За пределы формы

Первое и последнее правильное, что будет усвоено тобой за века скитаний по сыпучим морям из бело-золотых, сонных валов, когда ты выйдешь вдруг к плодородной долине, в поисках настоящего:

из момента крушения рождается момент прекрасного.

Вы ничего не сказали друг другу ни перед, ни уже, ни после, стоя перед гниющими останками отжившего, но познавшего прекрасное, на разных границах одного мира, впрочем, все же лицом к лицу, виня, укоряя молча (мысль долетит без помех даже в невозможном воздухе, наэлектризованном в предчувствии скорой грозы) себя и друг друга за рухнувшее и за знание, что нельзя было искупить ничем.

Момент торжествует в ее смехе, отраженном повторяющимся, кашляющим эхом от твоей гранитной маски. Что-то отчетливо хрустнуло.

Ее отчаянный смех.
Босоногой, убегающей с ласковым весенним дождем, держащей его за ленточки, которые он протягивает ей прямо с синей вышины.

Тебе кинутый в лицо.
Тебе, смотрящему на ее бег. На предавшую тебя.

Она несется, как звенящая стрела, не зная усталости, напрямик, через заливной луг, и не вернется уже никогда.

Миг разрушения.

Она разбила все.

Ты расколот молнией надвое, но сохраняешь способность мыслить:

"Как же бледны ее щеки, весел детский смех
|
и до чего же летуча, непостоянна она."



Любуешься сквозь туман надвигающейся смертельной тоски, как тяжелые косы вьются вкруг ее лица, словно рама из орехового дерева.