговской летописей. Глубочайший исследователь «Слова о полку Игореве» академик Борис Александрович Рыбаков отмечал, что именно в этих летописях проглядывает рука автора «Слова...».
Не слишком ли много совпадений?
Наконец, решающее подтверждение этой версии. В древние и средние века многие авторы засекречивали свои имена, писали их в третьем лице. Есть такая скрытая подпись («сфрагида») и в «Слове о полку Игореве», стоит она в самом конце, но после нее идет несколько фраз, которые, по мнению ряда исследователей, приписаны другим автором в более позднее время, а может быть, это след перепутанных переписчиком страниц, на что указывал академик Рыбаков, и слова «Тяжко голове без плеч, худо и телу без головы, а Руси без Игоря» должны стоять в другом месте. Так или иначе, подпись «потонула», слилась с сомнительной концовкой. Да и саму ее, вычленив, расшифровать никак не удавалось.
Вот как выглядела она в первом издании, 1800 года: «Рекъ Боян и ходы на Святъславля пестворица старого времени Ярославля Ольгова коганя хоти». Юрий Николаевич реконструировал так (сохранено все до буковки!): «Рекъ бояни ходына Святъславля, пестворица старого времени, Ярославля Ольгова коганя хоти». Ходына — жена, «отосланная» неверным мужем в дом отца, каковой была Болеслава («ходына Святъславля»); пестворица старого времени — это летописица, тоже она; Ярослав, князь Галицкий, — ее свекор, а жена его Ольга любила свою невестку, как родную дочь («Ольгова коганя хоти», гдекоганя — кроха, дитя, а хоти — желать, любить). Таким образом, рассказала сие ходына Святослава, летописица, Ярославовой Ольги дитя любимое.
Как видим, тут собственноручная подпись Болеславы Святославны!
У Юрия Николаевича поразительное чутье к слову и удивительная память на слова. Мальчишкой слышал от своего деда при запуске бумажного змея слово «дуновей» (верховой воздушный поток), и теперь, читая в переводе академика Лихачева: «На Дунае Ярославнин голос слышится: полечу я зигзицею по Дунаеви…» — спрашивает: «При чем тут Дунай? Где Дунай и где князь Игорь? Как она полетит по Дунаю к Северскому Донцу?» И вспомнил из детства — «дуновей», а еще припевку: «Ой дунай, мой дунай, веселый дунай!» Вот оно! Вот где голос Ярославны — в зените, на вышнем дунае, по нему полетит она лебедушкой к своему любимому.
Или в том же переводе: «Набегают половцы на Русскую землю, дань берут по белке от двора» («емаху дань по беле от двора»). Что это за дань такая?— по беличьей шкурке? Обращается к собранию бесценных записей своих, вот из рассказа сельской старушки: «Фашисты угнали двух моих дочерей обелями в Германию». — «А как это?— обелями?» «Рабынями», — отвечает. Позже выяснил: обел — полный раб. Не по белке, а по обеле брали половцы дань — жен, сестер, дочерей (в древнем правописании избегали двух гласных подряд, потому «по беле»).
Так вот, шаг за шагом, прочитывал песнь об Игоревом походе и сделал немало открытий, во многом меняющих представление об этой поэме.
Поход Игоря, по утверждению Сбитнева, был вовсе не военным, не войной шел он «на землю половецкую за землю русскую», у него была великая и благородная цель — «поискати град Тьмуторокань», миром вернуть некогда потерянное очень важное для Отечества княжество Тьмутороканское, бывшую вотчину деда своего, князя Олега, открыть Руси выход «к семи морям». Летописи повествуют, что полк Игоря «идяхуть тихо… бо кони тучны вельми» (в военный поход на таких конях да медленно не ходят!). В полку было много людей «черных» (то есть не воинов, а мастеровых — «Тьмуторокань» обустраивать, укреплять). А дружины княжеские — для охранения. Слова Игоря: «…копие приломити конецъ поля половецкого» — не что иное, как приглашение к миру, прекращению вражды (русское выражение «преломить хлеб» всегда было приглашением к мирной трапезе, заключению мира), иначе было бы сказано «приломать», как написано в сцене перед сражением («ту ся копиямъ проиломати»).
Кто бы стал воспевать этот поход, будь он обычным набегом на половцев, да еще неудачным? (Кстати, на это обращал внимание еще Пушкин.)
А упрек Святослава Игорю и Всеволоду: «Рано еста начала половецкую землю мечи цвелити, а себе славу искати» — вовсе не в том, что рано воевать пошли, а рано мечи убрали, — не согласен был он с их мирным планом. Святослав все же завоеватель, половцев вместе с другими князьями незадолго до Игорева похода громил.
