Идеал старости

Году в тридцатом это было.
Эрдман шёл в субботний день по улице Тверской и встретил вдруг Раневскую.
Оба они были молоды, приятельствовали, и поэтому Раневская сразу же вкрадчиво сказала:
- Ой, Коля, ты так разоделся, ты наверняка идёшь куда-то в гости.
- Да, — ответил Эрдман, — только не скажу тебе, куда, поскольку приглашён в приличный дом и взять тебя с собой не могу — ты хулиганка и матерщинница.
- Клянусь тебе, Коленька, что я могу не проронить ни слова, — ответила Раневская.
— А куда мы идём?
- Мы идём в гости к Щепкиной-Куперник, — сдался Эрдман.
— Это царственная старуха, ты меня не подведи.
Царственной старухе было в это время под шестьдесят, не более того, но очень были молоды герои этой истории.
Щепкина-Куперник перевела тогда, то ли Шекспира, то ли Лопе де Вегу, то ли Ростана, и жила отменно, содержа трёх или четырёх приживалок.
За столом, который на взгляд этих молодых ломился от изобилия, разговор шёл неторопливый и пристойный — до поры, пока не заговорили о Художественном театре и лично об актрисе Книппер-Чеховой.
И тут же все немного распалились, единодушно осуждая даму за наплевательское отношение к Антону Павловичу Чехову и вообще за легкомыслие натуры.
Ощутив опасность ситуации, Эрдман покосился на Раневскую, но было уже поздно.
- Бл...дь она была, — сказала Раневская, — просто бл...дь.
Все приживалки истово перекрестились, после чего каждая смиренно сказала:
- Истинно ты говоришь, матушка, — бл...дь она была.
- Цыц, нишкните! — прикрикнула хозяйка дома, и приживалки тут же смолкли, после чего Щепкина-Куперник царственно сказала:
- И была она бл...дь, и есть.
Наверно, я испорчен безнадёжно, только мне истории такие говорят о времени и людях больше, чем толстенные тома воспоминаний.
Вот это мой идеал старости!.."

Игорь Губерман