Любопытны рассуждения Сбитнева о Бояне. Вовсе это не имя собственное, а нарицательное — певец, сказитель. Да, великий, да, соловей, но «вещий» в устах автора «Слова...» — совсем не мудрый и проницательный, а скорее себе на уме, «смысленым» назван он в тексте — предусмотрительный, знает, кому, где и когда надо петь, примысливая. В поэме в четырех случаях (из шести упоминаний о Бояне), по сути, идет творческий диспут — она ведь, автор «Слова...», тоже боян, сказительница, противостоит ему с легкой, но явной иронией: ты белкой скачешь по мысленну древу, красиво воспеваешь князей, возвышенно, а мы петь будем по сути, по правде, без вымысла.
Диву даешься, как это исследователи перед, казалось бы, совершенно очевидным становились в тупик. Вот отрывочек (всего две строки): «Се бо готские красныя девы въспеша на брезе синему морю. Звоня русским златомъ, поютъ время Бусово, лелеютъ месть Шароканю». Перевод утвердился такой: «Вот готские девы запели на берегу синего моря, звеня русским золотом, воспевают время Бусово, лелеют месть за Шарокана» (Шарокан?— это, предполагают, половецкий хан Шарукан, дед Кончака). Откуда вдруг взялись в ХIIвеке готские девы, если существование готов относится к началу нашей эры (семь столетий назад!)? И что это за время Бусово? (ни о каком Бусе в древних писаниях не упоминается.) Откуда у готских дев русское золото? Почему они лелеют месть за половца Шарукана?.. Сплошные вопросы.
Крохотная реконструкция Сбитнева — и фраза приобретает совершенно иной смысл: «Се боготские красные девы…» Богот — омут (см. словарь Даля), красные девы — русалки (они ведь, по народным поверьям, жили в глубоких речных омутах). Выходят они на берег моря (вовсе не обязательно «того» моря, есть и море огня, и снежное море — из бездны, необъятности!), поют в бусово время (по Далю?— до восхода и после захода солнца), лелеют месть шароканю (шарока — в русском языке «приречная низменная полоса, заболоченная луговина, излюбленное русалочье место», а месть?— одерненная поверхность шароки, которая по весне сыра и зыбка, ее и «лелеют» русалки, водя хороводы,?— это «лелеять» не раз встречается в «Слове...» в значении «качать, колыхать»; действие происходит в начале мая, вот и колышется шарока).
Таким образом, непонятная фраза становится абсолютно ясной, и возникает удивительно поэтичная картина: русалки на заре выходят из омута и поют, исполняя обрядовый танец в память погибшего Игорева полка.
Нередко в переводах лишь одно неверно прочитанное слово начисто убивает всю фразу — и в ритм не укладывается, и смыслу не соответствует. Находит Юрий Николаевич верное толкование, и все становится на свои места — меняется смысл, возвращается удивительная музыкальность фразы. Примеров тому в книге множество.
Огромную работу проделал писатель, чтобы приблизиться к ясному прочтению загадочной поэмы.
Доводы Сбитнева убедительны, каждому утверждению — веские доказательства. Сейчас он пишет книгу о Болеславе Святославне и ее гениальном творении (это будет продолжение романа-дилогии «Великий князь», за который автор удостоен премии «Александр Невский»), и там его версии предстанут в художественном виде. Думается, было бы правомерным рядом с рассказом об Авторе поместить под одной обложкой и ее «Слово...», снабдив его новым комментарием или доступным современному читателю переложением, которое Юрий Николаевич теперь уже, думаю, вполне может сделать.
Алексей Широков
     11:26 31.01.2017
1
Очень интересно! И чем дальше, тем интереснее!
     02:14 31.01.2017 (1)
И, все бы ничего, и поверил бы я в великую сущность исследователя, да вот бяда:
ты белкой скачешь по мысленну древу...
Давно уже доказано, что "мысь" на древнеславянском, это как раз - белка. Значит невнимателен к материалу был автор. Не верю я ему.
     10:20 31.01.2017 (1)
Про слово "мысь" споры идут давно. Тоже долго соглашалась с тем, что это только так. Но время идет, появляются новые знания...
А эта версия очень красивая! О ее научности можно спорить, но думать она заставляет!!!
     07:15 02.02.2017
Каким веком датируется написание "Слова..."?
     02:11 31.01.2017 (2)
Лана, необыкновенное огромное спасибо за то, что рассказали об этом. Книгу Сбитнева непременно прочитаю.
Я филолог, правда не славист, а романист, но историей Игорева похода интересовалась всегда. 
     10:22 31.01.2017
Пожалуйста. Действительно интересный взгляд. И нам, женщинам, очень хочется поверить в научную доказательность предложенного варианта)
     02:17 31.01.2017
Поинтересуйся "Повестью временных лет." Нестора. А потом сравни ее с тем, что нам в фильме "Викинг" показали. Поймешь, куда ведут Россию подобные "новооткрыватели".
     08:59 31.01.2017 (1)
2
что русская культура ничуть не уступала европейской в средние века,
Ага. Если учесть, что дочь Ярослава Мудрого учила Генриха 1-го ставить подпись под указами, т.к.он
был безграмотен.

 «Здравствуй, разлюбезный мой тятенька! Пишет тебе, князю всея  Руси, верная дочь твоя Анечка, Анна Ярославна Рюрикович, а ныне  французская королева. И куды ж ты меня, грешную, заслал? В дырищу  вонючую, во Францию, в Париж-городок, будь он неладен!
Ты говорил: французы — умный народ, а они даже печки не знают. Как  начнется зима, так давай камин топить. От него копоть на весь дворец,  дым на весь зал, а тепла нет ни капельки. Только русскими бобрами да  соболями здесь и спасаюсь. Вызвала однажды ихних каменщиков, стала  объяснять, что такое печка. Чертила, чертила им чертежи — неймут науку, и  все тут. «Мадам, — говорят, — это невозможно». Я отвечаю: «Не  поленитесь, поезжайте на Русь, у нас в каждой деревянной избе печка  есть, не то что в каменных палатах». А они мне: «Мадам, мы не верим.  Чтобы в доме была каморка с огнем, и пожара не было? О, нон-нон!» Я им  поклялась. Они говорят: «Вы, рюссы, — варвары, скифы, азиаты, это у вас  колдовство такое. Смотрите, мадам, никому, кроме нас, не говорите, а то  нас с вами на костре сожгут!»
А едят они, тятенька, знаешь что? Ты не поверишь — лягушек! У нас  даже простой народ такое в рот взять постыдится, а у них герцоги с  герцогинями едят, да при этом нахваливают. А еще едят котлеты. Возьмут  кусок мяса, отлупят его молотком, зажарят и съедят.
У них ложки византийские еще в новость, а вилок венецейских они и не  видывали. Я своему супругу королю Генриху однажды взяла да приготовила  курник. Он прямо руки облизал. «Анкор! — кричит. — Еще!» Я ему  приготовила еще. Он снова как закричит: «Анкор!» Я ему: «Желудок  заболит!» Он: «Кес-кё-сэ? — Что это такое?» Я ему растолковала по  Клавдию Галену. Он говорит: «Ты чернокнижница! Смотри, никому не скажи, а  то папа римский нас на костре сжечь велит».
В другой раз я Генриху говорю: «Давай научу твоих шутов «Александрию»  ставить». Он: «А что это такое?» Я говорю: «История войн Александра  Македонского». — «А кто он такой?» Ну, я ему объяснила по Антисфену  Младшему. Он мне: «О, нон-нон! Это невероятно! Один человек столько  стран завоевать не может!» Тогда я ему книжку показала. Он поморщился  брезгливо и говорит: «Я не священник, чтобы столько читать! У нас в  Европе ни один король читать не умеет. Смотри, кому не покажи, а то мои  герцоги с графами быстро тебя кинжалами заколют!» Вот такая жизнь тут,  тятенька.
А еще приезжали к нам сарацины. Никто, кроме меня, сарацинской молвою  не говорит, пришлось королеве переводчицей стать, ажно герцоги с  графами зубами скрипели. Да этого-то я не боюсь, мои варяги всегда со  мной. Иное страшно. Эти сарацины изобрели алькугль (араб. — спирт), он  покрепче даже нашей браги и медовухи, не то что польской водки.
Вот за этим тебе, тятенька, и пишу, чтобы этого алькугля на Русь даже  и одного бочонка не пришло. Ни Боженьки! А то погибель будет русскому  человеку. За сим кланяюсь тебе прощавательно, будучи верная дочь твоя  Анна Ярославна Рюрикович, а по мужу Anna Regina Francorum».
     11:30 31.01.2017 (1)
2
Нынче же главное убедить, что русские без управления господами зарубежными ничего не могут. И где русская гордость?
     22:22 31.01.2017 (1)
Н@$r@ть на энтих "зарубежных господ".
Пущай на них молятся местные либеральчики /не стану уж перечислять/
     23:27 31.01.2017
1
Достали!
     21:17 31.01.2017
Один знаток истории утверждает, что Ярославну звали Ефросинья.
     13:03 31.01.2017 (1)
1
Если внимательно отнестись к тем фактам, которыми оперируют историки-альтернативщики, то ни одного вопроса не останется.
Начиная с фразы "вкратце это выглядело так – Екатерина II в 1791 году издала указ о том, чтобы все монастыри отправили древние рукописи в единое хранилище, в Синод." все встает на свои места.
Грубая подделка, цель которой искажение русской истории. 
     13:05 31.01.2017 (1)
А ещё не забыть подписать: (заметки дилетанта).
Чтобы не придирались.
     13:08 31.01.2017
А что, придираются? 
Вообще-то каждый имеет право на свое мнение.
Реклама